Вадим, разумеется, тоже почувствовал в великодушном разрешении матери скрытое неудовольствие и, должно быть, почел за лучшее обтекаемо закруглить разговор:
— Ну, это не к спеху, у нас еще будет время все обговорить.
— Я тоже так думаю, — уже другим тоном подхватила Нина Васильевна. — А сейчас давайте обговорим неотложное.
Она поудобнее утвердилась в уголку дивана, как бы давая этим понять, что разговор будет обстоятельным.
— Делать такой вечер дома — у нас ли, у вас ли, — и дураку понятно, нельзя: ни попеть, ни поплясать, ни вообще повеселиться… — так начала Нина Васильевна.
А далее последовало красочное описание тех великих трудов, которые ей пришлось предпринять, чтобы найти нужное кафе: чтобы оно было и просторным, и в то же время уютным; чтобы находилось не обязательно на улице Горького, но и не на окраине.
Нина Васильевна говорила о меню свадебного пира, о музыке, даже о том, в каком порядке размещать гостей за столом…
Вика слушала плохо, мешала сосредоточиться неотвязная мысль: зачем, зачем она все это рассказывает? Чтобы они с Вадимом прониклись чувством великой благодарности? Они и так уже давным-давно прониклись, заслуженную же медаль за трудовую доблесть все равно дать не вольны. Разве что со временем поставят на той вон полке, рядом с чеканкой, домашний портативный памятник…
А еще и то непонятно было Вике, что Нина Васильевна пригласила ее будто бы затем, чтобы что-то «обговорить», но что обговаривать?! Не полезет же она со своими соображениями, если бы даже, паче чаяния, такие и были. И Нина Васильевна сама это прекрасно понимает, иначе бы «обговаривание», хотя бы по виду, не выглядело сплошным едино-говорением.
Слава богу, кажется, оно подходит к концу. А вот и о Вике Нина Васильевна вспомнила:
— Ты, Вика, что-то все молчишь?
«Как это мило! Сама же слово вставить не давала, а теперь — почему ты молчишь?»
— А что я должна сказать?
— Ну, может, я что-то не так сделала, что-то упустила — мало ли что! — выговорившись, Нина Васильевна словно бы подобрела.
Опять выручил Вадим. Он, по всему видно, не меньше Вики томился этим беспредметным разговором и тоже хотел поскорее его закончить.
— Все так, мама, все правильно, все хорошо.
— Ладно, коли так, — довольно заулыбалась, размягчилась Нина Васильевна. — Не для себя стараюсь, а хочется, чтобы и для вас приятно, и гостям весело было… Ну, вы тут еще немного потолкуйте, а я пойду салат приготовлю. Обедать будем.
Как только дверь за Ниной Васильевной закрылась, Вика пересела с кресла на диван и тихонько обняла Вадима:
— Спасибо, Вадя. Без тебя мне было бы туго.
Вадим ответно притянул к себе Вику, коротко поцеловал в шею и, положив подбородок ей на плечо, замер.
Вике показалось, что он сейчас думает о том же, о чем думает и она: как непросто, как нелегко ей будет находить с матерью общий язык. Вадим ведь чуткий, добрый, он все видит, все понимает. Ему бы еще немножечко характера — золотой бы парень был! А то мягкий, податливый… В детстве она любила заниматься с пластилином: из одной и той же палочки можно вылепить и гриб боровик, и зайца, и уточку — все что вздумается. Безвольный, пластилиновый характер Вадима, надо думать, вполне устраивал и по сей день устраивает маму: ведь не кто другой, а она таким его вырастила. У нее самой характер твердый, железный, на всех хватит — зачем же такой кому-то еще иметь?! Сынок при маме — это же очень удобно. Гораздо удобнее, чем сын, который сам по себе… Не по этой ли причине Вика всегда чувствовала себя намного старше Вадима. Она тоже в раннем детстве была при маме и папе, но потом-то все же стала сама по себе…
— Дети, мойте руки и — за стол! — послышался за дверью ласково-распорядительный голос Нины Васильевны.
«Дети!» Парень женится, у него скоро будут свои дети, а маме хочется считать его все еще ребенком… Да, приходилось слышать, что для родителей дети остаются детьми до седых волос. Что ж, пусть так. Но надо ли вполне совершеннолетним дядям и тетям внушать, что они еще несмышленыши, что перед едой надо мыть руки, а перед сном — чистить зубы…
Есть Вике совершенно не хотелось, и будь она дома — и за стол бы не стала садиться. Но то дома…
— Викочка, что же ты салатика не берешь? Вкусный салатик, витаминный. Кушай, кушай на здоровье!
Попробуй после этого не поешь витаминного салатика!
— Тебе какого хлебушка: черненького или беленького?.. Пожалуйста! А на первое я вас угощу твоим любимым, Вадюша, украинским борщом с пампушками…
Чем больше внимания уделяла ей Нина Васильевна, тем напряженнее чувствовала себя Вика. Она тупо глядела в тарелку, не смея поднять глаз, и пыталась уговаривать себя: переломи свое дурное настроение, разве не слышишь, как ласково потчует тебя хозяйка, как она внимательна и предупредительна с тобой…
Нет, настроение не переламывалось, не становилось лучше.
— А что ж ты, Викуся, в борщ сметаны не кладешь?.. Поболе, поболе, еще ложечку…
Вот и опять: Нина Васильевна по-матерински нежно произносит ее имя, а ей все эти «Викочки» и «Викуси» совсем не нравятся. Умом она понимает, что Вадимова мать тут ни при чем, просто имя у нее для ласки неподходящее, а все равно.
Борщ и в самом деле очень вкусный, с какими-то травами-приправами. У Вики даже аппетит появился. Но съела она тарелку — и, чувствует, сыта по горло. А Нина Васильевна уже начеку:
— Теперь, Викуня, антрекотик… Нет-нет, никаких «не хочу». Вот совсем маленький кусочек… Пожалуйста… У тебя тут немного пролилось. Я сейчас вытру.
Ну вот, Викуня, кроме того что ты неумеха, ты еще и неряха.
— Вадик, не торопись, прожевывай, — и за Вадимом успевала приглядывать Нина Васильевна.
Антрекот под необыкновенным соусом — объеденье, и не хочешь, да съешь.
— Грибной соус с мясом, да как вот сейчас — с жареной картошечкой, по-моему, хорошо сочетается. А ты как считаешь?
Вика не сразу сообразила, что Нина Васильевна ее спрашивает. Только этого и не хватало, чтобы начать обмен опытом по части приготовления антрекотов и соусов к ним!.. Пришлось пойти на хитрость, сделав вид, что вопрос был не совсем хорошо понят.
— Очень вкусно!
Теперь уже Нина Васильевна на секунду растерялась. Вопрос-то она задавала, надо думать, с тайным умыслом выведать, хорошо ли Вика подкована в тонкостях соусного искусства. Но коль скоро ее искусство было громко похвалено, можно и этим довольствоваться.
— С грибами никогда не следует торопиться. Их надо не просто обжарить, а обязательно на тихом огне протомить, чтобы они весь сок отдали…
Сама Нина Васильевна ела мало, и у нее было достаточно времени, чтобы и потчевать великовозрастных детей, и при этом что-то рассказывать. Подробно был описан процесс приготовления только что съеденного борща с пампушками, затем — столь же любимых Вадимом фаршированных кабачков. Время от времени Нина Васильевна, как бы между прочим, спрашивала у Вики: а умеет ли она выбирать сахарную косточку для борща, любит ли те же кабачки и как именно их готовит.
Чтобы скорее закрыть опасную тему разговора, Вика не стала медлить с антрекотом. Вот и последний кусочек, слава богу, отправлен в рот.
— Спасибо, Нина Васильевна!
— Постой, постой, а компотик?.. И что за спешка: не успела прожевать, уже встаешь?
Господи, когда же этот званый обед кончится?!
— Тебе Викуня, погуще или не очень?..
Постоянное внимание и любезно-навязчивая предупредительность угнетали. Вика чувствовала себя как под стеклянным колпаком: за каждым ее движением, за каждым куском и глотком следило бдительное, неусыпное око Нины Васильевны. Такое можно выдержать раз в месяц, ну, пусть в неделю. А если каждый день?
От этой мысли меж лопаток пробежал холодок.
Вадим тоже допил свой компот и как воспитанный мальчик поблагодарил маму за прекрасный обед. Теперь-то, наверное, можно наконец встать из-за стола.
— Хотите, посидите дома, а можно — погода хорошая — И погулять. — Нине Васильевне мало было наставлять несмышленых детей за обедом, надо было дать им руководящие указания и на ближайшее будущее.
Вика сказала, что ей на всякий случай не мешало бы быть дома: может позвонить отец.
— Забыла спросить: что от него слышно? — поинтересовалась Нина Васильевна.
— На несколько дней задерживается, но скоро должен приехать.
Они с Вадимом немного посидели в его комнате. И хотя Нина Васильевна сказала про нее «ваша комната», Вика, сколько ни пыталась, почему-то не могла себя представить живущей здесь. Особенно теперь, после того, что ей пришлось испытать за обеденным столом. Она и в этой, пусть отдельной, изолированной, комнате будет чувствовать себя все под тем же стеклянным колпаком…
Они опять сидели на диване, и Вадим обнимал и ласкал ее, и видно было, что он твердо уверен: в комнату никто не войдет. Она тоже была в этом почти уверена, а все равно руки ее как чугунные лежали на коленях. Да что руки — вся она была какой-то заторможенной, неживой.
— Ты что? — спросил Вадим. Но и без ответа на свой вопрос, должно быть, все понял. — Тогда пойдем.
Из кухни вышла попрощаться Нина Васильевна.
— До свиданья, Викочка, — ласково пропела она. — Будем считать, что мы обо всем договорились… До свиданья, милая.
«Обо всем договорились!» — грустно усмехнулась про себя Вика, спускаясь с Вадимом по лестнице. — Ни о чем-то мы не договаривались. Да и договоримся ли?..»
На улице было солнечно, но не жарко. Бабье лето! Обычно короткое, оно в этом году растянулось на добрый месяц… Где-то приходилось читать, почему погожее время начальной осени зовется бабьим летом. А сейчас подумалось: считай, твое лето! Через какую-то неделю ты будешь замужней женщиной, по-русски — бабой…
— Ну вот, наконец-то ты улыбнулась, — сказал Вадим. — Давно бы так!
«Милый Вадим! Знал бы ты, чему я улыбнулась!.. На сердце-то у меня вовсе не весело. Чем ближе наш день, тем неопределеннее мне видится, что и как будет после него…»