Пит». Он подумал и приписал: «Йон, ты охрененный друг и мировой парень. С меня значок бристольских £малиновок“ [6]. Или вымпел».
Питер сложил лист вчетверо, написал на нем имя Йонаса и оставил на столе. Разделся, забрался в кровать и уснул, обернувшись одеялом.
Утром его разбудила мама. Питер схватил адресованную другу записку, по дороге в умывальню подсунул ее под дверь комнаты Агаты. Наскоро позавтракал, положил в приготовленную сумку с вещами бумагу и карандаши. Подумал и добавил библиотечную книгу про оттудышей, которая показалась ему самой правдоподобной. Остановился у окна: на улице собирался дождь, у ворот уже урчал мотором отцовский «Силвер Клауд».
– Питер! – услышал мальчишка. – Спускайся быстрее!
Он подхватил свои вещи и со всех ног понесся в нижнюю гостиную. Распахнул дверь, бросил сумку на лестнице, щелкнул выключателем подсветки и подбежал к иллюминатору.
– Офелия! – позвал он, ударив ладонью в стекло. – Офелия!
Он не думал, что она услышит: Офелия по утрам любила поспать, появлялась обычно часов в десять до полудня. Но в этот раз она не спала. Мелькнул в мутноватой тьме знакомый белый силуэт, и вот уже русалочка радостно закружилась у окошка, помахала рукой Питеру.
– Я уезжаю, – только и смог сказать он. – Ты береги себя, пожалуйста. К тебе Йонас заглянет. Не надо его бояться, он мой друг.
Офелия склонила голову набок, подплыла к стеклу вплотную. «Она меня не слышит, – подумал Питер грустно. – Может, это и хорошо даже». Русалка попыталась заглянуть ему в лицо, забеспокоилась. Мальчишка бессильно оперся о стекло ладонями, поник головой. Целая неделя… За это время может случиться все что угодно.
«Нет. Она не должна видеть меня таким… заплаканным и слабым. Я должен быть сильнее! Я ее друг и защитник!»
– Ничего не случится.
Он заставил себя улыбнуться и посмотреть в черные глаза девочки-цветка. Офелия по ту сторону окна касалась его ладоней тонкими пальцами. И тоже улыбалась. Как отражение.
– Я с тобой. Питер и Офелия – друзья. Я к тебе вернусь, понимаешь?
Она кивнула, повела ушками. Их ярко-розовые кончики реяли в воде, как знамена над замком. Питер поднял вверх большой палец, улыбнулся как можно теплее и искреннее:
– Выше флаг, Офелия! Я тебя не брошу! Мы скоро увидимся, друг.
Глава 32
Бристоль встретил их скучным, не по-летнему холодным дождем. «Силвер Клауд» петлял по узким, закованным в каменную броню улицам, изредка выбираясь на побережье реки Эйвон и проезжая мимо маленьких скверов. Питер полулежал на заднем сиденье, прижавшись щекой к скрипучей коже, и тоскливо думал о том, как хорошо было бы, если б прямо сейчас раздался громкий хлопок, и отцовская машина попала бы в какой угодно мир, лишь бы там не было этого города.
«Можно даже к динозаврам, – думал мальчишка, провожая безучастным взглядом очередную улицу с серыми домами и спешащих людей под пестрыми зонтиками. – Пусть съедят – и все. А можно и к оттудышам. Чтобы папа увидел, насколько он в них ошибался».
Серая череда домов сменилась зеленым массивом: ехали мимо парка. Питер подумал о том, что Лу понравилось бы, когда вокруг много деревьев. И что вообще было бы здорово, если бы пикси… да и не только пикси жили свободно в мире людей.
«Они никому не мешают. У них свой уклад жизни, им не нужны ни города, ни деньги. Йон говорил, что там, в своем мире, пикси живут на больших деревьях. В реках – русалки, на заливных лугах и в камышах – келпи. Интересно, а кентавры где? В лесах или на равнинах? Что им нужно, чтобы чувствовать себя в безопасности? Наверное, подобие жилища. Может, пещеры? Может, они что-то сами умеют строить?»
Убаюканный размеренными мыслями, Питер задремал. А когда проснулся, понял, что они приехали. Отец вышел из авто первым, взял сумки Питера из багажника и исчез в подъезде пятиэтажного дома, фасад которого до второго этажа был увит диким виноградом. Питер перегнулся через сиденье и зашептал, обращаясь к водителю:
– Тревор, давайте сбежим? Пожалуйста… Отвезите меня обратно, я вас очень прошу! Я вам отдам все, что у меня в копилке… Я же тут умру от тоски. У меня здесь ни друзей, ни…
– Я бы рад, – развел руками Тревор. – Но за подобное меня уволят и посадят в тюрьму. Это же будет расцениваться как угон с похищением ребенка. Прости, парень. Ты не горюй. Может, все тут вовсе не так и плохо.
– Разве что еще хуже, – убитым тоном отозвался Питер и вылез из машины на тротуар.
Хотелось пнуть роскошный отцовский автомобиль – от души, изо всех сил, чтобы что-нибудь обязательно громыхнуло и отвалилось. Но, во‐первых, Леонард Палмер проектировал машины на совесть, а во‐вторых, «Силвер Клауд» не был виноват в злоключениях Питера. Мальчишка вздохнул, отошел на шаг и нахохлился под холодным дождем. Мелькнула мысль прямо сейчас броситься бежать, затеряться на улицах, а потом прийти в полицию и сказать, что заблудился. Назвать адрес, и его отвезут домой. К Офелии, Йонасу, Кевину и семье. И собакам, конечно. И Лу.
«Ага, давай, жиробас, добеги без одышки хотя бы до угла!» – подумал Питер и поплелся к открытой двери подъезда. Тем более что на крыльце уже стоял отец и строго поглядывал в сторону сына.
– Побыстрее, – прокомментировал мистер Палмер. – Мне на работу надо. Пошевеливайся.
Подниматься по ступенькам на верхний этаж было непривычно. Когда в твоем родном доме – два этажа и чердак, а в Дувре нет домов выше пяти этажей (и в тех ты даже не был), путешествие на пятый этаж теткиного дома занимает вечность. А вот и мистер и миссис Литтл – вышли встречать племянника на лестничную площадку. Рыжий, как морковка, неизменно худой дядя Фред в темно-синем деловом костюме, приятно пухленькая невысокая тетя Тереза – в светлом ситцевом платье, волосы уложены в высокую прическу. «Ну сейчас начнется», – обреченно подумал Питер.
– Зайчик, как ты вырос! – всплеснула руками Тереза, и Питер с трудом удержался, чтобы не закатить глаза.
– Привет, племянник! – Дядя Фред протянул мальчишке руку, энергично пожал. – Заходи, дорогой гость. Леон, позавтракаешь с нами?
– Спасибо, Фред, но я тороплюсь. Подвезти тебя до работы?
– О, буду очень благодарен! Один миг: я возьму зонт, шляпу и портфель!
Дядя Фред проскочил в коридор, что-то там с грохотом упало, и вот он уже выскочил обратно. Поцеловал жену в щеку, подмигнул Питеру:
– До вечера, Пит! Дорогая, не утомляй парня заботой! – И они с Леонардом Палмером поспешили вниз по лестнице.
Вслед за тетушкой Питер прошел в квартиру, разулся на коврике у двери и огляделся.
К маминой младшей сестре они приезжали редко: два раза в год, на дни рождения, иногда заглядывали на Рождество. Время шло, а в их квартире ничего не менялось. Всегда сладко пахло выпечкой, обои медленно выцветали, но всякий раз неизменно встречали Питера, мебель всегда стояла на привычных местах. Даже кот Пуфф взирал со спинки дивана с одним и тем же ленивым презрением.
– Привет, кот, – поздоровался Питер и почесал черно-белому пушистому верзиле подбородок.
– Пирожок, как поживает мама? Как Агата и Ларри? – спросила Тереза из соседней комнаты.
Питер проследовал туда – в маленькую светлую комнатушку, одну из стен которой почти полностью занимало окно с широким подоконником. Краем уха Питер слышал из бесед взрослых, что комната предназначалась под детскую, но у Терезы и Фреда детей так и не получилось. И теперь здесь размещались редкие гости.
– Мама в порядке, спасибо, – вежливо ответил мальчишка, глядя, как округлые руки тетушки ловко взбивают подушки на старомодной высокой кровати. – Агата почти взрослая, вся в прыщах. Ларри завел девушку и угрожает на ней жениться.
– А собачки? Их по-прежнему трое?
– Да, тетя. И они все такие же неугомонные.
Вид из окна был скучный, как и весь Рэдклифф. Обычно людям нравится смотреть на оживленные улицы больших городов, в которые они приезжают, но тихая Преветт-стрит глаз совсем не радовала. Дождь, лужи, невысокие жилые дома из красного и серого кирпича, похожие друг на друга, тротуары, мокрые голуби на ограде у дома напротив. На первых этажах гаражи и редкие магазины. И ни одного дерева под окнами. На редкость тоскливо.
– Скучновато выглядит, да? – Тереза смущенно приподняла плечи. – Это новый район, он отстраивался после войны.
– Да, я помню.
– В центре повеселее. Сходим на днях, покажу тебе много интересного.
Питер сел в жесткое кресло у окна, принялся распаковывать свои сумки. Выложил на стол книгу, жестяную банку с карандашами и папку с рисунками и чистыми листами. Шорты и две футболки, поколебавшись, положил на подоконник.
– Зайчик, ты можешь занять вот этот шкаф. Он абсолютно пустой.
– Спасибо, тетя Тереза.
Мальчишка снял промокшую под дождем рубаху, повесил ее на «плечики», переоделся в сухую футболку с эмблемой «Манчестер Юнайтед». Тереза покосилась на него, улыбнулась.
– Ты все еще любишь футбол?
– Да. Мы с Йонасом коллекционируем карточки от сигарет.
– А за кого болеешь?
– За наших.
– А твой друг?
– Йон за Германию и Бразилию.
В комнату вошел Пуфф. Зевнул, с ленивой грацией запрыгнул на кровать и принялся топтаться, с урчанием обминая подушки.
– Давай позавтракаем? – предложила Тереза. – А ты мне расскажешь про своего друга.
Питер покачал головой. Говорить не хотелось совсем. Как и именоваться Зайчиком, Пирожком и прочими кличками, которые женщины находят умильными. Тереза присела рядом с ним на корточки, прикрыв подолом колени, и тихо спросила:
– Ты хочешь побыть один?
– Я хочу домой, – признался Питер едва слышно. – Но дома меня не хотят.
– Давай тогда ты приляжешь, доспишь то, что не успел, а потом мы поговорим?
– Спасибо, тетя Тереза.
Она вышла, бесшумно прикрыв дверь. Питер бросился ничком на кровать, спугнув кота, стиснул в кулаках уголки подушки… и через пару минут уснул.