вая никаких объяснений. Что отличает реальных спекулянтов, подобных Соросу, от остальных, так это то, что их действия лишены зависимости от пути. Они полностью свободны от своих прошлых действий. Каждый день ― чистая страница.
Зависимость верований от пути
Существует простой тест для определения зависимости верований от пути. Скажем, Вы имеете картину, которую купили за 20 000$, и вследствие спроса на произведения искусства на художественном рынке она стоит теперь 40 000$. Если бы у Вас не было картины, приобрели бы Вы ее по текущей цене? Если нет, то считается, что Вы женаты на своей позиции. Ведь нет никакой рациональной причины держать картину, которую Вы не стали бы покупать по ее текущей рыночной цене, это только эмоциональная инвестиция. Много людей женятся на своих идеях на своем пути к могиле. Верования считаются зависимыми от пути, если последовательность идей такова, что доминирует первая по времени появления.
Есть основания полагать, что в целях эволюции, мы могли быть запрограммированы хранить лояльность к идеям, в которые вложили свое время. Подумайте о последствиях быть хорошим трейдером вне рыночной деятельности, и каждое утро в 8:00 решать, не разойтись ли с супругой (супругом) или лучше остаться с ним или с нею для лучшей эмоциональной инвестиции в другом месте. Или подумайте о политическом деятеле, который настолько рационален, что в течение своей кампании передумает по какому-либо вопросу из-за свежего свидетельства, и резко перетасует политические стороны. Это сделало бы рациональных инвесторов, которые оценивают сделки надлежащим способом, генетической причудой, возможно, и редкой мутацией. Некоторые медицинские исследователи находят, что вполне рациональное поведение со стороны людей ― признак дефективности, то есть психопатии. Может ли Сорос иметь генетический недостаток, который делает его рациональным, человеком, принимающим решения?
Среди людей действительно редка такая черта, как отсутствие привязанности к идеям. Мы поступаем с идеями так же, как поступаем с детьми, ― поддерживаем тех, в кого много «инвестировали» продовольствия, времени и любви, до тех пор, пока они не способны размножать наши гены. Академик, который стал известен благодаря выражению определенного мнения, не собирается высказывать что-либо, что может, возможно, девальвировать его собственную прошлую работу и убить годы инвестиций. Люди, которые меняют взгляды, становятся предателями, ренегатами или худшими из всех ― вероотступниками (те, кто отказывался от своей религии, были наказуемы смертью).
Вычисление вместо размышления
Существует другая история появления теории вероятности, отличная от той, которую я представил с Карнидом и Цицероном. Вероятность влилась в математику вместе с теорией игры на деньги и осталась там в качестве отдельного раздела. Теория вероятности занимается вычислением вероятностей ожидаемых случайных событий (зависящих от неопределенных или недостаточно известных причин) и исследует законы, которым подчиняются подобные явления.
Недавно появилась целая отрасль «измерителей риска», которая специализируется на применении вероятностных методов оценки риска в социальных науках. Очевидно, шансы на удачу в играх, где правила ясно и явно определены, могут быть вычислены, а риски измерены. Однако в реальном мире определенности добиться не всегда удается: мать-природа не обеспечила нас ясными правилами. Жизнь ― не колода карт. Но, так или иначе, люди «измеряют» риски, особенно если им за это платят. Я уже обсуждал Юмовскую проблему индукции и появление черных лебедей. Здесь я представляю «нарушителей науки».
Вспомните, что я в течение долгого времени вел войну против шарлатанства некоторых видных финансовых экономистов. Например, некий Гарри Марковиц получил кое-что, называемое Нобелевской премией по экономике, (которая, в действительности, даже не Нобелевская премия, поскольку предоставляется Шведским центральным банком в память об Альфреде Нобеле). В чем достижения Марковица? В создании сложного метода вычисления будущего риска, если Вы знаете будущую неопределенность, другими словами, если рынки ясно определили правила, что явно не является нашим случаем. Когда я объяснил идею нобелевского лауреата шоферу такси, тот смеялся над тем, что кто-то мог думать, будто есть какой-либо научный метод понимать рынки и предсказывать их атрибуты. Так или иначе, когда кто-то вовлекается в финансовую экономику, то в силу мудрености культуры этой отрасли с большой долей вероятности он забывает эти базовые аксиомы.
Непосредственным результатом ошибочности теории доктора Марковица был почти полный крах финансовой системы летом 1998 (как мы видели в главах 1 и 5), вызванный фондом «LTCM», Гринвич, штат Коннектикут, которым руководили коллеги доктора Марковица, тоже Нобелевские лауреаты. Это доктора Роберт Мертон (тот самый из главы 3) и Майрон Шоулз. Так или иначе, они верили, что могут научно «измерять» свои риски. Они в истории с LTCM не делали абсолютно никакого допущения на возможное недопонимание ими рынков или применение неправильных методов. Это не было гипотезой, которую надо было рассматривать. Так получилось, что я специализируюсь на получении прибыли от черных лебедей и поломок системы, и делаю ставки против предсказаний финансовых экономистов. Внезапно наряду с платежными чеками я начал ощущать со стороны участников рынка некоторое раздражение и заискивание. Поскольку капитал начал перетекать к людям, которые делали точную противоположность тому, что делали они, доктора Мертон и Шоулз помогли разместить координаты вашего скромного автора на карте, чем способствовали рождению скромной фирмы Empirica ― охотницы за кризисами.
Можно было бы думать, что когда ученые делают ошибку, они развивают новую науку, которая включает извлеченные уроки. Когда академики «взрывают» торговлю, можно было бы ожидать, что они объединят такую информацию в своих теориях и сделают некоторое героическое заявление в том смысле, что они были неправы, но что теперь они кое-что узнали о реальном мире. Ничего подобного. Вместо этого они жалуются на поведение своих коллег на рынке, которые атаковали их подобно стервятникам, таким образом ускоряя их крушение. Принятие того, что случилось, было бы храбрым поступком. Осознание ошибки лишило бы силы те идеи, которые они развивали в течение всей академической карьеры. Все руководители, занятые в обсуждении событий, приняли участие в маскараде науки: они приводили специфичные для этого случая объяснения и перекладывали вину на редкое событие (проблема индукции). Как они узнали, что это было редкое событие? Они тратили свою энергию на собственную защиту, а не попытались сделать доллар на том, что узнали. Снова сравните их с Соросом, который ходит вокруг, сообщая всем, кто имеет терпение его выслушать, что он склонен к ошибкам. Мой урок, полученный от Сороса, звучит так: каждая встреча в торговом бутике должна начинаться с убеждения каждого в том, что мы являемся кучкой идиотов, которые не знают ничего и склонны к ошибкам, но иногда мы наделены редкой привилегией осознавать это.
От похорон до похорон
Я свое изложение заканчиваю следующим печальным замечанием об ученых в гуманитарных науках. Люди путают науку и ученых. Наука величественна, а отдельные ученые представляют для нее опасность. Ученые ― люди и испорчены людскими предубеждениями и пристрастиями, возможно, даже больше остальных. Большинство ученых сильно мотивированы своим разумом, иначе они не имели бы столько терпения и энергии, чтобы, например, проводить за работой по 18 часов в день, совершенствуя свою докторскую диссертацию.
Ученый скорее может быть вынужден действовать подобно дешевому адвокату, чем чистый искатель истины. Ведь докторская диссертация «защищена» соискателем. И в редких случаях соискатель осмелится изменить свое мнение о предмете после того, как ему предоставят убедительный аргумент. Но наука лучше, чем ученые. Как говорят, наука развивается от похорон до похорон. Старое поколение препятствует всему новому, видя в нём угрозу своему положению. Для того, чтобы наука действительно занималась непредвзятым поиском истины, необходимо изменить коллективное сознание. После краха LTCM появится новый финансовый экономист, который объединит полученные знания в своей науке. Он будет отвергнут старшими учеными, но опять они будут намного ближе к дате своих похорон, чем он.
Глава четырнадцатая Бахус покидает Антония
Смерть Монтерланта. Стоицизм – это не жесткие губы, а иллюзия победы человека над случайностью. Легко быть героем. Случайность и личная элегантность.
Когда французскому аристократу, писателю-классицисту Генри де Монтерланту сказали, что ему грозит потеря зрения из-за разрушительной болезни, он нашел более приличествующим расстаться с жизнью. Такой конец становится классикой. Почему? Предписание стоика заключается в выборе того, что можно делать, чтобы управлять судьбой перед лицом случайного результата. В конце концов, каждому позволено выбрать между не жизнью вообще и тем, что дается судьбой; мы всегда имеем опцион против неопределенности. Но такое отношение не ограничивает стоика. Обе конкурирующие секты в древнем мире ― стоицизм и эпикурейство ― рекомендовали такой способ контроля над выбором (различие между ними лишь в незначительных технических особенностях, это совсем не то, что понимается сейчас в обывательской культуре под этими философиями).
Быть героем ― необязательно такой чрезвычайный акт, как гибель в сражении или убийство другого (последнее возможно лишь в исключительных обстоятельствах, иначе рассматривается как трусость). Наличие контроля над случайностью может быть выражено в манере действовать как в большом, так и в малом. Вспомним, что эпические герои оценивались по их действиям, а не результатам. Независимо от того, насколько сложны наши варианты выбора и в какой мере мы доминируем над шансами, последнее слово будет за случайностью. В качестве выхода из ситуации нам оставлено только право выбора варианта, позволяющего сохранить человеческое достоинство. Достоинство определяется как выполнение протокола поведения, не зависящего от непосредственных обстоятельств. Такой выбор не может быть оптимальным, но, безусловно, позволяет чувствовать себя лучше. Например, л