— Полагаю, ты не хочешь останавливаться в одном отеле с Марком Ларкином? — спрашивает меня Бетси в своем кабинете.
— Нет, благодарю.
Она сообщает, что Марк Ларкин остановится в «Клэридже» и поболтается немного в Лондоне перед тем, как отправиться на север, к фамильному особняку лорда Винчера, и еще, возможно, он пробудет некоторое время в Лондоне после возвращения оттуда.
— Где остановлюсь я?
— Тебя устроит отель «Ройял Кембридж»?
— Звучит неплохо.
— Регана, вообще-то, хотела послать в Лондон интервьюировать этого Даффида Дугласа тебя, а не меня, — говорю я Вилли.
— Ну и почему она изменила свое решение?
— Угадай с трех раз…
— Опять Марк Ларкин?
— Да.
— Он посчитал, что я не справлюсь с этим?
Я киваю головой.
— Ты, наверное, разыгрываешь меня, — говорит Вилли.
Как вы себя поведете, если вдруг наяву приключится тот ужасный ночной кошмар, в котором вы разгуливаете нагишом на людях и вам нечем даже прикрыться? Возможно, вы ничуть не станете волноваться, поскольку будете совершенно уверены в том, что это всего лишь дурной сон… Даже когда вас поведут в полицейский участок, прикрыв газетами, вы по-прежнему будете убеждены, что вам это только снится.
— К тебе тут кое-кто пришел, — каркает мне Смитти по громкой связи.
— Кто там? — удивляюсь я, поскольку никого не жду.
— Подойди — увидишь… Ты идешь?
Я направляюсь по коридору ко входу на этаж. Через трое суток я лечу в Лондон эконом-классом. Вилли узнал где-то (и это оказалось правдой), что Марк Ларкин полетит на «Конкорде». Вилли негодует по этому поводу, но что касается меня, я просто счастлив убраться из этого города на несколько дней; предложи они мне недельный вояж на мусорной барже, кишащей тараканами, я бы согласился и на это.
Я открываю дверь в холл с лифтами, и Смитти, завидев меня, кивает влево.
Там сидит моя мать с маленьким коричневым бумажным пакетом в руках.
Это как сон, в котором ты голый… кошмар наяву!
Я переживал эту сцену сотни раз… сейчас все взаправду, а я полностью забыл сценарий.
— Здравствуй, Захарий. Сюрприз, — говорит мать, улыбаясь.
— Мам… что ты здесь делаешь? — оглядываюсь я по сторонам.
В холл выходят три двери с нашего этажа и двери четырех лифтов… Если одна из них сейчас откроется, меня хватит удар на месте.
— Ну, мой мальчик отправляется в старую добрую Англию, в Лондон, и я просто хотела пожелать ему доброго пути.
— Очень мило с твоей стороны. Может быть, пойдем на улицу и…
Двери открываются. Два гермафродита из отдела моды, в оранжевом и желто-зеленом, входят в холл, видят меня с матерью, улыбаются и нажимают кнопку вызова лифта.
— Это девочки или мальчики? — громко шепчет она мне, вытягиваю короткую шею, чтобы рассмотреть их получше.
— Понятия не имею. Послушай, ма, ты не забыла правила, по которым ты не можешь звонить мне или приходить сюда, если только не случится что-нибудь действительно ужасное?..
Не дослушав, она вручает мне маленький бумажный пакет. Я открываю его и вижу крошечные пробники шампуня, дезодорант, зубную пасту, баллончик спрея для волос «Консорт» и все такое прочее.
— Мне очень приятно, — говорю я. — Но я не думаю, что…
Дверь лифта открывается, и гермафродиты входят в него, а оттуда появляется Жаклин. Мое сердце обрывается.
— Привет, Зак, — говорит Жаклин.
Она смотрит на нас, и ее понимающая ухмылка с ямочками на щеках сообщает, что она догадывается, кем мне приходится эта пожилая женщина.
— Вы, должно быть, мама Захария, — говорит она, не отказав себе в удовольствии ткнуть меня носом в мою ложь.
— А вы кто? — спрашивает моя низенькая мама, ростом всего в пять футов два дюйма, глядя в ее подбородок.
Жаклин представляется, и тогда моя мать, которая запоминает все, что я ей рассказываю, хотя я стараюсь делать это по минимуму, говорит:
— Ох! Я помню вас, когда вы были еще просто Джеки, а теперь вас так повысили.
Жаклин улыбается, и как раз в тот момент, когда она, смилостившись, оставляет нас, из дверей выходят Байрон Пул, Бетси Батлер и Марджори.
— Миссис Пост? — спрашивает Марджори, чуть не подпрыгивая от любопытства.
— Вы, должно быть, Марджори…
— Откуда вы это знаете?
Несмотря на обуявший меня ужас, я замечаю, как Смитти берет телефонную трубку: возможно она сообщает сейчас всем находящимся в здании: «Мать Захария Поста пришла с визитом! Все скорей бегите сюда!»
— Я узнала вас по волосам! — отвечает моя мама, прикрыв рот ладонью, пораженная их цветом, завитками и великолепием.
Затем они: мамаша-бухгалтер и помощник арт-директора-волчица — пожимают друг другу руки.
(Я рассказывал своей матери — после того как все кануло в небытие, — что встречался кое с кем с работы, но ограничил описание подружки только именем, должностью, размером зарплаты и цветом волос. Я не хотел, чтобы она слишком много знала.)
— Провожаете сына в Европу? — спрашивает Байрон Пул у миссис Салли Хаггинс Пост.
— Да, он впервые отправляется туда.
Марк Ларкин открывает дверь… Моя мать могла бы медленно усыхать на протяжении долгих лет, но сейчас мне будет достаточно пары минут, чтобы испепелить ее взглядом.
— Разве он не посещал колледж в Англии? — спрашивает Бетси довольно громко.
— О чем вы… — начинает моя мать.
— Послушайте, с тех пор столько воды утекло, — встреваю я. Потом кладу руку ей на плечо, пытаясь отвести ее в сторону, и в этот момент решаю: «Ладно, скажу всем, что она страдает болезнью Альцгеймера». Боковым зрением я замечаю, что Марк Ларкин ожидает лифт. Что делать? Если я отправлюсь провожать ее, то нам придется пятьдесят этажей спускаться в обществе Ларкина, Батлер, Пула и Миллет… но, если я отведу ее в рабочий кабинет (расположенный прямо на трассе коридора), где можно хоть как-то уединиться, мы рискуем попасться на глаза Регине, Вилме и десяткам других сотрудников.
Лифт останавливается на этаже, и вся компания уезжает.
Но в холле появляется Лесли. (Я пока не рассказывал маме о ней, потому что рассказывать было особенно нечего. И потом, какими бы эти отношения ни были, они все еще продолжаются.)
Глаза Лесли быстро перебегают с меня на мать, оценивая ситуацию: «Это — Захарий, а маленькая пожилая женщина рядом с ним, с похожими чертами, наверняка является его матерью».
Я представляю их друг другу, но делаю это в такой манере, что какой-либо дальнейший разговор между ними становится просто невозможным:
— Мам, это Лесли Ашер-Соумс, которая работает в нашем художественном отделе и которая сейчас невероятно занята, Лесли, это моя мама, которая уже уходит.
— Такая интересная девушка, — говорит моя мама после того, как Лесли удаляется.
— Да, она классная.
— Чересчур классная. Наверно, очень легкомысленная.
Теперь мы ожидаем прихода лифта.
— Я хочу, чтобы ты мне позвонил, — говорит моя мама. — И не стесняйся сделать звонок с оплатой вызываемым абонентом. И там всегда так дождливо, я надеюсь, что ты берешь…
— Не волнуйся.
О нет!
Марк Ларкин не уехал! Он все еще стоит там! Он все это время наблюдал за нами, слушал и впитывал информацию.
— Миссис Пост, я — Марк Ларкин.
Я непроизвольно сжимаю зубы.
— Очень приятно, вы — босс Зака, — говорит она.
— Да, верно.
И затем он — о, двуличный показушник — пару минут поет маме дифирамбы, рассказывая, какой я великолепный работник, хороший товарищ и каких успехов достиг… Все это угодливая чушь, которую обычно моя мать, рожденная и выросшая не где-нибудь, а в Бруклине, тут же распознает, но поскольку услышанное является для нее новостями, и главным образом новостями обо мне, то она принимает все за чистую монету…
Лифт приходит наконец.
Из него выходит Марсель Перро, и в тот момент, когда он осознает, что маленькая седая леди является моей матерью, я ввожу ее в лифт, настойчиво поддерживая под локоть. Я нажимаю кнопку первого этажа с силой и ловкостью, на какие только способен, и держу ее нажатой до тех пор, пока дверь лифта не закрывается, но…
Марк Ларкин едет в лифте вместе с нами.
— Не хочешь ли посмотреть нашу бухгалтерию? — обращаюсь я к матери, нажимая кнопку тридцать восьмого этажа. — Мы называем ее отделом Печальных Счетов…
— Не… Мне этого на работе хватает.
— Я думал, что вы проживаете в Палм-Спрингс, миссис Пост, — произносит мой босс.
О нет! О нет, о нет, о нет…
— Палм-Спрингс! — кудахчет моя мать. — Хотела бы я в Палм-Спрингс!
Я шепчу Марку Ларкину уголком рта:
— Это Палм-Бич, о’кей? (Даже перед лицом надвигающейся катастрофы я все же способен придерживаться легенды.) Какого черта ты преследуешь меня?
— Мне кажется это все чертовски любопытным, — шепчет он мне в ответ, затем поворачивается к матери: — Извините, кажется, я ошибся. Я хотел сказать — Палм-Бич.
— Не знаю, что за истории он вам тут плетет, — отвечает моя мать.
(Альцгеймер, сенильная деменция…[20] это единственный выход.)
Марк Ларкин изгибает брови дугой, и коротко присвистывает.
Как там говорят в криминальных хрониках: «Я был вынужден»?
Я направляюсь за платежной ведомостью (в отличие от начальства «Ши», «Хе» и «Эпил», я не всегда пользуюсь лифтом) и, когда открываю дверь на лестницу «А», вижу сгорбившуюся Лиз Чэннинг, сидящую на ступеньках. Я догадываюсь, что она прячет сигарету. Но дело не в этом.
— Лиз?
— Я тебя слушаю.
— Что-то СЛУЧИЛОСЬ?
Она оглядывается на меня, и я замечаю, что ее лицо мокрое и все в пятнах. Лиза отвечает мне, шмыгая носом:
— Нет. Все просто превосходно.
— Ты хочешь побыть одна?
— Я только что подала заявление. Зачем я дала им еще месяц унижать себя?
Она держит в руках мятый мокрый носовой платок, испачканный тушью для ресниц.