— Я по поводу смерти Марка Ларкина, — поясняет он. (Он говорит «смерти», а не «самоубийства». И он произносит его имя как «Морк Лоркин».) — Прежде всего, позвольте мне выразить свои соболезнования.
— Благодарю, детектив.
— Вы когда-нибудь приобретали для покойного или давали ему какие-нибудь лекарственные препараты в таблетках или капсулах?
— В капсулах? Да. Вообще-то, давал.
— Вы не припомните, какие именно?
— Обезболивающие. У него были головные боли, — бойко отвечаю я и, выдержав паузу, издаю стон, как будто только что осознал, что именно эти капсулы он использовал для самоубийства: — О-о нет…
— Мистер Пост, вы не помните, какого типа были эти капсулы? Я хочу знать, что за…
— «Перкосет», мне кажется. И «Викодин».
— Может быть, вы мне скажете, какое примерно количество?
— Ну, я не давал ему по капсулам. Я отдал ему пузырьки.
— Сколько капсул, сэр?
Удивительно, что я еще способен продолжать разговор с таким пересохшим ртом.
— Примерно? Я бы сказал, что примерно сотню. Пожалуйста, только не говорите мне, что это те самые капсулы, которые…
— Пустые пузырьки были найдены у него в корзине для мусора в ванной. Да, именно их он принял, чтобы отравиться.
— Я думал, что он принял снотворное.
— Нет.
— Господи… я чувствую себя так ужасно…
Мне слышно, как на другом конце провода детектив чавкает жвачкой.
Я спрашиваю:
— У меня могут быть из-за этого неприятности, детектив? Я хочу сказать, из-за того, что, когда он попросил у меня таблетки, я ответил: «Конечно, забирай все. Мне они без надобности».
— Неприятностей не будет. Мы просто подчищаем тут целую связку нестыковок.
— О’кей. Боже, я чувствую себя так неловко.
Трубка вся мокрая, когда я кладу ее на аппарат.
Целая связка нестыковок?..
Тот звонок не был неожиданностью. Я ждал его, хотя и надеялся, что пронесет.
Я, возможно, пока не на крючке, но он закинут. Я еще услышу о детективе Томе Марино. Я это точно знаю. И оттого, что детектив показался мне полным кретином, я не позволю ему усыпить мою бдительность, одурачить и заставить успокоиться раньше времени.
Тут я замечаю два только что пришедших сообщения.
КОМУ: ПОСТЗ
ОТ КОГО: КУПЕРА
ТЕМА:
Ты заставляешь ТБ приносить тебе кофе?! Нечестно!
И затем — вот сюрприз… Вилли снова в здании.
КОМУ: ПОСТЗ
ОТ КОГО: ЛИСТЕРВ
ТЕМА:
хочешь пойти перекусить?
Я отвечаю Айви:
Он может сам за себя постоять, или нет?
И Вилли:
Происходят странные вещи. Нужно поговорить. Немедленно.
Я откидываюсь на спинку стула и прикидываю в уме возможные варианты. Почему Марино заинтересовался этими деталями? Может быть, они расследуют так каждое самоубийство? Мы договорились, что Вилли не станет избавляться от пузырьков. Это было бы слишком подозрительно: самоубийца принимает сотню капсул, пишет записку, но еще заботится о том, чтобы выбросить пузырьки вместе с мусором. Даже такой самодовольный чопорный педант, как Марк Ларкин, не сохранил бы подобное самообладание.
Я получаю сообщение:
Давай поговорим.
На которое я отвечаю:
Полицейский по расследованию самоубийств по фамилии Марино только что звонил. По поводу МЛ. Возможно, забрасывал крючок.
В тот самый момент, когда я щелкаю по кнопке «Отослать», надо мной нависает огромная тень. У моего стола стоит Вилли.
— Я ответил тебе только что, — говорю я ему.
— Вот я и здесь.
Я гляжу на экран и понимаю, что отослал сообщение Айви, а не Вилли (в котором говорится, что крючок, возможно, заброшен…).
— Что за странные вещи происходят? — спрашивает он.
Мы с Вилли прогуливаемся по рядам с одеждой в «Крукшэнкс» от носков к галстукам и обратно. В британских шпионских фильмах персонажи всегда оказываются в парке, где их не подслушают. Это наш Гайд-Парк, я полагаю.
— Этот коп по фамилии Марино… он нашел пузырьки.
— Ну и что? Мы знали…
— Я просто нервничаю.
— Но мы так и планировали.
— Это меня все равно беспокоит. Понимаешь?
— Трус умирает тысячу раз, мой друг, а герой — только раз двадцать-тридцать.
Попытается ли Вилли меня подставить? Может быть, целый год он строил коварные планы, симулируя безумие, утягивая меня все ниже и ниже. Нет, этого не может быть, он сумасшедший. Но так ли это?
У него в руках пара серых кашемировых носков, на которых изображены маленькие золотые ракетки и белые мячи.
— Как ты можешь оставаться таким спокойным? — спрашиваю я его.
— У меня была знакомая девчонка в Гарварде по имени Дженифер — очень красивая, очень компанейская. Но она решила сохранить девственность до замужества, сберечь себя для мистера Правильного. Поэтому Дженифер позволяла парням трахать себя только в зад. В «шоколадный глаз», если угодно. И это мог сделать любой. И очень многие парни этим пользовались, я хочу сказать — десятки и десятки парней. Но это было много лет назад, а сейчас она наверняка замужем, потеряла девственную плеву в первую брачную ночь, и ее муж считает, что ему достался целомудренный, незапятнанный, невинный ангел. Вот так вот.
— И в чем тут смысл?
— Смысл в том, что ее трахали. Смысл в том, что не было никакого смысла.
Я думаю, что Вилли хотел сказать этим: его, Вилли, трахали. Его жизнь кончена в любом случае. Так чего ему переживать?
— Мне это не нужно, — бормочет он себе под нос, вешая носки обратно.
— Что ты имел в виду, когда написал, что крючок заброшен?
— А?
Я с недоумением смотрю на Айви, потом соображаю, что она прочитала то сообщение, которое я отправил ей по ошибке.
— Ты написал мне, что…
— Верно, верно. Я думал, что я был… э-э, из головы вылетело.
Айви потирает ямочку на подбородке и снова спрашивает:
— Ты упоминал в нем что-то о копе из отдела по убийствам.
Я кладу ручку на стол и говорю:
— Айви, я думал, что пишу Вилли, но отослал тебе. Полицейский задавал мне вопросы о Марке Ларкине. Ясно? Здесь ничего нет.
— Вилли? Вилли здесь больше не работает.
У меня что — начались галлюцинации? Разговаривал ли я сам с собой, когда думал, что разговариваю с ним?
— Айви, здесь ничего нет! — резко, как отец, отчитывающий ребенка, говорю я ей.
Она засовывает руки в карманы и уходит.
На следующий день к нам в редакцию привозят новый выпуск журнала — июньский или июльский, а может, и августовский. На обложке старлетка Ду Жур: на фоне бледно-голубого неба, а вокруг нее извиваются кобальтовые волны. Мисс Наносекунда обнажена, но белая морская пена отчасти скрывает ее прелести. Справа идут заголовки основных статей номера, и среди них:
ЛЕРОЙ УАЙТ — НОВЫЙ ЧЕРНЫЙ
В СТАТЬЕ ЗАХАРИЯ ПОСТА
Я, казалось бы, должен ликовать: моя статья попала в номер, и она занимает целых шесть страниц (две с половиной из которых отведены под фотографии Зельды Гуттиэрес, на которых Лерой Уайт в костюмах от Армани, Канали, Зедна и Валентино). И дело тут не только в стильном заголовке, а в том, что мое имя впервые напечатано на обложке журнала. В двух тысячах миль отсюда люди, которые знали меня семнадцатилетним юнцом, увидят мое имя и удивятся: «Гм, неужели это тот самый Захарий Пост?..» Несколько месяцев назад я от счастья подпрыгнул бы до потолка, пробив его, а заодно и потолок над ним, так что в воздухе летала бы штукатурка с пылью. Что же теперь? Ведь это мое имя напечатано красным цветом жирным шрифтом на голубом фоне Тихого океана. В сантиметре справа от буквы «т» в слове «Пост» — край белой пены и бронзовый локоть фотомодели. Гм, неужели это тот самый Захарий Пост? Я беру в руки журнал и ощущаю тяжесть рекламы «Шанель», «Поло», «Абсолюта», «Хермеса», «Картье», «Ревлона» и «БМВ», я чувствую запах духов. Это не Захарий Пост, нет, это всего лишь мое имя, сотканное из сотен бесконечно малых точек ярко-красного и желтого цветов на фоне моря из миллиона бесконечно малых точек голубого. Это не море и небо, и не Девушка-Мгновение, а миллионы и миллионы крошечных точек. Всего лишь.
Первое большое собрание без Марка Ларкина состоялось четыре дня спустя после его безвременной кончины. Мои мышцы, которые были в течение долгих месяцев напряжены так, что должны были вот-вот лопнуть, теперь наконец расслаблены. Думаю, что я вернул, по крайней мере, пять лет жизни из тех десяти, которые забрал у меня Марк Ларкин.
Это хорошее совещание: продуктивное, протекающее в дружеской обстановке и приносящее удовлетворение. Вот ради таких часов, пролетающих незаметно, стоит заниматься нашим делом. Мы все — образованные, начитанные, веселые и умные люди. В какой еще профессии я нашел бы таких коллег? Здесь нет расползающихся вширь зловонных бездельников, с сонными взглядами и спутанными волосами, которые окружали бы меня, работай я в «Старбакс» или «Кинкос».
Я вношу предложения, Бетси записывает их, а другие развивают мои идеи, таким образом процесс идет. Я предлагаю тему для статьи и даже рекомендую поручить ее молодому Берстину, отпустив шутку. Тогда кто-то сминает лист бумаги в шарик и бросает его в меня. Я уверенно отбиваю его головой в сторону Айви, которая, словно в игре в волейбол, делает пас Жаклин, а та отправляет «мяч» на пол. Один из трех голливудских режиссеров, находящихся на пике популярности, снизошел до интервью, из которого выйдет «гвоздь» номера, и ваш покорный слуга получает это задание. Предлагают поездку в Лос-Анджелес, и на этот раз действительно деловую: мне не придется ожидать в трейлере или гостиничном номере, а также читать по двадцать журналов кряду в «Деревне гамбургеров».
Все так и продолжается, пока…
Пока Шон Джефферсон не предлагает две блестящие темы для статен.