приличного места!
Хальмони делает пару глотков, одобрительно кивает:
- Отвар от простуды?
- Да. Там еще имбирь и немного женьшеня добавлено…
- Вы вместе работаете?
- Это моя сонбэ Ким Минхва, - вставляет Ючон, - так что будьте повежливей, а то она потом на мне отыграется!
Бабушка пристукивает палочкой:
- Помолчи-ка, мальчишка!
- То я ей взрослый мужчина, то мальчишка! - бурчит внук, но умолкает. Ого, кажется, нашелся человек, который может заткнуть даже Ким Ючона! Присматриваюсь к бабуле внимательней. Если ее… дочь? невестка?.. вся из себя в каннамском стиле, эта типичная хальмони: из тех, что ранним утром торопятся в парк заниматься гимнастикой и ожесточенно торгуются на рынке за каждую вону. Разве что без традиционных широких цветастых штанов-блузы и крутой завивки на голове. Белоснежные волосы уложены волнами, глаза за стеклами очков в золотистой оправе поблескивают, цепкие.
- То есть ты старшая коллега Ючона? Молода для менеджера по персоналу…
- Я еще не в штате, стажер, как и ваш внук. Просто пришла в компанию пораньше.
- И как он там работает?
Покосившись на притихшего хубэ, злорадно подмигиваю ему правым, не видным женщинам глазом: сейчас я все-е выложу! Но отвечаю дипломатично:
- Поначалу были некоторые сложности, но вы же понимаете, для новичка это нормально. Сейчас Ючон отлично со всем справляется.
Кажется, или со стороны хубэ доносится вздох облегчения? Так боится своих родственников? Его матушка пренебрежительно фыркает:
- А с какой это стати нашего Ючона учит какой-то новичок? В таком возрасте – и все еще стажер? Чем же ты тогда занималась раньше?
Еле удерживаюсь от напоминания, что ее дорогой сыночек, ненамного меня младше, вообще вышел на работу впервые в жизни. А она сама, похоже, никогда и нигде. Мысленно пожимаю плечами: да что мне за дело, как меня оценивает Ючоновская семья?
- Училась. Работала.
- А… - кажется, сейчас будет следующая ехидная реплика, но хальмони обрывает раздраженную женщину:
- Помолчи-ка, мама Ючона! Значит, мой внук заболел, и начальство послало тебя его проведать?
Не сообразив подтвердить эту версию, удивленно возражаю:
- Почему «начальство»? Я сама, я же его сонбэ! Ючон сказал, дома никого и лекарств никаких, вот я после работы и заехала ему отдать… Еще привезла, – киваю в сторону кухни, - кашу и супчик на утро. Но раз вы здесь, - вновь делаю попытку ретироваться, - я, пожалуй…
Но старушка опережает меня: неожиданно шустро поднимается.
- Мы уже уходим.
- Но… - теряюсь я.
- Но, омони… - начинает и розовая родительница, однако бабушка опять воинственно пристукивает палкой – может, та нужна ей не для опоры, а для устрашения? – и с нажимом повторяет:
- Мы уходим! Вижу, здесь все под контролем, внук в надежных руках, так что идем, Суок-а!
Надувшаяся Суок хватает свою сумочку (стоимостью с мою годовую зарплату, а то и больше) и тоже направляется к выходу. Моргая, гляжу им вслед: узнали, что ребенок болен, и преспокойно сваливают? Уже начинаю верить, что Ючону никто никогда не готовил…
- А Минхва остается? – кидает от двери родительница, я спохватываюсь:
- Нет-нет, зачем же? Ючону уже лучше, лекарства и еда есть…
- И нисколько мне не лучше! – капризно заявляет хубэ. – Мне было лучше, но меня разбудили и расстроили…
Трогаю его лоб. Уже не такой горячий: лекарства подействовали или семейная свара. Заметив новую многозначительную переглядку, отдергиваю руку, словно обжегшись. Говорю подчеркнуто деловито:
- Выпей на ночь таблетки, я оставила на столе, и чаю пей побольше. Завтра с утра обязательно поешь супа, он должен быть еще горячим. Руководитель Ли разрешила тебе взять отгулы за рабочие выходные. Спокойной ночи, хубэ.
- Сладких снов, Минхва-сонбэ, - печально говорит парень. Выходя за очень неторопливыми сейчас женщинами (желают проследить за нашим нежным расставанием?), кидаю на него прощальный взгляд. Ючон сидит на диване, придерживая на груди одеяло, и смотрит нам вслед больными глазами. Такой… одинокий. Давя в себе жалость перекладываю ответственность на удравших родственниц – деловито интересуюсь уже в лифте:
- Ючон говорил, в детстве много болел. А воспаления легких у него бывали? – подразумевая: всё меня допрашивали, вместо того, чтобы самочувствием парня поинтересоваться!
- «Много болел»? – переспрашивает родительница, словно впервые об этом слыша.
Что, хубэ опять соврал? Продолжаю уже не так уверенно:
- Ну да, он говорил, что даже в Европе лечился…
Новая переглядка, что ж ты будешь делать, они вообще разговаривать умеют или только мыслями обмениваются? Хальмони смотрит на меня задумчиво:
- Он тебе и об этом рассказывал?
- Ну да, а что?
- Не болтай лишнего ничего и нигде! – агрессивно приказывает Ючоновская мамаша, я пожимаю плечами: больно нужно обсуждать с кем-то вашего сыночка!
- Агасши, сколько ты отдала за лекарства? – спрашивает бабушка. – Скажи номер своего счета, я переведу.
Отмахиваюсь.
- Хальмони не обязана за него платить! Ваш внук – взрослый работающий парень, сам все вернет. А не вернет – не велика потеря, лекарства дешевые!
- Ну не скажи, - встревает мать, - его снотворное очень и очень дорогое! Таким, как ты, стажерам, не по карману.
Я удивляюсь:
- Снотворное? Зачем ему какое-то снотворное? Он же спит как младенец! Засыпает вмиг и дрыхнет всю ночь напролет.
Женщины глядят на меня с одинаковым изумлением.
- Ючон? Хорошо засыпает? - с сомнением переспрашивает хальмони. - Да он с детства бессонницей мается…
- А ты откуда знаешь, как он спит? – спохватывается бдительная мамаша.
Упс! Не признаешься же, что их внук и сын пьяным дрых в моем доме, а потом еще в загородной поездке у меня под боком… Да и сейчас мы спокойно почивали, пока не явились вы, злыдни подозрительные!
Поспешно забегаю вперед и открываю перед женщинами двери в ночь. Дальнейшие расспросы пресекает бабушка:
- Агасши, ты на машине?
Задавливаю смешок.
- Да как-то нет… Сейчас поймаю такси. - Оглядываюсь. Даже не знаю, в каком направлении двигаться! Достаю мобильник, чтобы сориентироваться по карте.
- Тогда тебя отвезет мой водитель.
- Да не надо…
- Мама Ючона, мы поедем на твоей!
- Да я просто на такси уеду!
- Она прекрасно доберется, сама говорит!
- Хотя бы так мы должны отплатить за заботу о нашем Ючоне! – отрезает хальмони таким голосом, что обе перестаем спорить.
Перед тем как сесть в белое ауди, родительница хубэ оборачивается ко мне и светски интересуется:
- Минхва-я, а твоя семья из каких Кимов?
Думаю, что меня спрашивают, откуда мы родом, потом понимаю: входим ли мы в первую десятку или даже сотню-тысячу самых богатых семей Кореи? Широко улыбаюсь:
- Уверена, об этих Кимах вы и не слыхали!
- Я так и думала, - удовлетворенно кивает женщина и неторопливо усаживается в машину. Цедит оттуда – приглушенно, но чтобы я точно услышала: - Связался с какой-то нищебродкой!
- Гу Суок! – слышу я строгий голос хальмони и с «хорошо вам добраться до дома» захлопываю дверь машины. Теперь понятно, в кого Ким Ючон такой зловредный уродился!
Темно-синий мерседес подъезжает неслышно, словно подкрадываясь, выходит пожилой аджосси в черном костюме и с приветливой улыбкой открывает передо мной заднюю дверь. Неловко поклонившись, я ныряю в просторную роскошь. Довозят меня аккуратно и быстро, жаль, водитель неразговорчивый, кроме «да, нет, не знаю», я ничего от него не добилась. Да и вопросов подходящих не придумывается, слишком уж много впечатлений за один вечер!
Но, судя по дорогой заграничной машине и собственном водителе, «куриные ресторанчики», которые я приписала Ючоновской бабушке, приносят очень приличные доходы!
***
[1] Чимчильбан – корейская баня, иногда целый банный комплекс с бассейнами, с различными видами саун, тренажерами, игровыми комнатами, кафе… Здесь можно и переночевать.
[2] Омони – мать.
[3] Айгу – ой, ай, ох, о боже, ну надо же!
[4] Саммоним – госпожа, жена богатого мужа.
Глава 25
…Ну вот, спугнули!
Он даже не понял, что сонбэ реально явилась к нему домой. Открывал дверь в полудреме, и как сквозь туман наблюдал за хлопочущей девушкой. То и дело проваливался в короткое горячечное забытье, а, открывая глаза, видел, что кто-то (Ким Минхва? с чего вдруг? откуда?) ходит по его квартире. Еще и что-то от него требует: есть? пить? спать? Нигде от нее не скрыться, даже в собственном доме достанет! Чтобы отвязаться, он что-то ел, какие-то лекарства глотал и даже немного поспал – а ведь сутки промаялся практически без сна: только глаза закроешь, как тут же просыпаешься от холода или жары, головной боли или приступа кашля.
Понял, что все происходит в действительности, лишь когда сонбэ положила ладонь на лоб. Холодная, успокаивающая, прогоняющая боль рука. Давно забытое или просто выдуманное прикосновение маминой ладони…
Это же Минхва?! Как она сюда попала? Как он рад, что она пришла и о нем заботится! Пусть даже в своей привычно ворчливой манере, еще и командует им в его собственном доме! Ладно, он ведь обещал себе ее слушаться…
Когда открыл глаза в следующий раз, даже пожалел, что уснул. Потому что Ким Минхва до сих пор была рядом, по ее меркам, даже неприлично рядом. К тому же все еще держала его за руку… или он ее? Да неважно! Уже традиция такая: глазеть на нее, спящую. Скоро перейдет в привычку. Кстати, неплохие - и традиция, и привычка. Хорошо бы нуна засыпала и просыпалась рядом с ним почаще. Можно даже каждый день. Утро. Ночь.
Протянув руку, он осторожно отвел выбившуюся из прически – если так можно назвать вечный тугой «хвост» - прядь волос, мешающую ему смотреть. Пальцы нерешительно замерли над лицом девушки: коснуться-погладить? Увидеть, как она просыпается, как смотрит на него так близко. Неизвестно, на что бы он решился, не подбрось обоих звонок в дверь. Проклиная все и всех, особенно тех, кто заявился к нему так внезапно и так не вовремя, Ючон нырнул под одеяло.