– Слушай, ты про научные открытия журнал покупал, – вспомнил Питер. – Недели две назад. Может, чуть больше.
Кевин снял очки, подышал на стекла, протер их здоровенным клетчатым носовым платком.
– В мире каждый день происходит уйма всего! – изрек он важно. – А я читаю об этом только в журнале, который выходит раз в месяц! Питер, это нечестно! Я юный пытливый ум, мне надо больше информации!
– Зачем? У тебя голова лопнет.
– Ну что ты как Йонас! – фыркнул Кевин. – Я собираюсь стать великим ученым, продолжателем дела Теслы! А вы про «голова лопнет» оба заладили… Ох… Прости, что я так про Йонаса…
Питер с трудом удержался, чтобы не пихнуть приятеля в плечо и сказать: «Кев! Да что ты извиняешься? С Йонасом все в полном порядке!» – но вовремя прикусил язык и отделался кивком.
– Ко мне тоже полиция приходила, – помолчав, проговорил Кевин. – Мама и бабушка перепугались. Отец на работе был, а то потом задал бы мне трепку.
– За что? – спросил Питер, глядя на проплывающие позади грузовика лесопосадки и крыши сельских домов.
– За то, что я знаюсь с немцем. У него принцип.
– Дурацкий принцип, – поморщился Питер. – Нет плохих наций, есть плохие люди. А Йон вообще по маме англичанин.
– Не знал, – удивился Кевин. – Я думал, он просто немецкий беженец. Он ничего о себе не рассказывал. Кто его родители?
Отвечать на подобные вопросы не хотелось. Как будто Питер был последней защитой тайны своего друга. И каждый честный ответ делал бы Йонаса все более и более уязвимым.
– Нет у него родителей, – вздохнул он и поплотнее запахнул куртку.
– Хороший он малый, – сказал Кевин траурным голосом; в воздухе повисло непроизнесенное слово «был».
– Кев, я тебя прошу: не надо некрологов, – не выдержал Питер. – Йонас жив. Я в этом уверен.
– И где он тогда?
Кевин смотрел на него так, будто догадывался, что Питер скрывает от него что-то важное. Потому Питер пожал плечами и опять пошел заглядывать в бак.
– Офелия, ты как там? – позвал он, склонившись над водой.
Мелькнул в темном нутре светлый блик, и вот уже над водой показалось лицо русалочки. Выглядела она напуганной, прижимала уши.
– Привет, – помахал рукой Питер. – Видишь, я тут. Как обещал. Я с тобой.
Она вынырнула по плечи, огляделась по сторонам. Увидела мелькающие позади грузовика дома, повела носом – и заметалась, хватаясь за край крышки слабыми пальчиками.
– Эй-эй! – заволновался Кевин. – Ты только не выпрыгни! Питер, она не сиганет?
– Нет.
Питер обошел бак, встав между Офелией и пугающей ее картиной. Протянул руку, коснулся мокрых белых волос, провел пальцем по сложенному ушку.
– Не бойся. Ты же наверняка путешествовала по своей реке раньше, да? Это как будто бы мы плывем по реке. Как будто. Как куколка – как будто человек, помнишь?
Русалка приподняла уши, совсем по-человечески кивнула и протянула мальчишке игрушку, подаренную Агатой.
– Вот, точно! – заулыбался Питер. – Ты смотри на меня, я же не боюсь. И тебе не надо.
– Как ты ей все объясняешь?
Кевин подвинулся поближе, поправил очки, с интересом рассматривая Офелию. Та обернулась на него, склонила голову, любопытствуя.
– Она понимает куда больше, чем кажется, – ответил Питер. – Просто она мир воспринимает через ощущения, вкус, касания. Йонас правду рассказывал. И про кровь тоже. Офелия читает не то чтобы мысли, но образы.
– Ей для этого кровь нужна? – нахмурился Кевин.
– Не думаю, что это обязательно. Можешь просто позволить себя потрогать.
– Не, Питер, я не думаю, что это хорошая идея, – потряс кудрями Кевин. – Мы тут одни, а вдруг она меня в воду утащит?
– Ты не похож на рыбу – это раз. И она не чувствует от тебя угрозы – это два, – терпеливо пояснил Питер. – Но раз ты дрейфишь, что уж там.
Офелия осторожно взяла мальчишку за руку, словно показывая Кевину: гляди, мы так делаем, это совсем не страшно. Подержалась, повела носом, пробуя на вкус пахнущий пылью и выхлопными газами воздух, оскалилась.
– Гадко пахнет, ага, – подтвердил Питер. – Если тебе неуютно – спрячься. А мы с Кевом тебя поохраняем.
Тихонько плеснула вода, скрывая русалочку. Грузовик тряхнуло, и Питер чуть не кувырнулся. Спасибо Кевину: он вовремя перехватил приятеля под локоть. Мальчишки устроились на скамейке, прижавшись друг к другу. Кевин снял очки, пристроил их в сумку через плечо.
– Ты как хочешь, Палмер, а я посплю. Меня эта качка убаюкивает, – зевнув, сообщил он.
Питер угукнул, привалился в угол к пыльному брезенту и доскам, и пять минут спустя мальчишки мерно засопели во сне.
Разматывалась из-под колес серая лента дороги. Проплывали мимо поселки, городки, мосты, железнодорожные пути с юркими поездами, указатели, стада овец и коров. Офелия несколько раз выныривала, оглядывалась сперва на спящих ребят, а потом подолгу смотрела за борт грузовика. Она чувствовала близость рек, звала воду, тянулась к ней, но вода этого мира не отвечала ей.
Офелия обращалась к келпи и дриадам, но на ее зов никто не откликался. Огромный, чужой, непонятный мир был глух и нем. Живой, яркий, манящий близостью свободы, он пустовал для Офелии. Как будто изображение в книге. Его можно было видеть, но нельзя взять, нельзя попробовать. «Как будто», – вспомнила русалочка объяснялку Питера. Как будто мир. Настоящим в нем были только пылающее рассветом бескрайнее небо и мальчик, который спал совсем рядом с ней – только протянуть руку. И снились ему изумрудно-зеленые луга по берегам живых, полноводных рек мира, по которому так страшно тосковала Офелия.
Глава 26
В центр Бирмингема обе машины прибыли к половине одиннадцатого. Мальчишки – один усталый и сонный, второй возбужденный и восторженный – выбрались из кузова грузовика не без помощи мистера Палмера.
– Прибыли, – радостно сообщил он. – Все в порядке, никого не укачало?
– Да, пап. Все хорошо, мистер Палмер! – дуэтом отозвались друзья.
– Вот и ладно. Идите за миссис Донован в павильон, а мы пока выгрузим нашу чудо-рыбку.
Мальчишки переглянулись и поспешили туда, где ждали их миссис Палмер и тренерша. Кевин метался туда-сюда, восторженно комментируя все, что привлекало его внимание. Питер вовсю разевал рот, рассматривая окрестности. В больших городах он бывал нечасто, в Бирмингеме до этого был всего один раз.
Поражало обилие людей на улице. Так много народу мальчишка не видел даже на праздниках в Дувре. Прохожие – шумные, красиво одетые – текли широкой рекой ко входу на стадион Сент-Эндрюс, где проходила выставка оттудышей. Стадион Питер помнил: огромный, размером почти с деревню, где жил Йонас. Отец рассказывал Питеру, что до войны стадион вмещал семьдесят пять тысяч зрителей – это куда больше, чем два Дувра! А во время войны наци скинули на стадион бомбу, и она разрушила одну из трибун. Питер не видел, как выглядела трибуна после войны: ее успешно восстановили. И теперь стадион принимал желающих посмотреть не только спортивные игры, но и крупные выставки.
– Питер, гляди! – восторженно воскликнул Кевин и дернул его за рукав: – Нам туда, верно?
Перед входом на стадион висел огромный плакат, изображающий мускулистого кентавра с развевающейся по ветру светлой гривой и изящную дриаду, прильнувшую к коре дерева одного цвета с ее кожей. «Самые опасные! Самые прекрасные! Спешите на встречу с легендой!» – гласила надпись с затейливыми завитушками. Кевин смотрел на плакат как завороженный. Видно было, что мальчишка совсем растерялся и его удивляет все, что отличается от привычных картин маленького Дувра.
– Как тут здорово! Все такое настоящее, яркое! – восторгался Кевин и вертел головой так, что едва не ронял с носа очки. – Палмер, я бы очень хотел после школы уехать жить в большой город. Смотри – тут жизнь! Тут все время что-то происходит!
– Мальчики, – окликнула миссис Палмер. – Скорее за мной.
Они быстро пошли между рядами припаркованных автомобилей, тумб с плакатами, многоярусных цветущих клумб. Питеру пришлось взять Кевина за руку, так как школьный приятель еле шел, стараясь рассмотреть чуть ли не каждую красивую машину. Питеру больше нравились дома возле стадиона: высокие, старинной архитектуры, с большими, сверкающими на солнце витринами магазинов, кафе и ресторанов на первых этажах.
– Ребята, съедите по бутерброду? – спросила миссис Палмер.
– С удовольствием! – с жаром откликнулся проголодавшийся Питер и спросил: – А Офелии рыбу взяли?
– Конечно, милый.
– Ее надо покормить, – забеспокоился Питер. – Папа вчера вечером ничего ей не дал. Сказал, что в дороге ей лучше поголодать.
– Офелия поест после выставки, – сказала вышагивающая впереди миссис Донован. – Она лучше выступит, если будет ждать награду в виде пищи.
Питер нахмурился. Да, он помнил, что перед выставкой часто не кормят собак, чтобы те выполняли все команды, предвкушая зажатый в кулаке хозяина кусочек. Но Офелия-то не собака!
– Миссис Донован, зачем… – начал было он, но начало фразы потонуло в ликующем вопле Кевина:
– Смотрите! Это же кентавры, да?
Из грузовика, припарковавшегося в стороне от стадиона, вывели трех полуконей: темноволосого вороного, русого гнедого и рыжеволосого чалого. Конские крупы лоснились, сияя на солнце, мощные копыта грохотали по деревянным сходням. Мускулистые руки кентавров были скованны наручниками за широкими спинами, на каждом был широкий кожаный ошейник с цепью, за которую тянул человек в униформе с эмблемой выставки.
– Могучие… – завороженно протянул Кевин. – Как Тарзаны, да?
– Нам как раз за ними, – подсказала миссис Донован. – Поспешим. Наше выступление через час, а мне еще надо переодеться. Питер, не забудь посетить туалет. Умойся, причешись.
Питеру не нравилось, что тренерша командует, но он прекрасно видел, что она волнуется. Ревниво разглядывает кентавров, морщит напудренный нос.
– Эти нам не конкуренты, Оливия, – со смешком сообщила она маме Питера. – Кентавры крайне редко выигрывают выставки. Уж Бирмингем – никогда.