«Оттудыши же друг друга должны чувствовать. Должны поддерживать. Почему он сделал такое с Офелией? Почему Лу почуял беду, прилетел сюда сквозь дождь и Йонаса привел, а этот здоровенный громила так… с ней… она же ребенок, как я!» – Пит, вытирай слезы. Время прощаться.
Йонас с легкостью запрыгнул в кабину, хлопнул дверью.
Подбежал Ларри:
– Так, все, пошли домой. Тут ее никто не тронет. Питер, Йонас, на выход. И тесак дай сюда.
Мальчишки переглянулись. «Никаких взрослых», – прочел Питер в глазах друга. Они выбрались из кабины, подошли к Ларри с двух сторон.
– Ларри, – начал брат. – Пожалуйста, уйди.
Молодой человек непонимающе нахмурился. Мокрый, в пижаме, стоящий босиком в луже, он выглядел страшно нелепо.
– Не понял. С чего это «уйди»? Все, Офелию мы обезопасили, пошли будить отца и хозяина этой тварюги. Сейчас я ему все скажу.
– Дай нам уехать, – твердо произнес Питер, глядя на брата снизу вверх.
– Вы с ума сошли? Куда уехать? Вы куда ее… Дуралеи, да ее тут же поймают! И как вы…
– Мистер Палмер, это уже наши проблемы. Или вы уйдете сами, или мне придется вас ударить. И сильно, – угрожающе проговорил Йонас.
Капли воды сбегали по его лицу, лились со слипшихся прядями мокрых волос. Из кармана донеслись до боли знакомые трели, высунулся рыжий хохолок.
– Черт, Лу, я кому велел оставаться в комнате?
– Господи, еще и пикси! Чей он? – воскликнул Ларри. – Детки, да у вас гарантированные проблемы с законом! Йонас, убери нож. Отойдите от машины, это чужое имущество, вы еще и окно расколотили. Марш в дом.
Йонас шагнул к нему, поднес кончик тесака к лицу Лоуренса Палмера. Зубы мальчишки выбивали дробь – то ли от холода, то ли от волнения.
– Как думаете, что сделал бы Уилл Мерфи? – спросил он, глядя молодому человеку в глаза.
Ларри помедлил, размышляя. Питер в это время пытался рассмотреть Офелию через оконца цистерны, но было слишком темно.
– Так, ладно. Пит, пошли. Йонас, делай, что считаешь нужным.
Питер понуро кивнул, поплелся за братом к калитке. Йонас забрался в кабину, вытащил из кармана схему, нарисованную Кевином, пошарил под рулевой колонкой в поисках проводов, потянул.
– Лу, в сторону. Так… ах-ха. Эти режем, потом эти замыкаем. Ну, вперед, – пробормотал он, обернулся назад, вгляделся в полумрак воды сквозь оконце цистерны. – Офелия, держись. Мы едем домой.
Что-то во внутренностях громадной машины ожило, заворчало. Йонас коротко выдохнул, медленно выжал одну педаль, одновременно отпуская другую, и «Посейдон» тронулся с места. И тут же по левой двери кабины забарабанили кулаки и голос Питера Палмера потребовал:
– Впусти меня! Йонас!
Йон перегнулся через сиденье, рванул ручку и толкнул дверь наружу. Питер вскарабкался в кабину, сел, выбивая дробь зубами. Йонас улыбнулся одними губами, и цистерна покатилась по дороге. Лу забрался на торпедо, уселся, повернувшись к мальчишкам, и растянул рот в улыбке.
– Пит, ты ненормальный, – усмехнулся Йонас, не сводя с грунтовки напряженного взгляда. – Ты хоть понимаешь, что творишь?
– Понимаю, – ответил Питер. – Я вас провожаю. Делаю то, что должен.
– А если начнется стрельба?
– Следи за дорогой.
Йон аккуратно вырулил на пустое шоссе и прибавил газу, разгоняя «Посейдон» до предела. Цистерна неслась по пустому шоссе в сторону Дувра под проливным дождем, вздрагивая на редких выбоинах. Питер сперва напряженно вглядывался вперед, потом развернулся так, чтобы видеть, что происходит внутри прицепа-аквариума. Пред глазами стояла одна и та же картина: худенькая спина Офелии, испещренная глубокими царапинами.
«Офелия, как ты?» – спрашивал он в пустоту снова и снова – и не чувствовал ничего в ответ. Как будто не было никого в цистерне.
Пролетали мимо опустевшие поля, над которыми кружило мокрое воронье; знакомые деревни слепо таращились вслед «Посейдону» темными окнами. Постепенно Питера охватил страх. Что они натворили? Куда едут? Что им будет за это, когда их поймают?
– Пит? – окликнул Йонас, все так же глядя вперед; сжимающие руль пальцы побелели от напряжения, на щеках играл румянец.
– Я с тобой, – отозвался мальчишка.
– Как ты от брата отделался?
– Запер его в сарае. Боднул головой в живот, – ответил Питер и неожиданно для себя усмехнулся: – Ларри такого подвоха не ждал. А еще я входную дверь подпер в доме.
– Спасибо, друг. С тобой можно сколотить охрененную банду!
Они помолчали, Питер еще раз попытался рассмотреть русалочку в цистерне, а потом спросил:
– Куда дальше, Йон?
Мальчишка повернул руль, направляя грузовик в поворот.
– Дальше? Оптимально – в порт Дувра, но кто нас туда пропустит? Я смотрел по картам, нашел несколько спусков к проливу. Главное будет не пролететь нужный указатель.
– А потом?
Дорогу перед цистерной перебежала коза с длинным куском веревки на шее.
– О, не одни мы драпаем этим утром! – воскликнул Йонас. – А потом… потом мы с тобой попрощаемся, Пит. Я тебя попрошу только об одном: заботься о Лу. Он смекалистый, понимает кучу слов, пытается речь пародировать. Эй, Лу, как тебя зовут?
Пикси встрепенулся и радостно отозвался:
– У-у!
– А меня?
Улыбка стала еще шире:
– Йоньс!
– А я кто? – спросил Питер.
– Итэ!
Йонас рассмеялся:
– О, точно! От тебя ничего не скроешь. Пит, Лу тебя определяет как Едока [12]!
Лу запищал, запрыгал на месте, указывая лапкой на что-то за спинами мальчишек. Питер обернулся и вскрикнул:
– Офелия! Она жива!
– Мертвую я бы и не повез, – невозмутимо заметил Йонас и, помолчав, добавил: – Убил бы того урода, что к ней бойца запустил.
– Ну как он мог? Она же ребенок! Неужели он не увидел, неужели не почувствовал?.. – спросил Питер, не сводя глаз с покачивающейся в толще воды русалки.
– Ты его не видел, что ли? Ошейник клепанный, на запястьях браслеты с шипами. Эти твари родились в неволе, они не помнят перворечи, не знают, что нельзя трогать себе подобных. Они полностью отмороженные, Пит. Их специально натаскивали убивать. Скармливали мясо их же сородичей. Тренировали на боях. Учили любить боль. А потом наловчились запускать к конкурентам по выставкам. А с утра вылавливали жертву бойца по кускам. А твой папаша решил, что этот верзила Офелии деток заделает? Да она от него еле спаслась!
– То есть Офелия… она сама из воды выбралась?
– Сама. И лошадку вытащила. Держи, я ее прихватил с собой. Пострадала бедная девчонка очень сильно. Но если выживет – на ней все заживет, снова будет красавицей.
Питер обхватил старую игрушку обеими руками, и снова повисла тишина. Йонас хмуро вглядывался в пелену дождя над трассой, Питер смотрел на хрупкую белую руку за толстым стеклом, ловя малейшее ее движение.
– Йон, мы же довезем ее?
– Не сомневайся.
Дождь ослабел, небо позади «Посейдона» посветлело, налилось розовым, как спелое яблоко.
– Рассвет, – улыбнулся Йонас, поглядывая в зеркало заднего вида. – Мечты сбываются. Давно хотел встретить рассвет с другом.
Питер посмотрел на него – улыбающегося, ясноглазого, с растрепанными светлыми волосами и совершенно июльскими веснушками. Страх отступил, остался далеко позади, и ему не по силам было догнать катящийся по шоссе серебристый «Посейдон». Сейчас Питер верил в бога, как никогда раньше, и у этого бога было имя Йонас.
– Знаешь… – начал Питер, и Йон тут же перебил:
– Это словцо Кева, не смей его тырить!
– Неважно. Ты лучший в мире друг. И самый смелый человек из всех, что я знаю. А еще ты водишь лучше, чем Ларри, – честно признался Питер. – И я уверен: ты точно станешь великим футболистом!
– Круче Пеле? – прищурился Йонас.
– В сто раз!
– И ты обещаешь нарисовать мой портрет?
– Обещаю!
Впереди показался указатель, и Йонас повел грузовик на развилке влево. Дувр остался правее, а пробивающееся сквозь тучи солнце согревало щеку Питера. «Посейдон» съехал на грунтовку, пошел тяжелее и медленнее, колыхаясь над глубокими лужами.
– Пит, я тоже скажу, пока настрой нужный. – Йонас облизнул пересохшие губы и взглянул на друга: – Ты – моя семья. Большего и не надо. Ах-ха, и Лу. Мелкий, не дуйся. Я тебя тоже очень люблю. Больше, чем полосатые конфеты! Кстати, кто тебя так расписал? Зубы-то все целы?
Питер смутился, показал поднятый вверх большой палец и только открыл рот, чтобы рассказать Йону про вчерашнюю драку в школе, как позади цистерны взвыли сирены полицейских машин. Йонас выругался сквозь зубы, прибавил газу.
– Хоть бы миль сорок пять в час, – процедил он сквозь зубы. – Дава-а-ай!
Питер обернулся: со стороны города далеко-далеко виднелось несколько машин с проблесковыми маячками. И они стремительно приближались. Йонас выжимал из грузовика все, что мог, машину заносило в грязи, двигатели ревели так, что закладывало уши. Лу испугался и переполз с торпедо на колени юному водителю, а оттуда – в нагрудный карман.
– Хорош оглядываться! – крикнул Йонас. – Мы вперед поедем, а они пусть в грязи завязнут, ах-ха!
Он расхохотался, надавил на клаксон, и «Посейдон» откликнулся басовитым раскатистым ревом.
– Питер Палмер, выше нос! Споем?
Питер откинулся на спинку кресла, вцепился обеими руками в сиденье и начал голосом, дрожащим от тряски и волнения:
– «Когда ночь… придет… И тьма на мир падет, лишь луна – она одна – будет светить…»[13]
И Йонас уверенно подхватил:
– «Не боюсь! Не боюсь! Нет, я не трус! Ты со мной, друг мой, ведь ты со мной!»
Восходящее солнце разливало багрянец по бескрайним лугам, серебристым от дождя. Ехал вдоль южного побережья Великобритании массивный «Посейдон», тяжело колыхалась вода в цистерне позади кабины. И все сильнее сокращалось расстояние между ним и четырьмя полицейскими машинами, несущимися следом, как охотничьи собаки.