Будущая Одри Хепбёрн родилась в Брюсселе 4 мая 1929 года в три часа ночи. Но в свидетельстве о рождении, выданном несколько дней спустя британским консульством в Брюсселе, подтверждается, что ребёнок появился на свет в Лондоне: Джозеф указал в нём адрес своей семьи в Фолкстоне. Единственная указанная в документе фамилия — Растон. Это, кстати, вызывает сомнения по поводу британского подданства отца Одри. Впрочем, она ещё не Одри, поскольку её назвали Эдда Кэтлин. Первое имя — типично голландское, второе — типично британское. Имя Одри — женский вариант имени Андре, которое дали бы ребёнку, если бы он родился мальчиком. Свидетели того времени вспоминают, что Одри (Эдда) была «вся вытянута в длину и с такими красивыми и смеющимися глазами, каких на всём свете не найти». Это было спокойное и робкое дитя, хрупкого телосложения, совсем не похожее на крепышей из голландского клана ван Хеемстра. Через 21 день после рождения ребёнок подхватил коклюш и чудом выжил. Несмотря на гены, малышка Одри не унаследовала ни крепкого голландского здоровья, ни уверенности маленькой аристократки. В глазах приличного общества девочка была плодом «прискорбного и неподобающего союза между аристократией и буржуазией». Как отмечали все биографы Одри Хепбёрн, вся жизнь актрисы несла на себе отметину детства и отрочества, прожитых одновременно среди привилегий и лишений.
Её первые годы наполнены играми на свежем воздухе под присмотром кормилиц и нянек. Одри быстро стала их любимицей благодаря обаянию и желанию нравиться. Она хорошо ладила с единоутробными братьями, и начало тридцатых годов гармонично протекало между домом в Брюсселе, летними семейными резиденциями в Голландии и частыми поездками в Англию. Братья взяли её в компанию, и Одри забыла свою природную робость, превратившись в сорванца. В большом доме родового поместья «Велп» под Арнемом целый день звучали её вопли и топот маленьких ножек. Одри не приходилось скучать...
Её очаровал мир большой сельской усадьбы, и она всегда будет с грустью о нём вспоминать. Ей нравилось убегать одной в розарий и зарываться лицом в цветы; ходить босиком по воде по краю озера, подобрав юбку, пока икры не покроются «гусиной кожей»; бездельничать, предаваясь своим мыслям, в большом холле; раскачиваться на перилах, уцепившись за них одной рукой; прислушиваться к скрипу паркета под чьими-то шагами; зажигать огни зимой. Она почти слилась в единое целое со «своим» домом; эта почти любовная связь достигнет высшей точки, когда уже взрослой она наконец станет владелицей собственного идеального дома.
Неутомимую жизненную энергию она расходовала в парке. Там можно было скакать на пони, купаться в речке, ездить на велосипеде. Строительство хижин вместе с двумя старшими братьями было страстью её детства. Ей нравилось карабкаться на деревья и прятаться в кроне, свернувшись клубочком на ветке. Когда она наверху, её уже никому не достать. Маленькая мечтательница обретает полную свободу, она — повелительница мира, и няня может сколько угодно надрываться, прося её спуститься...
Другой её страстью были животные: на всех её детских фотографиях обязательно есть собаки и кошки, которые ходят за ней как тень. Она кормила их из своих рук, ласкала и разговаривала с ними шёпотом. Одри призналась Йену Вудворду: «Я обожала жить на вольном воздухе, среди деревьев, птиц и цветов». Её отношения с братьями были самыми нежными. Она часто ходила с ними гулять, и в конце концов они выучили наизусть поместье ван Хеемстра — до последней рощицы, ручейка и закоулка, бегая вдоль воды в поисках первых диких цветов и ранних нарциссов, выискивая птичьи яйца и собирая грибы.
Из воспоминаний современников вырастает образ раннего детства, окружённого вниманием и защитой, полного развлечений и подарков, здорового и естественного, с домашними учителями и прогулками по полям и лесам, но также одинокого и обделённого любовью и сердечной теплотой. Детство в каком-то смысле было свободным, но в этом возрасте к свободе ещё не стремятся, ребёнок хочет, чтобы кто-то заботился о нём.
Постоянная жажда любви наталкивалась на зримые препятствия. С удивительной искренностью Одри признавалась: «Это правда, у меня была необыкновенная мать. Но она никогда не была нежной в том смысле, какой я вкладываю в это слово. Я многие годы искала её нежности. Это была чудесная мать, в ней было много любви, но ни малейшей способности её выказать. Я же всё время нуждалась в ком-то, кто сможет приласкать меня, и порой находила ласку у своих тётушек и гувернанток».
Роберт Уолдерс, последний спутник жизни Одри Хепбёрн, вторит ей: «Элла была женщина высшего порядка, с чувством юмора, начитанная, хорошо образованная, но так критично настроенная ко всем, начиная с Одри. Нетерпимая и пристрастная. С ней было тяжело». Становится понятна потребность девочки забыться чтением, которую поощряли её единомышленники Александр и Ян. В интервью одной лондонской газете Одри вспоминала: «Ян был настоящей библиотечной крысой, и когда мы были детьми, он обожал Киплинга. Я настолько им восхищалась, что перечитала все книги Киплинга, только чтобы быть похожей на него... и в результате к тринадцати годам я уже прочла всего Эдгара Уоллеса и всего Эдварда Филлипса-Оппенгейма. Да, это были приключенческие романы, и они производили на меня гораздо более сильное впечатление, чем книжки типа “Топси идёт в школу”».
В документальном фильме «Одри в воспоминаниях» Роберт Уолдерс отмечает, что в детстве чтение стало для неё жизненной необходимостью. «Она называла “Таинственный сад”[3] одной из своих любимых книг и рассказывала, что мать подарила ей в девять лет томик “Хайди”[4] как раз накануне поездки на поезде из Голландии в Италию. Она сразу погрузилась в книгу, а когда закончила чтение, они уже приехали в Италию, так что Одри даже мельком не видала Швейцарии».
Эта потребность стала тем более острой, что отношения между родителями испортились. Постоянное непонимание и всё более тягостная напряжённость разбили эту пару. Робин Карни, вероятно, прав: «Все говорили, что главной причиной разногласий между Хепбёрн-Растонами, похоже, была манера мужа управлять семейным состоянием и финансовыми делами жёны. Ссоры и расхождения во взглядах со временем вылились в открытый конфликт между супругами, накаливший атмосферу в доме и потрясший до глубины души чересчур чувствительную Одри».
Возможно, последствием этого положения стали приступы булимии у маленькой Одри, которая объедалась шоколадными конфетами и стала пухленькой, с круглыми щёчками, замкнутой и сверхчувствительной. В довершение всех бед Элла с мужем решили, что Одри следует дать английское образование. Девочке едва исполнилось шесть лет, когда её отдали в школу в Элэме, в графстве Кент. «Я была в ужасе, находясь далеко от дома», — позже признавалась Одри. К тому же девочка не переносила коллективную жизнь и строгий неизменный распорядок дня: холодный душ по утрам, игры на грязном поле, продуваемом ветром с Ла-Манша. Маленькая Хепбёрн-Растон плохо говорила по-английски и даже не умела играть в хоккей на траве. «Это оказалось суровой школой независимости», — скажет Одри, став взрослой.
Что интересно, Джозеф Хепбёрн-Растон, порой вместе с женой, всё чаще приезжал в то время в Англию. Супруги вращались среди английских крайне правых, общались с такими фигурами, как сэр Освальд[5] и леди Диана Митфорд. Ослеплённая увлечением супруга фашизмом, Элла даже поехала вместе с ним в Германию, где на одном приёме пара встретила Адольфа Гитлера. Джозеф Хепбёрн-Растон сделался пламенным сторонником фашистского движения Освальда Мосли, даже маршировал с английскими чернорубашечниками (за что потом провёл военные годы в тюрьме на острове Мэн). Если ослепление Эллы, как и многих других аристократов в довоенное время, по счастью, было непродолжительным, хотя она и написала несколько компрометирующих её статей в партийный еженедельник «Блэк Шёрт» («Чёрная рубашка»), то её муж так и не прозрел. В 1938 году Джозеф Хепбёрн-Растон официально стал в Лондоне директором Европейского печатного агентства, занимавшегося пропагандой нацизма в Англии. Кстати, закулисное руководство агентством осуществлял сотрудник немецкого посольства Фриц Гессе. Джозеф работал только с людьми, симпатизировавшими нацистам, в частности с доктором Тестером, бывшим сотрудником разведслужбы абвера. Доктор Геббельс принял решение о финансировании лондонского печатного агентства.
Всё это неприглядное прошлое не всплыло на поверхность при жизни Одри, в частности, потому что Джозеф Хепбёрн-Растон окончательно ушёл из семьи в мае 1935 года. По официальной версии, приводимой некоторыми голландскими источниками, это произошло из-за его беспробудного пьянства. Биограф Барри Пэрис утверждает: «Отец Эллы пришёл в ярость не только из-за политических убеждений зятя, но и потому, что был убеждён в дурном управлении Растоном состоянием семьи ван Хеемстра и, что ещё хуже, в том, что часть этого состояния тратится на нужды фашистов. По одной из версий королева Вильгельмина лично побуждала старого барона заставить Эллу молчать и, если надо, заплатить Растону, чтобы он ушёл из семьи». Александр Уолкер даёт иное объяснение внезапному уходу Джозефа Хепбёрн-Растона: 17 мая 1935 года Элла застала мужа в постели с воспитательницей своих детей. Для неё это был страшный удар. Последовала грандиозная ссора. Джозефу пришлось немедленно уйти, и он больше не вернулся.
Для маленькой Одри, которой тогда было шесть лет, расставание с отцом стало катастрофой. 53 года спустя в интервью «Ю. С. мэгэзин» Одри без всякого пафоса назвала уход отца «самой большой раной в своей жизни» и «трагедией, от которой, мне кажется, я так и не оправилась»: «Я благоговела перед ним, мне ужасно не хватало его с того самого дня, как он ушёл. Если бы только я могла хотя бы регулярно видеться с ним, я бы чувствовала, что он меня любит, мне бы казалось, что у меня есть отец. Я всегда завидовала другим девочкам и возвращалась домой в слезах, потому что у них есть папа».