– Ага, почти человек, – кивнул Питер. – Бери, не бойся. Это тебе.
Офелия неуверенно закрутилась на месте, резко ушла под воду, вынырнула и указала на Питера. Тот нахмурился, не понимая, что она пытается ему сказать. Русалка снова повторила действие, подплыла совсем близко, заглянула мальчишке в лицо.
– Я не понимаю, – растерянно пожал плечами Питер.
Он осторожно положил куклу на воду. Офелия заметалась, тут же подставила под игрушку ладони, подхватила.
– А! Ты думаешь, что это человек и что он утонет? Нет, не бойся. Отпусти, он будет плавать.
На то, чтобы убедить девочку-цветок в том, что пупса не надо тут же спасать, Питер потратил несколько минут. Он говорил, ложился на спину на дорожку, показывая, что нет, не утонет, но стоило ему бросить игрушку в воду, как Офелия тут же пугалась и несла ее обратно. Питер вспотел и сдался.
– Ладно, раз ты так боишься, что этот человек утонет, мы возьмем лошадку.
Он усадил выловленного из воды пупса в стороне, взял деревянного скакуна и поставил его на край перед русалкой, повилял его веревочным хвостом.
– Это конь. Как келпи. Келпи ты знаешь. А этот келпи скачет по земле.
Питер покатал лошадку туда-сюда, вызвав у Офелии море изумления на лице. Она следила за игрушкой, как кот за мышью – не отводя взгляда ни на миг. Конь проскакал вдоль берега и пошел на водопой. Офелия бережно потрогала и голову, и хвост, и веревочную гриву, и красное седло. Потрогав, она обнюхивала свои пальцы, проводила ими по ладони, снова тянулась трогать. Похоже, эта игрушка ее очаровала.
– Конь, – повторял Питер. – Лошадка. Смотри, у него колесики крутятся.
Когда Офелии удалось покрутить колесо, как показывал Питер, явилась Агата.
– Пирожок, ты что творишь? – ахнула она. – Отойди от края немедленно!
– Отстань, – отмахнулся брат. – Мы играем. Офелия знакомится с нашей семейной лошадкой.
Агата подошла поближе, и Офелия настороженно прижала уши и отплыла в сторону. Питер недовольно засопел, косясь на сестру: пришла тут, все испортила.
– Пит, я сейчас маму позову, – угрожающе начала Агата, но он перебил ее:
– Не смей. Или я расскажу всем, как ты свои сиськи трогаешь перед зеркалом.
– Ах ты!..
От возмущения лицо Агаты пошло пунцовыми пятнами. Она плюхнулась на скамейку, с ненавистью глядя на младшего брата.
– Я сам не видел, мне рассказали. Если это тебя утешит, – развел руками Питер и отвернулся к воде. – Офелия, иди сюда! Играть. Смотри, что покажу.
Он усадил пупса верхом на лошадь и продемонстрировал плавающей в стороне русалке.
– Ты еще и куклу мою ей отдал, – трагически простонала Агата. – Я тебя ненавижу.
– Ненавидь, – спокойно отозвался Питер, не оборачиваясь. – От этого зубы портятся. А кукла твоя ей не понравилась, вот.
Агата фыркнула, сложила руки перед грудью, но никуда не ушла. Затихла и с интересом принялась наблюдать за Офелией. Та снова подплыла к Питеру, высунулась из воды по плечи и крутила колесики коня.
– Видишь, человек может ездить на лошадке, – объяснял Питер. – Вот такие мы странные существа, да?
Похоже, русалочке больше нравилось изучать игрушки на ощупь. Питер подумал, что в воде невозможно найти что-то похожее на веревку и повращать колесо – и потому Офелия трогает и трогает гриву коня и вертит то одно колесико, то другое. И восторженно улыбается, сверкая мелкозубой хищной улыбкой. Когда Офелия осторожно потянула лошадку себе, Питер на мгновенье поколебался: не испортит ли? Не разгрызет?
– Офелия, – серьезно обратился он к русалке. – Это не еда, понимаешь? Я дам ее тебе, но мне она будет нужна обратно.
Русалка покивала, бережно принимая игрушку, и Питер разжал пальцы. Офелия нырнула, прижав деревянного коня к себе, вынырнула поодаль.
– Пирожок, ты зачем отдал?.. – ахнула Агата, но Питер показал ей кулак, и сестра послушно села обратно на скамью.
Офелия попыталась покатать лошадь по воде, но та заваливалась на бок. Русалочка растерялась, оставила игрушку, сделала несколько кругов около нее. Оглянулась на Питера, словно прося помощи. Тот опустился на колени, положил ладонь на воду, показал, как она погружается, покачал головой и оскалил зубы: «Нет». Потом повозил рукой по шероховатым плитам дорожки и покивал: «Да!»
– Ты что, ее понимаешь? – удивилась Агата, незаметно подошедшая к брату.
– Да, мы разговариваем, – важно ответил Питер. – Ее очень легко понять, если хочешь.
Тем временем Офелия с лошадкой в руках доплыла до островка с гротами. Она бережно поставила игрушку на край бетонной площадки, снова обернулась.
– Ага, – кивнул Питер. – Ты все правильно делаешь. Теперь повози ее.
Когда деревянные колеса коня зашуршали по берегу островка, Агата пришла в восторг:
– Ой, да она смышленая! Смотри – играет!
Она захлопала в ладоши, и этот звук напугал Офелию. Русалка оставила игрушку и с громким всплеском ушла под воду.
– Ну вот, – протянул Питер огорченно. – Спасибо, Агата.
– Извини. Я настолько удивилась, что не смогла сдержаться. Не думала, что она такая… не примитивная.
– Да она умнее тебя. Просто в ее мире нет того, к чему привыкли мы. Вот я и знакомлю ее с разными предметами, – гордо заявил Питер. – А папа ее все на подзыв тренирует. Будто она собака. А Офелия умеет играть, удивляться, у нее есть эмоции.
– Она так страшно открывает рот, будто готовится прыгнуть и отхватить тебе руку, – призналась Агата, поглядывая опасливо на водную гладь.
– Она так улыбается, – с укоризной произнес брат. – Больно нужно ей прыгать и кусать, сама подумай. Кто к ней с добром приходит, того она с добром и принимает.
Питер посадил пупса у ограждения и повернулся к сестре:
– Не говори родителям, что мы играем. Если нам это запретят, Офелия останется совсем одна.
– Пит, я боюсь, что… – начала она тоном мамы.
– Выключи взрослую, – устало попросил мальчишка. – Она просто хочет с кем-нибудь дружить. А ваши идиотские страхи все портят. Я тоже был дураком и боялся. И никому не было при этом хорошо. Ни мне, ни ей. Страх заставляет людей делать то, о чем они потом будут долго жалеть. Если не станут мерзавцами, поддавшись страху и наплодив монстров внутри своих голов. Офелия такая же, как ты и я. И ее не бояться надо, а учиться понимать.
Агата прищурилась, пожала плечами.
– Папа в курсе твоих странных взглядов?
– Нет. Папины монстры старые и сильные, еще с войны, – вздохнул Питер. – И взрослые никогда не слушают детей. Думают, что мы глупее. А глупый не тот, кто мало знает, а тот, кто слушает монстров в своей башке и все понимает наоборот.
Агата взъерошила ему волосы, ткнула пальцем в кончик носа. Необидно, просто играючи.
– Вот станешь взрослым – забудешь все свои теории, – проговорила она назидательным тоном. – Будешь думать совсем иначе.
– А я постараюсь не забыть, – сказал Питер и сел на скамейку.
Сестра хотела что-то снова возразить, но тут над садом разнесся крик миссис Палмер:
– Питер! Питер, срочно сюда! Бегом!
Мальчишка вздрогнул, испуганно моргнул. Щеки вспыхнули ярким румянцем, затем побледнели. Он вскочил со скамейки и неуклюже потрусил туда, откуда слышался мамин голос. Агата пробормотала себе под нос: «Интересно, что он такого натворил?» – и пошла следом за братом. У кустов, где ведущая к пруду каменная лестница превращалась в дорожку, девушка оглянулась.
Русалка увлеченно катала по кромке островка деревянную лошадку, усадив на нее пластмассового пупса.
Глава 21
Конни Беррингтон заметно нервничала и не выпускала сигарету изо рта, а молодой рыжий полисмен был растерян и, похоже, напуган.
– Миссис Палмер, – неуверенно обратился он к матери Питера, – понимаете, ситуация очень серьезная, я прошу вас помочь нам. Вас и вашего сына. Питер, вы же с Йонасом были друзьями?
Слово «были» ударило неожиданно больно. Питеру стало так страшно, что он схватился за мамину руку. «Были». Так говорят, когда человека уже нет. Нет человека – нет и дружбы, потому «вы были друзьями». Питер крепко-крепко зажмурился, стараясь отогнать от себя это страшное слово, не допустить и мысли о том, что с Йонасом что-то могло случиться.
«Йонас в порядке, – твердил он про себя. – Он в порядке, он живой, ему ничего не угрожает. Ничего не могло случиться».
– Почему «были»? – сухо спросила Оливия Палмер. – Что произошло? Кто дал вам право разбрасываться такими словами при ребенке?
– Он пропал, – произнесла Конни, буровя миссис Палмер тяжелым взглядом. – Констебль Хоран уже сказал вам.
Хозяйка дома, стоящая у ворот, отступила на шаг назад, сделала приглашающий жест:
– Давайте пройдем в гостиную. Я налью вам чаю.
– Я бы предпочла не тратить время на чай, – ответила тетка Йонаса.
Питер смотрел на нее, и ему хотелось орать: «Это вы во всем виноваты! Вы его ненавидите! Он уже давно хотел уйти!», но страх и разгорающееся чувство собственной вины приказывали мальчишке молчать. Полисмен склонился к лицу Питера и еще раз спросил:
– Ты же его друг, так?
От него пахло табаком. И нечищеными зубами. В молодом человеке и то, и другое было одинаково противно. Питер сглотнул, отстранился.
– Мы друзья, – ответил он и добавил: – Но я ничего не знаю.
– Йонас подрабатывал у нас садовником, – вмешалась мама. – Последний раз приходил помочь мне больше недели назад. Больше я его не видела.
Питер не знал, что сказать. Ему хотелось только спрашивать, требовать, трясти взрослых за руки, выбивая те ответы, которые успокоят, убедят его в том, что все хорошо. Что ничего не случилось.
– Питер, пожалуйста… – Тетка Йонаса каждое слово произносила настолько четко и вежливо, будто не двенадцатилетний мальчишка перед ней стоял, а как минимум его величество Георг Шестой. – Скажи, когда ты видел его последний раз?
Отвечать не хотелось. Питер слишком хорошо помнил, как уходил в тот день с ручья. Бежал, стиснув зубы, толкая перед собой тяжелый велосипед. И ругал последними словами двух дураков, которые не достойны были называться друзьями. И когда обернулся, – единственный раз! – увидел, что Йонас стоит на тропинке и смотрит ему вслед.