ует мою способность учиться у других. Это уважение к старшим, я хотел бы его развивать, укрепляя благоговение, которое инстинктивно чувствую при виде людей с седыми волосами. Однако в жизни трейдера, где возраст и успех несколько разведены, оно разрушилось. На самом деле, у меня есть два пути изучения уроков истории: из прошлого, читая книги старших, и будущего, благодаря моей игрушке Монте-Карло.
Горячая печь
Как я упомянул выше, учиться у истории для нас неестественно. Мы имеем достаточно предпосылок полагать, что наше генетическое наследие как homo erectus [11] не одобряет передачу опыта. Банально, но дети учатся только на своих собственных ошибках. Они перестанут дотрагиваться до горячей печи только, когда обожгутся сами, и никакие предупреждения не заставят их быть осторожными. Взрослые также игнорируют чужой опыт. Исследованием этого феномена занимались пионеры поведенческой экономики Дэниел Канеман и Амос Тверски. Они изучали данные относительно поведения людей при определении рискованных курсов лечения. И я отметил за собой чрезвычайную небрежность в случае необходимости обнаружения и предотвращения заболевания, то есть я отказываюсь учесть свои риски из вероятностей, вычисленных для других, надеясь, что со мной подобного не произойдет. Это врожденное отрицание опыта других не ограничено только детьми или людьми, подобными мне. Отрицание опыта затрагивает в широком масштабе и деловую жизнь, касается инвесторов и людей, принимающих решения.
Все мои коллеги, кого я знал как отрицающих историю, эффектно «взорвались». Я должен еще поискать среди них того, кто избежал такой участи. Следует отметить замечательное сходство их подходов. Я заметил множество аналогий между теми, кто «взорвался» при крушении рынка акций в 1987, и теми, кто «сгорел» в плавильном котле Японии в 1990, теми, кто пострадал при разгроме рынка облигаций в 1994, и в России― в 1998 году. Сюда же можно отнести и тех, кто «взорвался», покупая Nasdaqовские акции в 2000. Они все оправдывались тем, что «времена различались» или «их рынок был отличен» и предлагали, по-видимому, выстроенные интеллектуальные аргументы (экономической природы), чтобы доказать свои постулаты. Они были неспособны принять опыт других, который можно было извлечь в свободном доступе для всех в каждом книжном магазине из книг, детализирующих крахи. Кроме этих обобщенных системных «взрывов», я видел сотни опционных трейдеров, вынужденных оставить свой бизнес после «взрыва» самым глупым образом, несмотря на предупреждения ветеранов (аналогия с ребенком, трогающим печь, или мое собственное отношение к обнаружению и предотвращению разнообразных болезней, которыми я могу заболеть). Каждый человек верит в собственную исключительность. Шок от случившегося и первый вопрос после установки диагноза: Почему я?
Можно обсуждать эту проблему под различными углами зрения. Эксперты называют проявление такого отрицания истории историческим детерминизмом. В двух словах, мы думаем, что знали бы, когда делается история; мы полагаем, что люди, которые, скажем, были свидетелями крушения рынка акций в 1929-ом, знали тогда, что они переживают острое историческое событие, и если бы такие события повторились, они бы знали о таких фактах. Жизнь для нас напоминает приключенческий кинофильм, когда мы заранее знаем, что кое-что важное должно случиться. Трудно представить, что люди, будучи свидетелями истории, не понимают в то время важности происходящего момента. Так или иначе, все уважение, которое мы можем испытывать к истории, не транслируется в способ нашей обработки настоящего.
Мой Солон
У меня есть другая причина серьезно воспринимать предупреждение Солона. Я возвращаюсь назад, к той же самой полосе земли в Восточном Средиземноморье, где свершалась история. Мои предки испытали моменты чрезвычайного богатства и смущающей бедности на протяжении жизни одного поколения, резкие перемены, которые людям вокруг меня, знающим лишь устойчивый и постепенный рост благосостояния, кажется невозможным (по крайней мере, во время писания книги). Окружающие меня либо не испытывали (пока) проблем в семье (за исключением Великой Депрессии), либо, скорее всего, не имеют достаточной исторической памяти. Но для людей моего сорта, восточно-средиземноморских православных греков и завоеванных граждан Восточного Рима, все обстоит так, как будто в наши души вшиты воспоминания о том грустном апрельском дне, приблизительно 500 лет назад, когда Константинополь, завоеванный турками, выпал из истории. И мы, разбросанные частицы мертвой империи, остались в исламском мире преуспевающим меньшинством с чрезвычайно хрупким богатством. Более того, я ярко помню образ моего достойного деда, бывшего представителя премьер-министра и сына представителя премьер-министра (кого я никогда не видел без костюма), потерявшего свое состояние во время Ливанской гражданской войны и живущего в бедной квартире в Афинах. Кстати, испытав разрушительные последствия войны, я нахожу недостойное обнищание гораздо более нежелательным, чем физическую опасность. Так или иначе, смерть с достоинством кажется мне более предпочтительной, чем жизнь дворника. Это есть одна из причин, почему я опасаюсь финансовых рисков гораздо больше, чем физических. Я уверен, что Крез больше волновался о потере своего королевства, чем опасался за свою жизнь.
Существует важный и нетривиальный аспект исторического мышления, возможно, более применимый к финансовым рынкам. Его суть: в отличие от многих наук, история не может экспериментировать. Но, так или иначе, в целом история достаточно коварна, чтобы со временем, в средне– или долгосрочной перспективе, предоставить возможные сценарии, «хоронящие плохого парня». Как часто говорят на рынке, плохие сделки догоняют вас. Вероятностные математики дают этому явлению причудливое название эргодичность. Это означает, что в грубом приближении при некоторых условиях очень долгие выборочные траектории становятся похожими друг на друга. Свойства очень, очень длинной выборочной траектории были бы подобны усредненным характеристикам более коротких траекторий, смоделированных генератором Монте-Карло. Если бы дворник из Главы 1, выигравший лотерею, жил бы 1000 лет, то не следует ожидать, что он выиграет большее количество лотерей. Те, кто был неудачлив в жизни, несмотря на свои навыки и умения, в конечном счете, поднимутся. Удачливый дурак мог бы извлечь выгоду из свалившейся на него удачи в жизни, но, в конечном итоге, при длинном пробеге он медленно бы снизошел до состояния менее удачливого идиота. Каждый возвратился бы к своим долгосрочным характеристикам.
Очищенное мышление в карманном компьютере
Горячие новости
Журналист ― мое несчастье появляется в этой книге в образе Джорджа Вилла, имеющего дело со случайными результатами. Я покажу, как моя игрушка Монте-Карло учила меня очищенному мышлению, под которым я подразумеваю мышление, основанное на окружающей информации, лишенной бессмысленного, но развлекающего беспорядка. Различие между шумом и информацией (шум имеет большее количество случайности) в этой книге имеет аналог в виде различия между журналистикой и историей. Чтобы быть компетентным, журналист должен рассматривать вопросы подобно историку и преуменьшать ценность информации, которую он предоставляет, говоря что-нибудь типа «сегодня рынок повысился, но эта информация ― немногого стоит, поскольку это произошло, главным образом, благодаря шуму». Он, безусловно, потерял бы свою работу, упрощая значимость информации. Мало того, что журналисту трудно думать подобно историку, но, увы, историк все больше становится похожим на журналиста.
Для идеи возраст ― это красота (пока преждевременно обсуждать математику этого вывода). Применимость предупреждения Солона к жизни в случайности, в отличие от противоположных выводов, поставляемых массовой культурой, укрепляет мою инстинктивную оценку преимущества очищенного мышления перед современным мышлением, независимо от его очевидной сложности. Это еще один повод накапливать древние тома около своей кровати (я признаюсь, что мне гораздо интереснее новости, которые я в настоящее время читаю, чем сплетни из высших слоев общества, найденные в Tatler, Paris Match и Vanity Fair, в дополнение к The Economist [12] ). Кроме благопристойности древней мысли в отличие от грубости свежих чернил, я потратил некоторое время на выражение в математике идеи наличия эволюционных аргументов и условной вероятности. Выживание идеи в противовес многим шумам показывает ее относительную силу. Шум, по крайней мере, некоторые его составляющие, могут быть отфильтрованы. С точки зрения математики, полученный результат означает, что некоторая новая информация более качественна, чем предыдущая, а не то, что усредненная новая информация вытесняет прошлую информацию. Этим можно объяснить, что в случае сомнений некоторые берут для себя за правило систематически отклонять новую идею, информацию или метод. Зачем?
Аргумент в пользу «новых вещей» и даже более «новых новых вещей» заключается в следующем. Взгляните на драматические изменения, которые были вызваны достижениями новых технологий, например изобретение автомобиля, самолета, телефона и персонального компьютера. Обыватель, лишенный вероятностного мышления, будет полагать, что все новые технологии и изобретения каким-то образом революционизировали нашу жизнь. Но ответ не столь очевиден, поскольку мы видим и считаем только победителей, исключив проигравших. Также ошибочно утверждение, что актеры и писатели сплошь богачи. Придерживающиеся такого мнения игнорируют тот факт, что в большинстве своем актеры работают официантами, и, удачно оказываясь миловиднее писателей, обычно подают французское жаркое в Макдоналдсе. Неудачники? Субботние газеты публикуют списки множества новых патентов на изобретения, которые могут коренным образом изменить нашу жизнь. Люди имеют склонность заключать, что, если некоторые изобретения революционизировали нашу жизнь, то они хороши, и мы должны предпочесть новое старому. У меня противоположное мнение. Возможная цена отсутствия «новых новых вещей», подобных самолету и автомобилю, очень мала в сравнении с терниями, которые следовало пройти, чтобы добраться к этим драгоценным зернам (предполагая, что они привнесли некоторый прогресс в нашу жизнь, в чем я частенько сомневаюсь).