Мы раскладываем одеяла на полянке близ склона, ведущего к каменистому ручейку. Я давно заметил, что мы, беженцы, любим леса. Деревья везде деревья – так легче притворяться, что ты в своей родной земле, собираешь грибы, ловишь бабочек в Нойдорфском лесу. Дети скатываются вниз с бутылками вина и лимонада, чтобы охладить их в ручье. Они плещутся в воде. День жаркий. Я снимаю фуражку и мундир. Кто-то говорит:
– Посмотрите на полковника – он готовится к бою!
Улыбаюсь и отдаю шутливый салют. На новой должности я вот уже год, но никто так и не знает, чем я занимаюсь.
За едой Эдмон затевает разговор о грядущем визите царя. Он придерживается радикальной точки зрения.
– Полагаю, это совершенно неправильно, – говорит он. – Не должна наша демократическая республика стелить ковры перед абсолютным монархом, который запирает в тюрьмы людей, несогласных с ним. Франция существует не для этого.
– Франция вообще может перестать существовать, – замечаю я, – если у нас не будет союзника, который поможет нам победить немцев.
– Да, но что, если с немцами начнут сражаться русские, а мы окажемся втянутыми в войну.
– Трудно представить, как это может произойти.
– Мне не хочется говорить об этом солдату, но дела не всегда идут по плану.
– Прекрати, Эд! – говорит Жанна. – Жорж приехал отдохнуть, а не выслушивать твои лекции.
– Хорошо, – ворчит Эдмон, – но можешь передать от меня своему генералу Буадефру, что союзы накладывают обязательства на обе стороны.
– Не сомневаюсь, что начальник Генерального штаба будет очарован лекцией по стратегии от мэра Виль-д’Авре…
Все смеются, включая и Эдмона.
– Сдаюсь, полковник! – Он наливает мне еще вина.
После еды мы играем в прятки с детьми. Когда наступает моя очередь водить, я обхожу сотню мест за деревьями и ищу, пока не нахожу идеального. Ложусь в небольшую ямку за упавшим деревом и набрасываю на себя опавшие листья и засохшие ветки – так я учил прятаться моих слушателей топографических лекций в Высшей военной школе. Удивительно: человеческое существо может исчезнуть полностью, если только оно способно немного потрудиться. После смерти моего отца я летом лежал в лесу вот так часами. Я слышу, как дети зовут меня. Спустя какое-то время им надоедает, и они уходят, их больше не слышно. Остается только воркование диких голубей и запах плодородной сухой земли, мягкость мха под моей шеей. Я наслаждаюсь одиночеством минут десять, потом отряхаюсь и с улыбкой присоединяюсь к другим. Пикник уже закончился, и все готовы уходить.
– Видите, как умеет прятаться солдат! – говорю я. – Хотите, научу?
Они смотрят на меня так, будто я спятил.
– Где ты был, скажи, бога ради?! – раздраженно произносит Анна.
Кто-то из детей начинает плакать.
Глава 13
Ровно в десять часов утра во вторник первого сентября я с портфелем являюсь в приемную генерала Буадефра.
Поффен де Сен-Морель говорит:
– Он вас ждет, полковник. Можете входить.
– Спасибо. Пожалуйста, позаботьтесь, чтобы нам не мешали.
Я вхожу и вижу Буадефра – он склонился над столом для конференций, изучает карту Парижа и делает записи. Генерал улыбкой и взмахом руки отвечает на мой салют и возвращается к карте:
– Извините меня, Пикар. Одну минутку.
Я закрываю за собой дверь. Буадефр прокладывает маршрут военного парада в честь приезда царя, делая пометки мелком на карте. По соображениям безопасности их императорские величества будут проезжать по открытым пространствам – сад Ренела, Булонский лес, Елисейские Поля и площадь Согласия, где все дома скрыты за кронами деревьев и находятся вдали от проезжей части. Тем не менее проводится проверка всех жителей – статистический отдел привлекли для консультаций. Гриблен был занят составлением списка иностранцев и потенциальных предателей. Ввиду острой необходимости нашего союза с Россией, если царя убьют на французской земле, это может обернуться национальной катастрофой. А угроза вполне реальна: всего пятнадцать лет прошло с того времени, как его деда взорвали социалисты, всего два года назад нашего собственного президента заколол анархист[43].
Буадефр постукивает по карте пальцем:
– Больше всего беспокойства у меня вызывает вот этот начальный участок от станции Ренла до Порт-Дофин. Из Первого департамента мне сообщают, что нам понадобятся двадцать три тысячи человек, включая кавалерию, только для того, чтобы удерживать толпу на безопасном расстоянии.
– Будем надеяться, что немцы не станут атаковать нас в этот день с востока.
– В самую точку. – Буадефр перестает писать и впервые смотрит на меня с полным вниманием. – Так о чем мы должны поговорить, полковник? Прошу. – Он садится и показывает мне на стул напротив. – Это о визите из России?
– Нет, генерал. Это связано с тем делом, которое мы обсуждали в автомобиле по вашему возвращению из Виши, – о подозреваемом предателе Эстерхази.
Буадефру требуется несколько секунд, чтобы найти в закоулках памяти то, о чем я говорю.
– Да, помню. И как у нас с этим обстоят дела?
– Если бы я мог освободить немного места…
– Конечно.
Я сворачиваю карту. Буадефр достает серебряную табакерку с нюхательным табаком. Кладет щепотку на тыльную сторону ладони и делает два резких вдоха в одну и другую ноздрю. Он наблюдает, как я открываю портфель и достаю необходимые мне для объяснения документы: «пти блю», фотографию «бордеро», письма Эстерхази с просьбой перевести его в Генеральный штаб, фотографии Эстерхази перед немецким посольством, секретное досье на Дрейфуса и мой четырехстраничный доклад о проведенном до настоящего времени расследовании.
– Господи боже, мой дорогой Пикар, – говорит он не без удивления, – чем вы занимались?
– Перед нами стоит очень серьезная проблема, генерал. Я полагаю своим долгом немедленно довести ее до вашего сведения.
Буадефр морщится и бросает задумчивый взгляд на свернутую карту: он, конечно, предпочел бы не заниматься этой проблемой.
– Ну, что поделаешь, – вздыхает он. – Как вам угодно. Начинайте.
Я поэтапно ввожу его в курс дела: перехват «пти блю», мое первоначальное расследование по Эстерхази, «Операция „Благодетель“». Я показываю ему фотографии, снятые из квартиры на улице Лиль.
– Здесь вы видите, как он с конвертом заходит в посольство Германии, а вот выходит из него.
Буадефр близоруко вглядывается в фотографии:
– Бог ты мой, у вас, ребята, в наши дни такая техника!
– Хорошо еще, что у Эстерхази нет доступа к важным засекреченным материалам, – то, что он предлагает немцам, настолько тривиально, что они даже хотят отказаться от его услуг. Однако, – говорю я, посылая к Буадефру по столешнице два письма, – Эстерхази теперь пытается стать гораздо более ценным агентом – он подает заявление с просьбой перевести его в военное министерство, а там он, конечно, будет иметь доступ к секретам.
– Как вы получили эти письма?
– Генерал Бийо через свой секретариат передал их мне.
– И когда это было?
– В прошлый четверг. – Делаю паузу, чтобы откашляться, и думаю: «Ну вот, пора…» – Я почти сразу же обратил внимание на поразительное сходство между почерками двух писем Эстерхази и «бордеро». Вы видите это сами. Я, конечно, не графолог, а потому на следующий день направился с этими письмами к мсье Бертийону. Вы помните…
– Да-да. – Голос Буадефра вдруг начинает звучать вяло, заторможенно. – Конечно помню.
– Мсье Бертийон подтвердил, что почерки идентичны. В этом свете мне показалось, что я должен снова обратиться к свидетельствам против Дрейфуса. Я просмотрел секретную папку, которая была предъявлена судьям трибунала…
– Минуту, полковник. – Буадефр поднимает руку. – Постойте. Когда вы говорите, что просмотрели секретную папку, вы хотите сказать, что она все еще существует?
– Безусловно. Вот она.
Я показываю ему конверт с написанным на нем инициалом «Д.». Достаю его содержимое.
– Бог мой, что это у вас там? – Буадефр смотрит так, будто меня вырвало на стол.
– Секретная папка, предоставленная военному трибуналу.
– Да-да, я вижу, что это такое. Но зачем эти бумаги здесь?
– Извините, генерал, я не понимаю…
– Эти материалы должны быть уничтожены.
– Я этого не знал.
– Конечно! Вся та история была в высшей степени неприятна. – Он опасливо тычет длинным, тонким пальцем в восстановленные письма. – Вскоре после вынесения приговора Дрейфусу собрался кабинет министров. Присутствовали я и полковник Сандерр. Генерал Мерсье приказал ему уничтожить эти материалы. Перехваченные письма подлежали возвращению в архив, а комментарии – уничтожению. Это был совершенно недвусмысленный приказ.
– Я не знаю, что вам сказать, генерал. – Теперь я испытываю чувство недоумения. – Полковник Сандерр не уничтожил эти материалы, как вы видите. Напротив, он сказал мне, где они находятся, если они мне когда-нибудь понадобятся. Но если позволите, существование папки не главный вопрос, который должен нас беспокоить.
– Вы что имеете в виду?
– Дело в том, что почерк в «бордеро» – тот факт, что Дрейфус невиновен… – Мой голос смолкает.
Буадефр, моргая, смотрит на меня несколько секунд. Потом начинает собирать все бумаги и фотографии, лежащие на столе.
– Я думаю, вам вот что нужно сделать: идите к генералу Гонзу. Не забывайте, что отдел разведки возглавляет именно он. Откровенно говоря, вы должны были обратиться до меня к нему. Спросите его совета – как поступить с этим.
– Я, безусловно, так и сделаю, генерал. Но думаю, что в интересах армии мы должны действовать быстро и решительно.
– Вы прекрасно знаете, каковы интересы армии, полковник! – резко отвечает Буадефр. – Вам на этот счет не следует беспокоиться. – Он протягивает мне документы. – Поговорите с генералом Гонзом. В данный момент он в отпуске, но это недалеко от Парижа.
Я беру документы и открываю портфель: