– Кого? – отвлеченно отозвался приятель.
– Оттудышей. Я же знаю, что у тебя есть повод, чтобы…
– А у меня не получается, – перебил его Йонас.
Вроде и сказал он это вполне добродушно, но в его голосе Питер уловил странную нотку. Фальшивую. Нехорошую.
– Да ладно тебе, можешь и не рассказывать, – поспешил он закрыть тему и добавил: – Все равно это твое дело.
Йонас пожал острыми плечами, толкнул пальцем язычок велосипедного звонка. Тот тренькнул, разбудив Лу. Пикси зевнул во всю иглозубую пасть и, быстро перебирая тонкими лапками, по руке перебрался к мальчишке за пазуху. Друзья преодолели подъем в горку, вытолкали велосипеды на шоссе и не спеша побрели к деревне.
– Каникулы же, – вспомнил Питер. – Чем займешься?
– Подзаработаю, – мечтательно произнес Йонас, глядя на тонкие линии облаков в вышине над головой. – Стив берет меня в помощники на лето. Обещает научить мелкому авторемонту и всякой другой фигне.
– В карты играть на деньги? – улыбнулся Питер.
– Ах-ха! И курить! – Йонас сделал страшное лицо, рассмеялся и загорланил: – «Я помню тебя-а! Ты та, что воплотила мои мечты лишь пару поцелуев наза-ад!»[3]
– «И я помню колокольчик вдали, – пропустив куплет, присоединился к Йонасу Питер. – И как звезды падали…»
– «…голубым дождем, о-оу-у-у! – проорали они хором, вспугнув притаившихся во ржи перепелок, и, дурачась, продолжили: – Когда я помру-у, ангелы спросят, что я помню… Я скажу, что помню лишь тебя-а-а!»
Неуклюже ворочался в ведре пойманный окунь и десяток плотвиц, солнце опускалось за далекий горизонт, разливая золото по зелени лугов и бархату холмов. Пастух гнал в деревню овец, собаки радостным лаем собирали отбившихся от стада. Питер и Йонас горланили песни, весело пыля сандалиями, и наступающий вечер был напоен запахами цветущих трав, нагретого асфальта и потрясающим беззаботным настроением, присущим лишь теплым летним дням в начале школьных каникул.
Глава 13
С утра зарядил дождь. Как будто кто-то в вышине взял и заштриховал все планы Питера на прекрасный летний день простым карандашом. Капли обгоняли друг друга, размывая яркие краски мира за стеклом в скромную тихую акварель, на дорожке в луже сиротливо мок футбольный мяч. Под крышей дома монотонно курлыкали голуби. Бишоны бродили по дому за хозяевами и протяжно зевали от скуки. Агата с самого утра болтала по телефону с подругами и заливисто смеялась. Ларри и папа слушали по радио футбольный матч. Питер обычно присоединялся к ним, азартно болел за своих, но сегодня настроения не было. Он поднялся в оранжерею, посмотрел, как мама пересаживает орхидеи, посидел на подоконнике, наблюдая, как бегут наперегонки капли по стеклу.
– Мам, а почему орхидеи не могут просто расти в земле, как все остальные твои цветы? – спросил он. – У них воздушные корни, – бережно подкладывая кусочки измельченной коры в стеклянные сосуды с фаленопсисами, ответила миссис Палмер. – Это значит, что они не приспособлены к микромиру почвы. Воздушные корни впитывают ту влагу, что находится на коре деревьев, и в земле быстро пересыхают или загнивают. Или заболевают от бактерий, которые обитают в почве.
– Но теоретически они могут жить в земле, да?
– Теоретически да. Но им удобнее на стволах.
Питер понимающе кивнул и посмотрел в сторону пруда. Под ударами дождевых струй он больше не казался темным зеркалом. Скорее, гладким, монолитно-серым камнем. Мальчишка задумался: «Интересно, каким видит дождь Офелия? Что она считает небом: поверхность пруда или высокий свод над ним? Что она чувствует, когда в воду падают капли? Знает ли она, что такое дождь вообще? А вдруг в ее мире все по-другому?»
– О чем задумался, Пирожок?
– Наверное, об орхидеях, мам.
Оливия Палмер отряхнула руки об фартук, нагнувшись, прошла под широкими листьями высокорослых экзотов и присела рядом с сыном.
– Поделишься со мной? – мягко спросила она.
Питер на миг растерялся. Он не знал, поймет ли его мама, захочет ли слушать, не скажет ли, что так думать неправильно… но решил рискнуть.
– Ты знаешь, где жила Офелия до того, как попала к нам? – спросил мальчик, заглядывая матери в лицо. – Где ее поймали?
Миссис Палмер глубоко вздохнула, на лбу залегли морщины. Питер хорошо знал это выражение лица у мамы: так она делала всегда, когда ей требовалось время на обдумывание ответа. Или когда не хотела говорить то, что детям знать не положено.
– Я не знаю, милый, – развела руками мама. – И никогда не задавалась таким вопросом. Люди в большинстве своем не интересуются, откуда привезли фрукты, которые они едят, или какого цвета корова, молоко от которой мы берем в магазине. И это нормально, не так ли?
– Офелия – не фрукты. И тем более не молоко, – возразил Питер. – Задумайся, мам. Ты ведь знаешь, что нужно каждому твоему цветку, чтобы они росли и цвели, да? И не сажаешь орхидеи в землю, а лотосы – в кусочки коры. Хоть орхидеи и могут недолго, но прожить в земле. Значит, кто-то знал, что им нужно, и ты спросила. А Офелия? Кто спросил, что ей нужно, что она любит? Йон рассказал, что речные русалки любят текущую воду. А у нас просто пруд… и вода еле движется.
– Питер… – мягко попыталась взять разговор в свои руки миссис Палмер, но мальчишка покачал головой, замахал руками.
– Мам! Ты наблюдаешь за ней? Ты часто приходишь посмотреть, что она делает? – Питер точно знал, что мама вообще старается не подходить к Офелии, и сейчас его голос звенел от обиды. – Папа ее только кормит и дрессирует! Агата вспоминает о ней, только когда приезжают ее подружки! Ларри иногда приходит покурить около пруда вечерами и молча посидеть на скамейке у воды. Мама! Разве так можно?
Он задышал часто-часто, стараясь не заплакать, сжал кулаки. Мамино лицо погрустнело, морщинки на лбу стали глубже. Она дождалась паузы в потоке слов сына и заговорила медленно и спокойно:
– Пирожок, послушай меня. Да, я не хожу к русалке. Нет, мне не интересны ее потребности. Я была против этой покупки, но папа настоял. Я честно считаю, что в доме, где живут мои дети, нет места опасности. Я не желала бы видеть здесь змею, хищную большую кошку, медведя на цепи. И еще больше меня пугают такие существа, как кентавры, баргесты, горгульи, сирины и русалки, которых люди, имеющие высокий доход, покупают и держат у себя как экзотических животных. Эти существа условно разумны. Они враги людей. И будь у них шанс сделать человеку плохо – они им воспользуются. Потому, раз уж твой отец привел в наш дом военнопленного, который не хочет мира, я не стану думать о том, чтобы обеспечить этому существу комфорт. И со своей стороны максимально абстрагируюсь от него.
– Мама!..
– Не проси. Все, Питер. Тема закрыта.
Она резко встала, задев листья пальмы плечом, и пошла к полке, где хранила садовый инструмент.
– Мы с ней играем, мам. Офелия это очень любит. Она радуется и улыбается. И собаки ей интересны вовсе не как еда, – сказал Питер ей вслед. – А папа даже наш мячик использует для дрессировки. И не разговаривает с ней. Только команды, команды, команды…
Дождь припустил сильнее, размыл контуры мира за окном. Питер посидел, немного успокоился и пошел в гостиную, где папа и Ларри слушали трансляцию футбольного матча.
– Ливерпуль впереди, – напряженно вслушиваясь в захлебывающийся азартом голос диктора, сообщил мистер Палмер. – Пит, три – один. Садись.
– Я хотел с тобой поговорить, – начал было Питер, но тут в приемнике возопили трибуны, комментатор затараторил про опасный момент у «Ливерпуля» на левом фланге, Ларри привстал с места, дымя сигаретой, а папа коротко сказал:
– После.
Ничего не оставалось, кроме как уйти. Мужчины, следящие за футбольным матчем, не отвлекутся даже на ядерный удар «советов», сказала как-то мама, и Питер это запомнил. Похоже, мама была права.
Он утащил с кухни горсть конфет, сунул их в карман шорт. Поднялся в свою комнату, выложил конфеты на стол и плюхнулся на застеленную клетчатым пледом кровать. С шелестом сползла на пол гора комиксов и несколько библиотечных книг, и Питер с кряхтением принялся их подбирать. Книга про волшебные существа Европы открылась на картинке с келпи, до ужаса напоминающим обычную лошадь зеленого цвета. Питер поморщился, закрыл ее и положил на стол, заваленный рисунками.
Внезапно его осенило. Он схватил книгу и помчался вприпрыжку в нижнюю гостиную. Закрыл за собой дверь, включил подсветку вокруг иллюминатора, погасил основной свет и сел на пол у окна ждать Офелию.
Она появилась быстро, двух минут не прошло. Привыкла, что, если свет неяркий, позволяющий русалочке рассмотреть тех, кто находится в комнате, – это пришел Питер. С Питером интересно, с ним можно играть, он не обижает.
– Привет, Офелия, – сказал он и помахал рукой.
Девочка-цветок приблизилась к стеклу с той стороны и помахала ему. Питер обрадовался: приятно, что она его не боится, что всегда приплывает. Мальчишка улыбнулся, надул щеки. Офелия попыталась повторить, но у нее ничего не получилось, и она крутанулась на месте, распушив белые оборки и воланы.
– Я знаю, что отсюда меня не слышно, – сказал Питер. – Но ты невероятно красивая.
Он снова помахал рукой, привлекая ее внимание. Русалка заложила вираж, сделала круг и повисла перед окном вниз головой. Белоснежные волосы переплетались с длинными ленточками ее «одеяния», окутывая Офелию словно сияние. Она склонила голову вбок, как будто спрашивала: «Ты так сможешь?» Питер в ответ развел руками и покачал головой. А потом показал ей книгу. Сперва поднес ближе к стеклу обложку, потом полистал страницы. Офелия заинтересовалась, перевернулась и подплыла к стеклу почти вплотную.
– Смотри, это книга, – начал объяснять Питер. – Ее не едят.
Он сделал вид, будто грызет уголок, скривился и сплюнул. Русалка открыла рот, показав острые мелкие зубы, ухватила себя за ленточку, выплюнула ее и мотнула головой.