Николай Александрович нервно пошевелил руками, ощутимо напрягся:
– Товарищ комиссар государственной безопасности Новиков говорит правильные вещи. К сожалению… – Он кашлянул и снова нервно пошевелил руками. – Вот только говорит он их неправильно.
– И что же неправильного нашел товарищ Булганин в словах товарища Новикова? – небрежно спросил Сталин с отсутствующим видом, но в глазах его на мгновение вспыхнул огонек.
– Товарищ Новиков говорит об этом так, словно он обвиняет нас, – ответил Николай Александрович. – А обвинять проще простого. Вот предложить решение, подобное тем, которые он предлагает в Осинфбюро нашим конструкторам и ученым, Новиков не может. Не в состоянии…
– Он делает, что может. – Сталин вздохнул. – И на что ему хватает его полномочий. Как будут говорить потомки, играет вдлинную. Но неужели мы ничего не можем сделать уже сейчас?
Николай Александрович заломил руки, и от того сделался похож на трагика из старинного провинциального театра:
– Нет, товарищ Сталин! – И когда Вождь удивленно приподнял бровь, поправился: – Можем! Можем и должны.
– Вот именно! – Берия тоже несколько театрально взмахнул рукой и сокрушенно покачал головой. А через мгновение продолжил уже другим тоном, в котором явственно зазвучали злые нотки: – И потом откуда это барство, эта уверенность в собственной непогрешимости?! «Если вдруг надумаете взять помощницу для товарища Поскребышева, можно уже сейчас ставить», – в голосе наркома внудел явственно проступал сарказм, – или «никаких должностей, связанных с властью судебной или исполнительной. Только народное хозяйство и только под усиленным контролем»! Откуда у товарища Новикова эта святость папы римского? Может, после своих заслуг на фронте товарищ Новиков зазнался? Зазнался и зарвался?
Сталин внимательно посмотрел на горящего праведным гневом Лаврентия Павловича, вгляделся ему в глаза. То, что он там увидел, Вождя не удивило: щербатая серая цементная стена, отделение солдат и Стальной Кир, стоящий возле стены с завязанными глазами. Или горящий автомобиль «Ленинград-1», рядом обгорелые изломанные тела пассажиров и Надежда Никитина, сидящая в подвале с пустым лицом, старательно выписывающая на сером листе бумаги: «Считаю своим долгом сообщить о своей работе на германскую разведку…» Все это нисколько не удивило, но и совсем не понравилось. А потому Сталин тихо, но грозно произнес:
– Лаврентий! – Помолчал и добавил еще тише и еще грознее: – Не сметь!.. Забыл, что он мне и тебе жизнь спас. Мне практически, а тебе фактически? Думаешь, если на моем месте был бы ты, он не прикрыл тебя своим телом? Он мог податься куда угодно. С его знаниями он в Америке как сыр в масле катался бы! Но пришел к нам. Поверил. И после всего этого… мы… Да чем тогда мы лучше тех, кто по другую сторону границы, с их ложью и лицемерием?!!
Берия как-то сразу сник, успокоился и вдруг сказал совершенно иным тоном:
– То, что товарищ Новиков эту проблему поднял – правильно. Только вот его метод – недостаточен. Надо нам создать орган наподобие Рабкрина[237], чтобы всех начальников под пристальный контроль взять.
– У нас уже есть Комиссия советского контроля, – мягко напомнил Сталин. – Эту комиссию создали вместо наркомата Рабкрин.
– Значит, нужно воссоздать наркомат, – произнес Орджоникидзе. – И чем скорее – тем лучше.
– А что это даст? – спросил вдруг Булганин. – Кто будет защищать социализм от чиновников этого наркомата?
Повисла неловкая пауза. Затем раздался голос Сталина:
– Есть мнение, что вопрос об особом наркомате контроля поставлен правильно. Наркомат контроля просто необходим. Владимир Ильич Ленин говорил, что «учет и контроль – вот главное, что требуется для ”налаживания”, для правильного функционирования первой фазы коммунистического общества»[238]. А Ленин, товарищи, говорил правильно и по существу. Но как при этом избежать той опасности, о которой так ясно и недвусмысленно высказался товарищ Новиков, когда говорил о перерождении ответственных работников, об их желании искажать факты и замазывать свои промахи ложью в самом наркомате контроля? Вот какой вопрос, товарищи, становится основным. И правильно говорит товарищ Булганин: нужно не только заставить наркомат контроля защищать социализм и советский народ от перерожденцев на начальственных постах, но и иметь инструмент, защищающий социализм и советский народ от работников наркомата контроля.
Новая пауза была дольше предыдущих, но теперь в ней не было напряженности или неловкости. Все сидящие в кабинете перебирали в головах варианты решения задачи, обозначенной Вождем.
– Я думаю, – подал голос Орджоникидзе, – что во главе этого наркомата надо поставить Землячку[239]. У нее не забалуешь.
При этих словах Булганин, знакомый с Розалией Самойловной Землячкой по работе в СНК РСФСР, непроизвольно поежился. Берия заметил это движение Николая Александровича и чуть улыбнулся, вспомнив, как год тому назад Землячка «застукала» любившего вкусно поесть Булганина в кремлевском буфете. Николай Александрович шествовал к столику, нагруженный тарелками, полными бутербродов с икрой, осетриной и бужениной. От скандала, который тогда закатила ему неуемная «Демон» за разбазаривание продуктов, бедняга Булганин уронил тарелки и тут же налетел на еще одну выволочку – за пренебрежительное отношение к продуктам питания. Сама же Землячка, грозно сверкая очками, демонстративно всегда брала в буфете лишь порцию селедки с вареной картошкой и стакан чая. После такой бурной встречи Николай Александрович с полгода в кремлевском буфете не появлялся, да и потом заходил туда с опаской и с оглядкой.
Сталин кивнул, соглашаясь, а потом предложил:
– И товарища Мехлиса ей – в заместители.
Эту идею поддержали все. Мехлис был настолько похож характером на Розалию Самойловну, что казался чуть ли не ее сыном. Кроме того, Мехлис был одним из немногих людей, кто осмеливался спорить с грозной Землячкой, отстаивая свою правоту. И одним из буквально трех-четырех людей на свете, кому в спорах с отчаянной большевичкой иной раз удавалось одерживать верх.
На лежавших листах тут же набросали схему будущего наркомата, немного поспорили об отделах и структуре подчинения, как вдруг…
– Этого, наверное, недостаточно, – сказал Берия негромко.
Булганин, мгновенно вспотев, согласно кивнул и принялся ожесточенно протирать очки.
Сталин посмотрел на молодых членов «группы мозгового штурма», покачал головой, но внезапно улыбнулся. Орджоникидзе непонимающе уставился на всех троих.
– Почему «недостаточно»? – хрипло спросил он. – Что не так, Коба?
Сталин медлил с ответом. Посмотрел на Берию, на Булганина, снова на Берию. Наконец сделал знак Николаю Александровичу – «говори, мол», и откинулся на спинку стула.
Булганин снова встал, снова одернул френч, снова поискал, куда бы деть руки…
– Товарищ Орджоникидзе, Землячке уже шестьдесят три. Проживет она еще лет пятнадцать-двадцать. Хорошо бы, если дольше, но даже если и больше – работать в полную силу уже не сможет. Товарищ Мехлис – тоже не мальчик. А кто сможет гарантировать, что когда эти товарищи уйдут, найдутся новые Мехлис и Землячка?
– Так ведь твой Стальной Кир, Коба, – Орджоникидзе все еще непонимающе смотрел на Вождя. – Он же как раз с детьми работает…
– Это – совсем дальний проект, – вступил в разговор Берия, чем заслужил благодарный взгляд Булганина. – А речь идет о том, что может произойти в ближайшие лет пятьдесять.
– И кроме того, – заметил Сталин, – товарищи Землячка и Мехлис – это всего два товарища. Товарищи Землячка и Мехлис не могут разорваться. И потому товарищи Землячка и Мехлис не могут быть сразу везде.
Орджоникидзе молчал. Он молчал долго. Очень долго. Но вот он как-то встрепенулся, отчего сделался похожим на жаворонка, вскочил на ноги, стукнул себя кулаком в грудь…
– Знаю! Коба! Знаю! – закричал Серго. – Нужно, как у меня! На заводах! Бригады народного контроля! Чтобы они! Напрямую! Наверх!
Он задыхался от волнения, а его акцент сделался таким ужасающим, что стало трудно разбирать слова.
– Прамо на мэстах! Народний контрол! Лубого началник! И если он толко – они ему! Ух! Лес валит поедэт! Да!
Тут он сбился и замолчал, увидев, что остальные, включая Сталина, не разделяют его восторга. Он обвел всех глазами и обиженно завопил:
– Что не так, э?! Скажи, что не так, Коба?! Сам скажи, э?!
Но ответил не Вождь, а Булганин. Вытирая платком потное лицо, он быстро проговорил:
– На ваших заводах, товарищ Серго, рабочие понимают, что именно идет не так. Они же тоже… – Тут он шумно вздохнул и заговорил еще быстрее: – Они же тоже – металлурги. Или машиностроители. А как, например, разберется пациент в работе больницы? Или пассажир – в работе транспорта?
– Слюшай, зачэм пациэнт, э? Зачэм пассажир? Пуст машинист разбирает, сестра медицинский!
Булганин спасовал перед таким напором наркома и смолк, но тут на помощь ему пришел Берия:
– Завод, он – большой, товарищ Орджоникидзе. И рабочий понимает, что директором ему сразу не стать. А вот в больнице или в гараже – там народу совсем мало. Поссорился такой контролер с начальником и – бац! – накатал наверх донос. А товарищ Землячка, – тут он слегка улыбнулся, – она такая, что выпишет сперва по полной, для профилактики, а потом разбираться станет. Да и товарищ Мехлис, если захочет – найдет, за что начальника снять. Так что…
– Есть мнение, – прервал его негромкий глуховатый голос Сталина, – что в словах товарища Орджоникидзе все же есть правильная идея.
Все словно по команде повернулись к Вождю. Тот не спеша раскурил трубку, затянулся, выпустил клуб ароматного дыма:
– Товарищ Орджоникидзе предложил правильный ход. Правильный ход предложил товарищ Орджоникидзе, но непроработанный. На предприятиях Наркомтяжпрома сигнал снизу поедет рассматривать и оценивать специалист, который понимает суть вопроса. Специалист может оценить: виноват начальник или нет, и если виноват, то насколько он виноват?