По-хорошему «Гнейзенау» давно уже стоило бы попробовать удрать, благо турбины и винты у него еще были целы, и он мог развить максимальный ход. Удрать и увести с собой уцелевших «Ойген», «Нюрнберг» и пару эсминцев – остальные корабли эскадры уже были не в состоянии уйти, да и не все вообще были. «Шеер», получивший три бронебойных бомбы и одну торпеду – один из пилотов торпедоносцев с «Акаги» был новичком: сначала вышел в атаку и только потом задумался, а кого он, собственно, атакует? Что-либо менять было уже поздно, поэтому он четко, как на учениях, всадил свой смертоносный груз в борт «карманного линкора». И попал исключительно удачно – удар пришелся аккурат в топливные цистерны левого борта. Над кораблем взметнулся столб пламени, а потом… потом все кончилось меньше чем за минуту. И теперь на том месте, где нашел свою кончину «Шеер», не осталось даже масляного пятна – его разбросали темные злые волны. Что случилось с «Кельном», об этом Лютьенс мог только догадываться. Должно быть, бомба угодила в орудийную башню, пробила крышу и то ли угодила в подъемник, в беседках которого были снаряды, то ли вообще – добралась до артиллерийского погреба. Так или иначе, но несчастный «Кельн» исчез в огненном вихре. А четыре эсминца из шести были изрядно побиты бомбами.
Но командир «Гнейзенау» капитан-цур-зее Отто Фейн спасаться бегством не собирался. Маленький линкор яростно стрелял куда-то туда, где, по прикидкам немецких артиллеристов, находились противники. Впрочем, Лютьенса это уже не волновало: из-за горизонта, едва различимые на фоне серых туч, появились самолеты. Японцы шли, разбившись эшелонами по высоте, и немецкий вице-адмирал понимал – это конец.
Три десятка торпедоносцев и столько же бомбардировщиков набросились на поврежденный «Бисмарк» с разных сторон. Линкор огрызался как мог, 105-мм орудия остервенело били в зенит, заходились хриплым лаем двадцатимиллиметровые эрликоны, но все было напрасно: бронебойная бомба ударила в крышу башни «Бруно», две торпеды угодили в правый борт, одна – в левый.
Линкор почти совсем потерял ход и накренился направо. Японские самолеты, потеряв семерых, ушли, но теперь снова грянули залпы тяжелых орудий. Неподвижную мишень – ход в три узла и ходом-то назвать было тяжело, артиллеристы Страны восходящего солнца накрыли со второго залпа. И началось избиение…
Один из полуторатонных снарядов «Ямато», точно консервным ножом, вскрыл башню «Антон», другой пропорол борт ниже ватерлинии, и пылающий линкор еще больше накренился. Но ни вице-адмирал Лютьенс, ни его штаб, и никто из тех, что были в боевой рубке, этого уже не видели – еще один снаряд угодил именно туда, где броня была «всего-то» двести миллиметров. Полторы тонны стали вломились в боевую рубку, и взрыв тринтроанизола разметал на молекулы все и всех.
Увидев, что «Бисмарк» быстро превращается в пылающую развалину, командир «Гнейзенау» наконец осознал, что бегство – единственный путь к спасению. Правда, теперь выполнить это было несколько сложнее, чем три часа назад: два фугасных снаряда, выпущенных «Конго», опровергая утверждение о двух снарядах и одной воронке, угодили один за другим в одну и ту же точку борта немца. Двенадцатидюймовый броневой пояс, рассчитанный на попадание даже снаряда в 406-мм, выдержал, но вал правого винта погнулся, и исправить его на ходу было решительно невозможно. Теперь на двух винтах «Гнейзенау» не мог дать больше двадцати узлов, и значит, шансов оторваться от двадцатишестиузловых «Ямато» и «Конго» у него не было. Отчаянная же попытка уйти «Принца Ойгена» была с ходу пресечена японской дивизией тяжелых крейсеров. Соотношение восьмидюймовых орудий сорок к восьми не оставило немцу ни одного шанса. Ни малейшего.
Через полчаса бойня закончилась. Эскадренные миноносцы русско-японского флота полосовали хмурые волны Северного моря в поисках уцелевших немецких моряков. Всего из воды было извлечено пятьсот шестьдесят человек, но с «Бисмарка» и «Адмирала Шеера» не спасся никто. Так же, как и с «Кельна»…
На кораблях объединенной коммунистической эскадры царило приподнятое настроение. На «Акаги» и «Конго» даже раздали командам саке, а на «Разъяренном», который добил торпедным залпом «Бисмарка» – двойную порцию водки. В адмиральском салоне «Ямато» успевшие отмыться и переодеться вестовые раскладывали на столе подносы с сайсими, моти, маленькими бутербродиками с рыбным и мясным балыком, красной и черной икрой. Офицеры штаба церемонно кланялись друг другу, а прикомандированные русские моряки, радостно улыбаясь, козыряли. Чашечки саке чокались о рюмки с водкой и ароматным коньяком…
Общей радости не разделял лишь ее главный виновник – тюдзю Косиро Оикава. Он оставался невозмутим и безмолвен, точно изваяние в храме, а единственное, что он взял со стола – рюмка с грузинским коньяком, так и осталось не тронутым. Остальные заметили это не сразу: общее ликование было слишком велико. Первое же столкновение в море – и такая славная победа! Уничтожены вражеский новейший линкор, линейный крейсер, авианосец – и это только крупные корабли! Флот Социалистической Империи Япония в очередной раз доказал свою непобедимость, а ВМФ СССР подтвердил боеготовность своих, пусть и немногочисленных кораблей и выучку их экипажей.
– Оикава-сан, что-то не так? – вежливо поинтересовался командир «Ямато» дайса Гихати Такаянага. – Вы чем-то встревожены?
– Нет-нет, уважаемый Такаянага, все прекрасно, – тюдзю коротко улыбнулся уголками губ. – Ваш великолепный корабль – истинный меч в божественной длани Сына Неба, – при этих словах Оикава повернулся туда, где висели портреты императора Хирохито и Сталина, и отвесил глубокий поклон.
– Возможно, я заблуждаюсь, – продолжал настаивать дайса, – но я уверен, что видел тень тревоги, осенившую ваше чело…
Оикава помолчал, затем негромко произнес:
– Скажите, Такаянага-сан, вы считаете адмиралов Германии глупцами? А если нет, то зачем они послали столь малые силы против нашей эскадры?
Гихати Такаянага замер, осмысливая услышанное, но затем совершенно спокойно ответил:
– Они не совсем глупцы, достопочтенный Оикава-сан, но даже хитрую лисицу может подвести ее нюх, и она не учует собак охотника. Западные дьяволы думали, что они все знают, что их разведка всеведуща, словно мудрый барсук, сумевший украсть луну. А в результате им натянули нос, точно глуповатому тэнгу[437].
Тюдзю молча покачал головой и сложил руки так, словно собирался молиться. Такаянага тоже молчал, и постепенно смолкли все, кто был в салоне. Теперь офицеры объединенного флота внимательно смотрели на своего командира.
Оикава оглядел всех и опустил веки. Затем негромко, но веско произнес:
– Мы попробуем вернуться обратно в Мурманск. Если, конечно, у нас получится…
7
Что такое флотский смех? Это когда по тебе промахнулись.
Вице-адмирал Ланселот Эрнест Холланд поднял взгляд от карты и обратился к флаг-офицеру лейтенанту[438] Хокинсу:
– Больше от немцев никаких известий не было?
– Никак нет, сэр. Последнее, что мы получили, была радиограмма, подписанная кодом «Гнейзенау». Они сообщали, что «Бисмарк» потерял ход, у него взорвалась носовая башня главного калибра, и что они с остатками эскадры попытаются оторваться. На этом радиограмма закончилась.
– Координаты места отправки определили?
– Так точно, сэр. Мы связались с патрульными крейсерами и станциями на берегу. По триангуляции «Гнейзенау» был вот здесь, – Хокинс указал точку на карте.
– Вот и прекрасно.
Холланд удовлетворенно откинулся на спинку кресла. На губах его блуждала легкая усмешка.
– Вот теперь наш черед, джентльмены. Мы находимся как раз точно посредине между красными япошками и Мурманском. Ах, если бы не их чертовы ракеты и не опасность от подводных лодок… – Вице-адмирал мечтательно зажмурился. – Какая изящная операция могла бы получиться! Японцы воюют в море, а мы тем временем резвимся в их собственном порту!
Он некоторое время молчал, наслаждаясь прекрасной, хотя и неосуществимой операцией. А ведь он предлагал, настаивал, требовал, чтобы соединение S усилили еще крейсерами и эсминцами и дали возможность осуществить рейд на основную базу Северного флота красных. Но их лордствам, разумеется, виднее…
Вице-адмирал резко развернулся к флаг-штурману:
– Попрошу вас как можно скорее рассчитать курс на пересечение…
– На пересечение их курса, сэр? Но, – флаг-штурман коммандер[439] Уотсон удивленно приподнял бровь, – откуда вы знаете, куда они направятся?
Холланд слегка мазнул рукой:
– Это же элементарно, Уотсон. Немцы ничего не передавали об уничтожении кораблей противника, не так ли? Значит, наш оппонент сумел провести бой так, что на десяток утопленных бошей он не потерял ни одного своего корабля. В лучшем для нас случае колбасникам удалось разве что повредить кого-то из наших косоглазых дружков. И что это значит?
Уотсон непонимающе молчал.
– Это значит, мой дорогой Уотсон, что командует красными грамотный и знающий офицер. И что грамотный и знающий офицер станет делать после того, как истратит часть боезапаса, потеряет некоторое количество самолетов и, возможно, даже один-два вымпела? Совершенно верно: он повернет назад и уйдет на базу. Пополнить погреба, исправить повреждения.
– Я понял, сэр. Они пойдут в Мурманск. Сейчас все будет готово!
Британцы на максимальной скорости неслись наперерез соединенной советской эскадре. Словно гигантский спрут, который вышел на охоту, соединение S выбросило в стороны щупальца – эскадренные миноносцы. Они шныряли вокруг, словно рыбы-лоцманы рядом с акулой-людоедом, а в облаках рыскали самолеты-разведчики – «Валрусы» и «Альбакоры». Где-то вблизи была добыча… Предчувствие встре