Теперь читатель мог бы задаться вопросом о математическом различии между шансом смерти (28 %) и шансом выживания (72 %) в течение следующих пять лет. Ясно, что нет никакой разницы, но мы не созданы для математики. В сознании Неро 28 %-ный шанс смерти вызывал образ его мертвого и мысли о деталях похорон. Шанс в 72 % выживания поднял ему настроение, и в сознании его засел образ вылеченного Неро, ходящего на лыжах в Альпах. Никогда, в течение своих испытаний, Неро не допускает мысли о себе, как на 72 % живом и на 28 % мертвым.
От психологии до нейробиологии
По причинам, которые мы только что видели, исследователи познания и поведенческих наук называют законы вероятности противоречащими интуиции. Мы вероятностно слепы, говорят эти ученые. Эта глава легко проиллюстрирует некоторые проявления такой слепоты и поверхностно представит исследования в этой области.
Идея относительно вероятностной слепоты дала толчок целой дисциплине, посвященной изучению эффектов, которые эти склонности привносят в наше поведение. Книги по этой теме заполняют полки библиотек и подвигают к созданию многочисленных инвестиционных фондов, основанных на смежной идее, что люди не ведут себя рациональным образом на рынках. Некоторые фонды были построены на посыле, что люди чрезмерно реагируют на новости, в то время как другие были посвящены обратному понятию: недостаточной реакции людей (в начале моей карьеры мне сказали, что большее разнообразие лучше для рынка). Эти убеждения легли в основу двух стратегий торговли. С одной стороны, мы находим мыслителей, которые говорят: Эй, поскольку люди систематически чрезмерно реагируют, давайте делать по-другому: будем продавать победителей и покупать проигравших. А на другой стороне стоят игроки импульса, которые считают совсем наоборот: Так как рынки не приспосабливаются достаточно быстро к изменениям, давайте покупать победителей и продавать проигравших. В силу ее величества случайности, обе стратегии продемонстрируют периодические победы, которые не смогут непосредственно доказать, права ли теория или нет.
Даже психиатры и клинические физиологи присоединяются к борьбе, становясь «экспертами». В конце концов, они знают больше о человеческом сознании, чем финансовые экономисты с их нереалистичными, ненаучными уравнениями, и, кроме того, поведение человека, в конечном счете, влияет на рынки. Ежегодная конференция в Бостоне собирает докторов медицины и исследователей психологии, размышляющих о рыночных стратегиях. Идея может казаться простой, возможно, даже скучной, пока не сталкиваемся с профессионалами. Именно от них мы ожидаем максимальных познаний, а попадаем прямо в западню, подобно человеку с улицы.
Наша естественная среда обитания
Я не буду слишком глубоко копаться в любительской эволюционной теории, дабы исследовать причины (несмотря на то что я провел некоторое время в библиотеках, я чувствую себя только истинным любителем предмета). Очевидно, окружающая среда, для которой мы строили наше генетическое наследство, ― не та, что преобладает сегодня. Я не объяснял многим из коллег, что при принятии ими решений во время торгов проявляются некоторые давнишние привычки пещерных людей. Так, при резких движениях рынки я чувствую тот же самый прилив адреналина, как будто заметил леопарда, бродящего около моего стола, а некоторые из моих коллег ломают телефонные трубки, проигрывая деньги. Все мы в своей психологической разрядке очень похожи на наших далеких предков.
Может быть, для тех, кто знаком с греческими и латинскими классиками, это и звучит банально, но мы никогда не перестанем удивляться, замечая, что люди, удаленные от нас на пару дюжин столетий, могут выказывать схожие настроения и чувства. Что обычно изумляло меня в детском возрасте при посещении музеев, так это то, что древние греческие статуи изображают людей с чертами, неотличимыми от наших, только более гармоничными и аристократическими. Я сильно заблуждался, полагая, что две тысячи двести лет ― долгое время. Пруст часто писал об удивлении людей, узнававших эмоции героев Гомера, которые подобны тем, которые мы испытываем сегодня. По генетическим стандартам герои Гомера тридцать столетий назад, по всей вероятности, имели полностью идентичную генетическую структуру, что и пухлый человек средних лет, которого Вы видите сегодня шлепающим в бакалейный магазин. Более того, мы полностью идентичны человеку, который, возможно, восемьдесят столетий назад стал называться «цивилизованным» на полоске земли, простирающейся от Юго-Восточной Сирии до Юго-Западной Месопотамии.
Какова наша естественная среда обитания? Под естественной средой обитания я понимаю окружающую среду, в которой мы воспроизводимся наиболее активно, где проживало наибольшее число поколений. Антропологи подверждают, что выделились мы как отдельная разновидность примерно 130 тысяч лет назад, большинство из которых были проведены в африканской саванне. Но нам не надо идти так далеко в историю, чтобы понять идею. Вообразите жизнь в раннем городском поселении, в Мидлтауне, Плодородном Междуречье, приблизительно 3000 лет назад. Безусловно, с точки зрения генетики, это можно считать современным временем. Информация ограничена физическими средствами передачи, нельзя путешествовать быстро, следовательно, сведения из далеких мест приходят краткими порциями. Путешествие ― это неприятность, чреватая всеми типами физической опасности. Вы живете в пределах узкого пространства, где были рождены, если голод или некое вторгнувшиеся нецивилизованное племя не вытеснит Вас и Ваших родственников с обжитого места. Число людей, которых Вы узнали бы в течение жизни, будет невелико. Если совершено преступление, то легко выявить виновного из нескольких возможных подозреваемых. Если же Вас несправедливо обвинят в преступлении, то Вы будете спорить, представляя на обсуждение простое свидетельство, подобное «я не был там, поскольку я молился в храме Ваала и меня видел в сумраке высокий священник». Далее добавите, что Обедшемеш, сын Сакара, вероятно, более виновен, поскольку извлекает большую пользу в результате совершенного преступления. Ваша жизнь была бы проста, следовательно, и личное пространство вероятностей было бы узким.
Реальная проблема, как я упомянул, состоит в том, что в такой естественной среде обитания не может быть много информации. Поэтому до недавнего времени не было нужды в эффективном вычислении шансов. Только с появлением литературы по азартным играм мы получили возможность наблюдать развитие вероятностной математики. Бытует мнение, что религиозный фон первого и второго тысячелетия блокировал рост инструментов, намекающих на отсутствие детерминизма, и вызывал задержку в исследованиях вероятности. На мой взгляд, идея чрезвычайно сомнительна. Разве вероятности не высчитывали только потому, что не смели ? Безусловно, причина скорее в другом ― мы не нуждались в этом. Факт, что мы переросли эту среду обитания быстрее, намного быстрее, чем наши гены. Даже хуже ― гены не изменились вообще.
Кафка в зале суда
Суд над O. Дж. Симпсоном ― яркая демонстрация того, как случай управляет нашим современным обществом (благодаря информационному взрыву), в то время как важные решения принимаются без самого малого соотношения с основными законами. Мы можем послать космический корабль к Марсу, но неспособны управлять криминальным судом в соответствии с основными законами вероятности ― все-таки свидетельское показание следует считать вероятностным понятием. Я помню как покупал книгу по теории вероятности в книжном магазине, недалеко от здания лос-анджелесского суда, где проходил «судебный процесс века», ― книгу, которая выкристаллизовывала очень сложные количественные данные в этой области. Как мог такой прорыв в знании уклониться от внимания адвокатов и присяжных заседателей, находившихся на расстоянии всего нескольких миль?
Люди, которые настолько очевидно являются преступниками, насколько нам позволяют заключить законы вероятности (с уровнем доверия, превышающего область сомнения), остаются на свободе из-за нашего непонимания основных концепций оценки шансов. Вы можете быть обвинены в преступлении, которое никогда не совершали, вследствие низкого значения вероятности. Ведь мы пока не можем построить судебное производство, в ходе которого вычисляется совокупная вероятность событий (вероятность двух событий, происходящих в то же самое время). Я, находясь в дилинговом зале, оборудованном телевизором, наблюдал выступление адвоката, который заявил, что, по крайней мере, четыре человека в Лос-Анджелесе могли иметь характеристики ДНК, аналогичные Симпсоновским (таким образом, он игнорировал объединенный набор событий, ― как, мы увидим в следующем параграфе). Я тогда с отвращением выключил телевизор, вызвав ропот среди трейдеров. До того момента я думал, что софистика была устранена из юриспруденции, благодаря высоким стандартам республиканского Рима. Еще хуже было то, что один адвокат из Гарварда использовал показной аргумент, гласивший, что только 10 % тех, кто жестоко обращается со своими женами, идут дальше и убивают их, что, по его мнению, является безусловной вероятностью убийства. Было ли это утверждение сделано в силу исковерканного понятия адвоката или чистого преступного намерения, или невежества ― несущественно. Разве закон не призван выявить истину? Правильно следовало бы поступить следующим образом. Сначала нужно определить процентное соотношение таких убийств, где женщины были лишены жизни своими мужьями и предварительно ими избиты (то есть 50 %), ― это будет тем, что называется условной вероятностью. Вероятность виновности Симпсона в убийстве жены, при условии, что его жена убита, ― не безусловная вероятность того, что именно он совершил преступление. Как можно ожидать, что обычный человек поймет случайность, если профессор Гарварда, кто занимается концепцией вероятностного свидетельства и преподает предмет, может делать такие неправильные утверждения?
Кроме того, присяжные заседатели (и адвокаты) склонны де