– Вернись обратно, сядь и жди!
Пришлось повиноваться. Мальчишка уселся на низенькую скамеечку и приготовился долго ждать. Миссис Донован тем временем колдовала с расческой над волосами Офелии. Заплела ей две тонкие косички от висков, скрепила на затылке заколкой в виде цветка. Русалочка строила жалобные гримасы, показывая, что ей это не нравится, но послушно поворачивала голову в нужную сторону по команде, замирала, склоняла голову набок, когда требовалось. Покончив с прической, тренерша взялась за макияж: прошлась по лицу Офелии пушистой кистью с пудрой, потом достала из сумочки губную помаду.
– Ну же, звезда моя, замри. Надо хоть немного придать тебе живой вид. Иначе со стороны не видно, какая ты красавица, – сквозь зубы цедила миссис Донован, фиксируя русалку за шею и подбородок. – Косметика водостойкая, но только не пудра. Будь так мила, не ныряй хотя бы минут десять.
Покончив с помадой, она подкрасила Офелии ресницы и сунула в рот кусочек рыбы как поощрение.
– Не нырять! – строго повторила тренерша, спустилась с лестницы и пошла к Питеру.
Тем временем объявили начало выступлений «водяных». Сперва люди ломанулись смотреть на буро-зеленого келпи, который с трудом разворачивался в своем тесном аквариуме. Питеру со своего места было плохо видно, что происходит у соседей, и он больше догадывался. Испуганный возглас – водный конь встал на дыбы или прыгнул. Восторженное аханье – зверь сделал пируэт или поклонился по команде. «Все как у ученых лошадей», – грустно думал Питер, глядя на Офелию, которая наблюдала за происходящим с высоты своей стеклянной клетки. Странно: русалочка даже не пыталась обратить на себя внимание кого-то из соседей. Лишь смотрела грустно и, как казалось Питеру, разочарованно. Следующей выступала пара разнополых морских русалок. Миссис Донован шепнула Питеру на ухо, что эта пара уже давно колесит по миру, танцуя менуэт.
– Печально, что ничему другому их не учат, – сказала тренерша. – Сперва они брали первые места, но очень быстро судьи поняли, что на большее этот дуэт не способен. И все, победы закончились.
Судьи внимательно смотрели на оттудышей, переговаривались, что-то записывали, иногда спорили между собой. Дважды молча отошли, не досмотрев выступление до конца. Миссис Донован хмурилась. Питер с тревогой поглядывал на Офелию и уговаривал себя не волноваться. «Нам просто надо выступить. А дальше тебе дадут рыбки, и мы поедем домой. Все просто. Мы потанцуем – и все закончится». Мальчишка задумался и не заметил, как судьи подошли к ним. Граммофон заиграл вальс «Голубой Дунай», миссис Донован с лестницы взмахнула шелковым пестрым платком. Питер вздрогнул, вскочил, выбежал на середину площадки перед аквариумом… и понял, что все забыл. Он застыл, опустив руки и твердя про себя: «Я не помню… Офелия, я ничего не могу, прости, я так тебя подвел!». Глаза застилали слезы. Вальс вился, играл, парил, невесомый, над замершим стадионом…
– Питер! – прикрикнула на мальчишку тренерша. – Питер, не спи!
– Я не помню… Я ничего не помню, – зашептал он беззвучно.
Он понимал, что чуда не будет. Что сейчас испуганная Офелия поймет, что осталась без поддержки, что ее друг – безмозглый тюфяк, который стоит и глотает слезы. Вот сейчас…
Словно кто-то погладил Питера по голове. И стало теплее. Он поднял взгляд и увидел, как медленно и плавно распускается в воде белоснежный волшебный цветок. Как искрятся радостью черные большие глаза, обрамленные густыми ресницами. И как Офелия улыбается – во весь рот, полный мелких острых зубов.
И все вспомнилось сразу – само собой, словно кто-то сдернул с глаз плотную повязку. Музыка подхватила Питера и Офелию большой доброй ладонью, подняла над толпой, бережно покачивая, будто в лодке, и, согревая, закружила…
Питер не сразу понял, что это им аплодирует весь стадион. Чувство единения с русалочкой настолько поглотило его, что он совсем забыл о том, где они находятся. Очнулся, когда миссис Донован стиснула его в объятьях и осыпала поцелуями. Подошли судьи, седой мужчина с аккуратно подстриженными бакенбардами протянул мальчишке руку, с сильным акцентом сказал:
– Поздравляю, юный друг! Это есть прекрасная пара! Вы фавориты сегодняшнего Бирмингем-шоу!
Немка в бордовом платье оставила на щеке Питера оттиск помады, о чем-то затараторила на своем языке, обращаясь к Вайноне Донован. Мальчишка разобрал только «бомбенэффект». Йонас таким словом называл нечто потрясающее, сенсационное. Еще трое судей подошли к аквариуму, из которого выглядывала притихшая, прижавшая уши Офелия, о чем-то горячо заспорили. Фотоаппараты щелкали, как будто кто-то выбивал дробь. Питер стоял среди этого хаоса, ничего не понимая, и изо всех сил старался сохранить в себе теплое ощущение прикосновения мыслеобразов девчонки, так похожей на белоснежную розу, раскрывающую свои лепестки.
– Как тебя зовут? – спрашивали у мальчишки со всех сторон. – Как тебе удалось разучить с русалкой такой сложный танец? Откуда ты, малыш?
– Пожалуйста, дайте рыбы Офелии, – устало попросил Питер и повернулся к аквариуму.
Указательным пальцем на себя, затем на нее. Помахать: «Привет!» Сжать в кулак обе руки над головой: «Питер и Офелия – друзья». И улыбнуться, наблюдая, как она повторяет за ним, прижимая к груди зажатую в кулаке куколку.
Глава 27
Когда Питер смолк, закончив свой рассказ, Йонас нахмурился. Помолчал, тяжело вздохнул. – Не хочу тебя огорчать, Пит, но это – начало конца.
Яблочный огрызок плюхнулся в ручей. Йонас обтер руки о джинсы, сел рядом с Питером. Лу, раздосадованный тем, что ему не дали слопать огрызок, залез Йонасу на плечо и с нудным писком дернул за волосы.
– Ай, зараза! – скривился мальчишка. – Я ж тебя за волосы не таскаю! Вредитель!
Пикси надулся, ткнул его кулачком в щеку и уселся, обратив к Питеру грустную курносую мордочку.
– Почему «начало конца»? – тихо спросил Питер.
– Тебе понравилось на выставке?
Питер пожал плечами. С одной стороны, они с Офелией сорвали аплодисменты всего стадиона и произвели неизгладимое впечатление на судей. Офелия получила серебряный приз выставки, уступив только сирину – и то, как сказала миссис Донован, лишь потому, что сирину аккомпанировал целый оркестр. Питеру было наплевать на призы, его потрясло то чувство единения в танце, что он испытал благодаря русалочке. Эйфория владела им до сих пор, и историю поездки в Бирмингем он рассказывал Йонасу, восторженно жестикулируя и перепрыгивая с одного события на другое. Думал, друг разделит с ним радость, а он его огорошил этим самым «началом конца».
А если задуматься, была у триумфа и другая сторона. Офелия невероятно устала, перенервничала. Ее пугало обилие незнакомых людей, вспышки фотокамер, распорядители рингов, которые объявляли выступающих в рупор. На церемонии награждения, которая состоялась после заката, запустили фейерверки. От грохота и взмывающих в небо огней Офелия забилась в самый угол аквариума, сжалась, закрыла лицо руками. Питера же затормошили репортеры, и у него до утра болела голова от различных вопросов, на которые он отвечал до хрипоты. Потом фотографы – отдельный кошмар. Всем хотелось запечатлеть простого английского мальчика с русалкой: чтобы обязательно вместе, касаясь друг друга, и со счастливой улыбкой, от которой у Питера болели щеки. Ради этих дурацких фотографий мальчишка раз за разом залезал по лестнице на верх аквариума, миссис Донован за цепь вытаскивала Офелию, подтягивала ее к Питеру. «Ближе! Мальчик, возьми ее за руку! А можешь обнять? Почему нет? Что значит £она не хочет“? Ты же ее друг! Улыбайся! Парень, улыбку!..»
Рыба, которую взяли с собой для Офелии, испортилась. Русалочка голодала до дома. Пока ехали обратно, Кевин тарахтел без умолку, тормошил Питера, требовал, чтобы тот с ним общался. А Питеру хотелось лечь на пол, свернуться, подтянув колени к животу, и забыться сном. Он помнил, как попросил Кева дать ему хотя бы час отдыха, они наскоро договорились, что за три дня отец Кевина напечатает фотографии, и мальчишки встретятся у Питера дома. А дальше был провал, о котором Питер не помнил ничего. Как будто ему стерли память.
Понравилось ли ему?..
Кентавры в наручниках. Пикси, прикованные цепями к искусственным деревьям. Сирены с багровыми шрамами, видными под толстыми ошейниками. Баргесты, которых полосуют хлыстом так, что грозный рык обрывается визгом и разлетаются клочки черной и серой шерсти. Келпи в мутноватой воде тесного аквариума. Дриады, обнимающие друг друга, словно в попытках спрятаться. Люди, дерущиеся у ринга за оброненные сирином перья.
– Пит?..
– Нет. Мне не понравилось, – сухо ответил он.
Йонас кивнул. Луна выглянула из подушек облаков, отразилась в его глазах, преобразив мальчишку до неузнаваемости. Питеру на миг показалось, что не его друг сидит рядом, а сереброглазый подменыш с точеными, резкими чертами лица.
– А твоим родителям понравилось?
Мальчишка задумался.
Папа не видел, как они танцевали с Офелией. Он пришел позже, когда основная часть выступлений закончилась. Питер думал, что все это время отец был на трибуне и смотрел, а оказалось, он общался с хозяевами других оттудышей. Мальчишка не хотел спрашивать, но мистер Палмер сам сказал. Извинился перед сыном.
– Я очень нервничал, прости. Не хотел, чтобы ты видел, как я волнуюсь.
– Выходит, ты в нас не верил?
Вопрос вырвался сам, непроизвольно. И Питер впервые увидел, как отец краснеет. Конечно же он верил. Конечно же рассчитывал на победу. Конечно, Питер молодец. Просто у папы были дела, извини, сынок. Папа гордится тобой, Питер. Это лучший день из тех, что он помнит.
Похоже, отцу выставка пришлась по душе.
Мама была счастлива. Пробилась к Питеру сквозь толпу зрителей и журналистов, даже отодвинула людей с радио и большого темнокожего парня с громоздкой кинокамерой. Мамины щеки были мокры от слез, и она тискала сына перед толпой незнакомых людей, восторженно щебетала, целовала мальчишку как маленького. Кевин Блюм стоял поодаль и щелкал фотокамерой, улыбаясь до ушей. Этим двоим на выставке точно понравилось.