Отчего это?
Кровавое Воскресенье в Петербурге
Отчего происходит и произошло такое удивительное явление, что люди, страдая от злоупотреблений власти, которую они сами допускают и поддерживают, не делают того, что самым простым и легким способом избавляет их от всех бедствий власти, – не перестают просто повиноваться ей? И не только не делают этого, но продолжают делать то самое, что лишает их телесного и духовного блага, или продолжая повиноваться существующей власти или устанавливая такую же новую насильническую власть и повинуясь ей?
Отчего это? Люди чувствуют, что бедственность их положения происходит от насилия, смутно сознают, что, для того чтобы им освободиться от своих бед, им нужна свобода, но удивительное дело – для того чтобы избавиться от насилия и приобрести свободу, ищут и употребляют и придумывают самые разнообразные средства: бунты, перемену властителей, переустройство правлений, всякого рода конституции, установление новых отношений между государствами, колониальную политику, организацию пролетариата, тресты, социалистическое устройство – всё, но только не то одно, что проще и легче всего и наверное избавляет их от всех бедствий: прекращение повиновения власти.
Казалось, должно бы быть совершенно ясно людям, не лишенным рассудка, что насилие производит насилие, что единственное средство избавления от насилия только в неучастии в нем. Средство это, казалось бы, совершенно очевидно. Совершенно очевидно, что люди, большее количество людей, могут быть порабощены малым количеством людей только потому, что порабощенные люди сами участвуют в своем порабощении.
Если народы порабощены, то они порабощены только потому, что они или боролись насилием с насилием или принимали участие в насилии ради своих личных выгод.
Люди, не борющиеся с насилием и не принимающие участия в нем, так же не могут быть порабощены, как не может быть разрезана вода.
Они могут быть ограблены, лишены возможности двигаться, изранены, убиты, но они не могут быть порабощены, то есть принуждены поступать противно своей разумной воле.
Так это с отдельными людьми и то же с народами. Если бы двести миллионов индусов не повиновались бы власти, требующей от них участия в насилиях, всегда связанных с убийством: не шли бы в солдаты, не давали бы податей на дела насилия, не льстились бы на предоставленные им насильниками отобранные от них же выгоды, не повиновались бы вводимым среди них английским законам, то не только пятьдесят тысяч англичан, но и все англичане вместе не могли бы поработить Индию, если бы индусов было не 200 миллионов, а одна тысяча. Точно так же и с поляками, чехами, ирландцами, бедуинами и всеми покоренными народами. То же и с рабочими, порабощенными капиталистами. Никакие капиталисты в мире не могли бы поработить рабочих, если бы сами рабочие не помогали им, не содействовали своему порабощению.
Всё это так очевидно ясно, что совестно говорить про это. А между тем разумно рассуждающие во всех других условиях жизни люди не только не видят этого и не делают того, что указывает им разум, а делают всё совершенно противное и разуму и своей выгоде.
«Не могу я начать делать первый то, что никто не делает, – говорит каждый. – Пускай начнут другие, и тогда и я перестану повиноваться власти». И то же говорит и другой, и третий, и все.
Все под предлогом, что никто не может начинать первый, не делают того, что для всех несомненно выгодно, а продолжают делать то, что всем невыгодно и вместе с тем неразумно и противно природе людей.
Никто не хочет перестать повиноваться власти для того, чтобы не подвергнуть себя преследованию власти, зная, что, повинуясь власти, он будет подвергаться на войнах и междоусобиях всякого рода гораздо худшим бедствиям.
Отчего это?
А оттого, что люди, подчиняющиеся власти, не рассуждают, а действуют под влиянием того, что всегда было одним из самых распространенных двигателей поступков людей, того, что особенно подробно исследовано и выяснено в последнее время и называется внушением или гипнозом. Гипноз этот, препятствующий людям делать то, что свойственно их разумной природе и всем им выгодно, и заставляющий их делать неразумное и невыгодное, состоит в признании того, что те насилия, которые совершаются людьми, называющими себя государственной властью, не суть просто безнравственные поступки безнравственных людей, а есть проявление деятельности некоего особенного, таинственного, священного существа, называемого государством, без которого никогда не существовали люди (что совершенно несправедливо) и не могут существовать.
Но как, каким образом могут разумные существа – люди подчиняться такому удивительному, противному разуму чувству и выгоде людей внушению?
Ответ на этот вопрос тот, что подлежат гипнозу, внушению не только дети, душевно больные и идиоты, но и все люди в той мере, в которой ослабляется в них религиозное сознание, то есть сознание своего отношения к тому высшему началу, от которого зависит их существование. Большинство же людей нашего времени всё больше и больше становится лишенным этого сознания.
Лишено же в наше время большинство людей этого сознания потому, что люди, раз совершив грех подчинения себя человеческой власти, не признали этого греха грехом, а, стараясь скрыть от самих себя, оправдать эту ошибку, возвеличили ту власть, которой они подчинялись, и довели ее до того, что власть эта заменила для них закон божеский. Когда же закон человеческий заменил закон божеский, люди лишились религиозного сознания, подпали государственному гипнозу, состоящему во внушенной им иллюзии, что люди, порабощающие их, не суть просто заблудшие, порочные люди, а суть представители того мистического существа – государства, без которого будто бы не могут жить люди.
Совершился ложный круг: подчинение власти ослабило и отчасти уничтожило в людях религиозное сознание, а ослабление и утрата религиозного сознания подчинили людей человеческой власти.
Начало греха власти было такое: насильники сказали насилуемым: «Исполняйте то, что мы будем требовать от вас: за неисполнение наших велений мы убьем вас. Если же вы будете повиноваться, устроим у вас порядок и защитим вас от других насильников».
И насилуемые, для того чтобы им можно было жить своей привычной жизнью и не бороться ни с этими, ни с другими насильниками, как бы сказали: «Хорошо, мы будем повиноваться вам; устраивайте какие хотите порядки, мы будем поддерживать эти порядки, только бы нам можно было спокойно жить и кормиться с своими семьями».
Насилующие не видали своего греха из-за увеличения и выгод власти. Насилуемые же думали, что не совершают греха, покоряясь насильникам, так как им казалось, что покорность их лучше борьбы. Но в этой покорности был грех, и грех был не менее греха тех, которые производили насилия. Если бы насилуемые переносили все тяжести, поборы, жестокости, не признавая законности власти насильников, не обещаясь повиноваться им, они бы не совершили греха. Но в обещании повиновения власти заключался грех (άμαρτια – ошибка, грех), такой же грех, как и грех властвующих.
В обещании повиновения насильнической власти, в признании ее законности был двойной грех, во-первых, тот, что покорившиеся насильникам люди, для того чтобы избавиться от греха борьбы, допускали этот грех в тех, кому они покорялись, и другой грех – тот, что они отрекались от своей истинной свободы, то есть покорности воле Бога, обещаясь во всяком случае повиноваться власти. А такое обещание, включая в себя допущение, при противоречии требований власти с законом Бога, возможность неповиновения Богу, обещание повиновения человеческой власти было отречение от воли Бога, потому что насильническая власть государства, требуя от подчиняющихся участия в убийствах, в войнах, казнях, в законах, утверждающих приготовления к войнам и казням, в основе своей находится в прямом противоречии с волей Бога. И потому люди, повинующиеся власти, этим самым повиновением отрицают свое повиновение закону Божию.
Нельзя немножко в одном отступить, а в другом удержать закон Бога. Ясно, что если в одном чем-нибудь закон Божий может быть заменен законом человеческим, то закон Бога уже не закон высший, всегда обязательный; а если он не такой, то и нет его.
Лишаясь же руководства закона Бога, то есть высшего человеческого свойства, люди неизбежно опускаются на ту низшую ступень человеческого существования, при которой мотивами их деятельности становятся только личные страсти и то внушение, которому они подвергаются.
В таком положении покорности внушению, необходимости повиновения государству находятся все народы, живущие в соединениях, называемых государствами. В таком же положении находится и русский народ.
От этого-то и происходит то кажущееся столь странным явление, что сто миллионов земледельческого русского народа, составляющего такое большинство, что может быть названо всем русским народом, не нуждающихся ни в каком правительстве, не избирают того естественного и наилучшего выхода из своего положения, состоящего в простом прекращении повиновения всякой насильнической власти, а, продолжая участвовать в старом правительстве, всё больше и порабощают сами себя или, борясь с этим правительством, готовят себе новое, такое же как и прежнее, насильническое правительство.
Часто приходится слышать и читать рассуждения о причинах того раздраженного, непрочного и грозящего всякого рода опасностями положения всех христианских народов и того ужасного положения, в котором находится теперь ошалевший, озверевший в некоторых своих частях русский народ. Причины приводятся самые разнообразные. А между тем все причины могут быть сведены к одной. Люди забыли Бога, то есть забыли про свое отношение к бесконечному Началу жизни, забыли про вытекающее из этого отношения назначение каждого человека, состоящее прежде всего в исполнении для себя, для своей души закона, положенного этим Началом-Богом. Забыли про это вследствие того, что одни признали за собой право властвовать над людьми посредством угрозы убийства, а другие согласились повиноваться этим людям и участвовать в их властвовании. Признав же это, люди самым делом отреклись от Бога и заменили Его закон законом человеческим.