У Мела было припасено ещё несколько проектов с участием Одри, но ни один не удалось довести до конца. Несколько лет он разрабатывал киноверсию сказки «Питер Пэн» Джеймса Барри. Питера будет играть Одри — в традиции английского театра, отдававшего эту роль актрисам-травести, а капитана Крюка — Питер Селлерс (он тогда превратился в мировую звезду, снявшись вместе с Софи Лорен в «Миллионерах»). Однако Уолт Дисней, создавший десятью годами ранее мультипликационный фильм «Питер Пэн», потребовал купить у него права на новую экранизацию, и проект провалился. Одри никогда не научится летать.
Тогда, может быть, усадить её на трон? Мел, вложивший средства в Испании, когда снимался там в эпизоде красочного фильма «Падение Римской империи» Сэма Бронстона, в то время как Одри была занята в неудачном «Париже, когда там жара», объявил, что станет продюсером блокбастера с бюджетом в пять миллионов долларов о покровительнице Христофора Колумба — королеве Изабелле. Этот проект тоже канул в Лету.
Приближалась дата мировой премьеры «Моей прекрасной леди» в Нью-Йорке — 23 октября 1964 года. В Голливуде все знали, что Одри лишь открывает рот под фонограмму Марии Никсон, и специализированные журналы об этом проведали. Киностудия братьев Уорнеров выступила с заявлением, из которого, по ошибке или намеренно, следовало, что голос Одри будет звучать по меньшей мере в половине песен. Это было большим преувеличением, и муж Марии Никсон поспешил с гневным опровержением, уверяя, что его жена «на самом деле поёт 99 процентов всех нот». Эти недостойные игрища усилили недовольство многочисленных членов киноакадемии, присуждающей премию «Оскар», не одобрявших отказ Джека Уорнера отдать Джули Эндрюс роль, сделавшую её знаменитой. Пока Одри снималась в «Моей прекрасной леди», Джули Эндрюс сыграла Мэри Поппинс в фильме Уолта Диснея. Теперь они обе вновь оказались соперницами, причём общественность была на стороне Джули.
Добросовестная Одри отправилась в промотур, включавший десять премьер: в США — Нью-Йорк, Чикаго, Сан-Франциско, Лос-Анджелес, Вашингтон, в Европе — Париж, Лондон, Рим, Мадрид и Брюссель. Фильм повсюду ждал триумф, и все рецензии были написаны в хвалебном тоне. «Моя прекрасная леди» сделала прекрасный рывок в погоне за «Оскаром»: в общей сложности 12 номинаций — но не для Одри. Члены киноакадемии третировали её, выплеснув на неё своё недовольство Джеком Уорнером и киностудией, которые дали от ворот поворот законной претендентке на роль. Однако сторонники Хепбёрн среди академиков, возмущённые тем, что её отстранили от 37-й ежегодной церемонии вручения премии «Оскар», устроили кампанию в её защиту, решив вписать её имя в бюллетени для голосования. Но тщетно.
Одри узнала эту новость февральским днём 1965 года. Разочарованная, она, однако, сохранила лицо: поздравила Джули Эндрюс, номинированную на «Оскар» за «Мэри Поппинс», и пожелала ей удачи в финале. Джек Уорнер не придерживался столь рыцарского поведения. Взяв слово во время делового завтрака несколько дней спустя, он заговорил о своём фильме. Директор киностудии был так же известен своими ляпсусами, как Сэм Голдвин[46] — непарламентскими выражениями: он притворился, будто не может вспомнить имя исполнительницы главной роли в «Моей прекрасной леди». «Эта девушка, как бишь её?» — шепнул он своему помощнику. Гонорар в миллион долларов и отсутствие номинации на «Оскар» оставили у неё привкус горечи. Однофамилица Одри Кэтрин Хепбёрн, номинировавшаяся восемь раз (и получившая всего одну статуэтку), прислала ей утешающую записку: «Не переживайте. Однажды Вы его получите за гораздо меньшую роль».
Но против её номинации сыграли и другие факторы. Мало того что песни дублировала Марни Никсон: Одри прогнала своего пресс-секретаря и держалась в стороне от обычной голливудской кампании по номинациям.
Пятого апреля 1965 года Одри присутствовала на церемонии в Санта-Монике, зная, что ничего не получит, но что её отсутствие будет неверно истолковано. Лучше проиграть достойно, чем завидовать из своего угла. Вёл церемонию Боб Хоуп[47]. Поскольку лучшая актриса прошлого года Патриция Нил восстанавливалась после инсульта, объявить лучшего исполнителя главной мужской роли попросили Одри. Хотя она была глубоко уязвлена тем, как обошлась с ней киноакадемия, она повела себя достойно и ни разу не выказала своего огромного разочарования. Так получилось, что она вручила приз своему бывшему партнёру — исполнителю роли профессора Хиггинса. Когда она объявила, что победитель — Рекс Харрисон, радость её была искренней. Она поцеловала его несколько раз. Он похлопал её по спине, и их явная симпатия друг к другу была самым очаровательным и наименее искусственным событием за весь вечер.
Рекс даже проявил учтивость и великодушие, предложив разделить свою премию с ней. Потом, повернувшись к Джули Эндрюс, которая сидела с «Оскаром» за лучшую женскую роль, полученным за «Мэри Поппинс», поставил рядом двух Элиз и поблагодарил обеих. Но Одри, взвинченная и терзаемая противоречивыми чувствами, совершенно позабыла упомянуть о Патриции Нил. Этим она обидела мужа актрисы Роальда Даля. Тот подумал, что Одри намеренно умолчала о его больной жене, хотя такое поведение было совершенно не в характере Одри. Впоследствии он рассказал газетам: «Пат вскрикивала от ярости... Одри позвонила мне из аэропорта Кеннеди: она улетала в Париж. Я сказал ей, чтобы она катилась ко всем чертям...» Позднее, к великому облегчению Одри, к Патриции Нил вернулся дар речи, и она смогла сказать, что ничуть не обиделась и понимала, в каком нервном напряжении находилась тогда Одри. Однако это происшествие и шумиха, поднятая вокруг него, несколько месяцев не выходили у актрисы из головы и, как думает Генри Роджерс, усилили её решимость оградить свою жизнь ещё более непроницаемой стеной.
Ещё до голливудской церемонии в Бюргенштоке разыгралась гораздо более серьёзная драма, сыгравшая свою роль в провале Одри. Её отношения с пресс-секретарём Генри Роджерсом прекратились через несколько месяцев после окончания съёмок «Моей прекрасной леди». В ссору оказался замешан её старый друг Юбер де Живанши. «Для Одри Живанши всегда был богом, — вспоминал Генри Роджерс. — Он создал её образ. Она ходила на все его дефиле. Её фотографировали в платьях из его коллекций. Он создал для неё духи “L’Interdit”. Но Одри не получила ни единого франка за рекламу Живанши. Более того, она покупала его духи по розничной цене! Это было нечестно. Мел Феррер, разделявший моё мнение, сказал мне: “Мне кажется, вам следует поговорить с Живанши, только обратитесь к его брату Клоду, он коммерческий директор”». Роджерс позвонил в модный дом, и, по его словам, Клод де Живанши в принципе согласился, что тесное сотрудничество кутюрье и кинозвезды, сложившееся за годы, должно получить финансовое вознаграждение. «Всё было улажено совершенно полюбовно», — утверждает Генри Роджерс. Но в дело вмешался Мел Феррер. Он не мог смириться с тем, что Одри предоставила своё имя и лицо Юберу де Живанши для рекламы его духов. По всему миру в престижных журналах «Вог», «Харперс базар», «Таун энд Кантри» красовался великолепный портрет Одри с гордой подписью, что духи «L’Interdit» были созданы исключительно для неё. Мел имел зуб на Живанши за то, что кутюрье выстроил целую империю, стоимостью в миллион долларов, использовав Одри — и не платя ничего взамен.
В это же время организаторы Каннского фестиваля попытались залучить к себе Одри на церемонию открытия в мае 1965 года. Генри Роджерс подал идею президенту фестиваля Роберу Фавру Лебре: не пригласить ли Одри в некоем особом качестве? Это был бы отличный рекламный ход. Фестиваль даже мог бы сделать эту идею традицией и прославлять мировой кинематограф в лице знаменитости, меняющейся каждый год. Генри Роджерс расстался с Робером Фавром Лебре в полной уверенности, что заинтересовал его своим предложением. «Я находился в полнейшем неведении, когда мне передали, что Одри просит меня приехать к ней как можно скорее. Я вылетел в Женеву и скоро был у неё в Бюргенштоке. Мы оказались наедине, что было довольно странно. Обычно при наших встречах всегда присутствовал Мел. Мы выпили по стаканчику, потом сели ужинать. Одри явно нервничала. Она расплакалась за столом. Я смутился и разволновался. Спросил её: “Одри, ради бога, что произошло?” Она подняла глаза, посмотрела на меня и воскликнула: “Как ты мог встать между мной и моим лучшим другом?” Живанши рассказал ей о моём посещении и о предложенном финансовом договоре. Я заметил Одри, что это было сделано с полного согласия Мела. Знала ли она об этом или нет, явно не имело для неё никакого значения. Близкие отношения — возможно, самые близкие, какие только связывали её с мужчиной, помимо мужа, — превратили в коммерческую сделку. “Как вы не понимаете, — говорила Одри со слезами на глазах, — мне ничего не нужно от Юбера. Мне не нужны его деньги. Это мой друг. Если я помогла ему начать производство духов, тем лучше. Так и должен поступать друг. Если бы кто-нибудь другой предложил мне миллион долларов за рекламу духов, я бы отказалась... но Юбер мой друг. Мне ничего не надо. Я даже хочу заходить в парфюмерный магазин и покупать свои духи в розницу”».
Инициатива пресс-секретаря по поводу Каннского фестиваля тоже пришлась не ко двору. «Фавр Лебре сообщил мне, что вы пытались его шантажировать, сказали ему, что единственный способ уговорить меня поехать в Канн — это дать мне приз, учреждённый специально для меня, — объяснила актриса. — Генри, я больше не хочу работать с вами». При таких обстоятельствах он учтиво согласился прекратить их сотрудничество, понимая, что больше не сможет работать для клиентки, которую, не желая того, глубоко оскорбил. Он видел, как сердита на него Одри. «Мы всё же остались добрыми друзьями, и я потом ещё давал Одри советы». Но вскоре произошли события, которые навели его на мысль, что она прогнала его, не имея возможности прогнать своего мужа. Ибо за всеми предложениями Роджерса, сделанными Лебре и Живанши, стоял именно Мел. С этого времени их супружеская жизнь никогда уже не была прежней, несмотря на радостные лица, с которыми они появлялись на публике. Однако их союз казался даже окрепшим, когда они купили старый дом XVIII века в Швейцарии, в живописнейшем месте в кантоне Во, в Толошна-сюр-Морж, на берегу Женевского озера, в десяти минутах езды от Лозанны. Они хотели поселиться по соседству с хорошей школой, поскольку Шон, всегда путешествовавший вместе с родителями, уже подрос и должен был пойти в начальную школу. Бюргеншток, на вкус Одри, был слишком немецким. В Толошна Шон попадёт во франкоязычную среду, чего она всегда желала.