Вся группа дружно двинулась на кухню. На стол моментально поставили восемь армейских эмалированных кружек, появилась «праздничная» фляга, в которой вместо воды жил армянский коньяк. Красавчик своей рукой плеснул на дно каждой кружки. Все взяли кружки в руки, ожидая тоста от командира.
Дятлов поднял кружку:
— Я, конечно, тот еще словоблуд, но не мастер говорить, когда нужно выдать что-нибудь умное… Шаман, мы все благодарны тебе, что ты наши шкуры спас… И все соболезнуем твоей утрате. Пусть же боги в будущем будут к тебе и твоему роду благосклонны. Невеста у тебя уже есть, так что вперед, тащи под венец, а дальше ты и так знаешь, что делать… Детей должно быть много! Никак не меньше семи! — Дятлов вытянул кружку, и все чокнулись.
По кухне пронесся глухой металлический стук, и все разом осушили свои «бокалы».
— А почему семь, командир? — Спросил Царевич.
— А почему не семь? Число же хорошее, удачу сулит! — Парировал в ответ Дятлов.
За шутками разлилась вторая порция коньяка, и мы снова подняли кружки.
— Как говориться, на дорожку! — Кивнул Король.
Глухой стук повторился, мы снова выпили, и кружки вернулись на стол.
— Чья, кстати, сегодня смена по кухне? — Дятлов проверил кастрюли, стоявшие на плите.
— Моя. — Поднял руку Африка.
— Вот ты, блин, хозяюшка, — Прыснул Красавчик, — нам даже товарища на дорогу снабдить нечем!
— Так я же не знал, Красавчик! — Развел Руками Африка.
— Ладно уж, чего тут… На казенных харчах придётся побыть еще немного, Шаман, а там уже и дом. — Повернулся Дятлов ко мне.
— Все нормально, парни. Не волнуйтесь. Завтра уже дома буду ужинать… Ладно, давайте прощаться что ли, глядишь, еще и свидимся! — Ответил я.
— Конечно свидимся, вся Земля — одна большая деревня, а Петербург, считай, что чемодан по площади. — Кивнул Молчун.
— Да, сибиряки… Для них, как для бешенных собак, и десять лиг не крюк. У них, считай, даже если между деревнями тысяча верст — то все равно землячки — сибиряки! — Усмехнулся Король.
Все весело рассмеялись. Обстановка в кругу этих людей мне нравилась. И сейчас, и все то время, что мы провели вместе… Может, я, конечно, немного романтизирую, немного приукрашиваю, где-то окунулся в старую, уже давно привычную для меня, «зону комфорта», но вот в таких идейных армейских подразделениях мне всегда было комфортнее всего находиться. Так был в моём батальоне в прошлой жизни, так я себя ощущал и здесь…
Я обнялся с каждым бойцом на прощание. Моряк остался последним.
— Я тебя до машину провожу. — С улыбкой сказал он, подняв на уровень груди один из своих термосов, когда я шагнул к нему.
Я только кивнул. Мы вышли из дома, прошли наш небольшой дворик и вышли за ограду.
— Ты снова с княжичем? — Догадался Виталик, увидев черный тонированный внедорожник.
— Да, он друг рода… Он, собственно, ради меня и приехал в Королевец.
— Деловой мужик… И опасный… Мне при нем даже шутить не хочется. Знаешь, брат Матвей, меня мало кто мог напугать в этой жизни, но вот он смог, даже не угрожая мне и не используя источник. Но мне жутко неудобно рядом с ним. — Тихо прошептал Виталя.
— Поверь мне, его боятся половина империи, а, может быть, и всего мира… Но он мужик правильный. Такой же идейный, просто по-своему…
— Ладно… Как говориться, мне с ним не венчаться… Держи, как чувствовал, что ты сегодня заедешь, заварил один. На дорожку, чтоб нормальный пить, а не бурду всякую. — Виталик протянул мне термос.
— Спасибо, братишка. Заезжай ко мне, как уволишься в запас. Термос верну. — Улыбнулся я.
Было такое поверье в армии, своеобразная традиция, что должники не умирают. Им нужно все долги вернуть, и только тогда они могут погибнуть на войне… Не помню уже откуда она пошла, но у нас тоже была эта традиция. Когда мы уезжали в командировку, то занимали у друзей и товарищей символическую сумму — сто рублей, а по возвращению возвращали долг.
— Заскочу на огонёк, не сомневайся. — Кивнул Моряк, расплываясь в своей привычной улыбке, — До встречи, брат Матвей!
— До встречи, брат Виталик, спасибо, что вытащил меня на своём горбу.
— Ну, на горбу — это сильно сказано… Как спящую красавицу, на руках, аки «прынц заморский». — Ответил Моряк.
Мы с Березиным попрощались, и я вернулся в машину. Виталик остался стоять перед калиткой, засунув руки в карманы форменных брюк. На его лице продолжала сиять его фирменная улыбка.
— Попрощался? — Кивнул Кобылин.
— Да, можем ехать. — Подтвердил я.
— Саша, трогай. — Кобылин скомандовал водителю, и молчаливый мужчина в черной форме с гербами империи на плечах, который возил нас прошлые два дня, тронулся.
Отъезжая от дома, я обернулся. Виталик поднял руку в прощальном жесте. Я не знаю, почему я ответил тем же жестом, хотя прекрасно понимал, что Виталик увидеть мою поднятую руку не мог. Я вновь повернулся лицом в направлении движения.
— Пора возвращаться домой. — Тихо сказал я сам себе.
РИ, Санкт-Петербург, зимняя резиденция императорской семьи, 26 апреля, 13.00
Я вместе с князем Кобылиным и наследником прибыл во дворец.
Вчера утром мы прилетели в Санкт-Петербург, и Алексей Владимирович сразу повез меня домой. У ворот поместья стояла одинокая черная машина с волжского завода с гербом Имперской Канцелярии. Стоило нам въехать на территорию, как машина тронулась за нами следом. У главных дверей я вылез из машины, а из канцелярской выскочил фельдъегерь в черном камзоле и с низким поклоном, будто я — член императорской семьи, вручил мне конверт с золотым теснением, попросив ознакомиться прямо при нем и подтвердить готовность. Я распечатал конверт и прочитал в письме, подписанном лично рукой императора Константина, что меня приглашают(!) на личную неформальную аудиенцию к государю двадцать шестого апреля в час дня. Не приказывают явиться, не желают видеть меня перед собой, не требуют прибыть, а именно приглашают.
Я искренне удивился такой формулировке, но согласие свое выразил — императору не отказывают… После чего фельдъегерь умчался по своим посыльным делам. Алексей Владимирович при этом стоял рядом, как и выбежавший Василий Иванович, но при этом ни один из них не вмешивался в наш диалог.
Вечер я провел в кругу семьи. Кобылин передал меня в руки Марфы Петровны, пообещав прибыть за мной завтра еще до двенадцати.
Дома обрадовались моему возвращению. Все время мы просто проболтали вчетвером. Тихо посидели, поболтали, старательно избегая темы о похоронах деда, которым мне, как наследнику, следовало заняться.
Утром кто-то из новеньких служанок притащил ко мне парадную форму Стрелецкого Полка, идеально выглаженную и с начищенными до блеска медными пуговицами. Вместо кортика на поясе сейчас покоился кинжал, который для меня изготовил на заказ Василий Иванович, когда я только уезжал на учебу из Искитима. Две небольшие волчьи головы с распахнутыми пастями по обеим сторонам крестовины сейчас смотрели по обеим сторонам от меня, а большая оскаленная морда, заменяющая яблоко в навершии бросала на меня злые взгляды при каждом шаге.
Нас провели на зимнюю веранду на первом этаже в дальней части дворца. Ростовые четырехметровые окна, заменяющие одну из стен открывали нам вид на весенний сад, который уже начинал распускать первые почки. День выдался теплым и ясным, что было редкостью для Петербурга в конце апреля, и я с удовольствием уселся лицом к окнам, наслаждаясь лёгким прохладным, но по-весеннему свежим воздухом…
— Матвей, все хорошо? — Немного озабоченно спросил Владимир Алексеевич, глядя на меня.
Кобылины разместились на небольшом диванчике сбоку от меня. Нас усадили за прямоугольный стол с толстой стеклянной столешницей. Его окружали два дивана и два кресла, обитые тканью песочного цвета.
— Все прекрасно, Владимир Алексеевич, не волнуйтесь. — Ответил я.
— Ты как-то молчалив сегодня. — Приподнял бровь князь.
— Просто я прошлые три месяца очень много говорил, и слышал постоянно очень много людей вокруг, и сейчас просто наслаждаюсь минутками тишины. Честно скажу, будь на то моя воля, ближайшую неделю я провел бы исключительно за учебниками, чтобы нагнать своих однокурсников. — Усмехнулся я.
В этом действительно была некоторая толика правды. Но только частично. Вторую часть я не раскрою никому и никогда из других родов… Пока что я поговорил об этом прошлой ночью только с Василием Ивановичем. После того, как оба Источника пришли в норму, а это случилось как раз на борту корабля, когда мы возвращались в Санкт-Петербург, я четко понял, что нахождение в моем теле князя Боярского и вливание в мое Ядро силы деда Аристарха, привело к резкому скачку в развитии обоих Ядер. Сейчас я чувствовал, что мой общий Резерв вырос примерно в два — два с половиной раза, но тут я не был уверен до конца — ни один из Источников до сих пор не заполнился, что называется, до краев… А еще изменилось чувство Стихий. Именно их осязание. Если до этой схватки я мог только видеть и «присасываться» к ним, как паразит, используя мировую энергию для сотворения арканов, то теперь я мог их плести прямо внутри меридиан и «доставать» готовое заклятие в любой точке пространства вокруг себя, ограниченное только моим уровнем Контроля. Эти примерно около ста шагов от меня, как центра окружности. Ночью мы с Коневым посетили библиотеку Боярских, точнее, последний этаж, где располагался полигон. Тех самых трех Мастеров — кукол, которых я не мог преодолеть больше полугода, я развалил за полчаса все десять раз, с чем меня поздравила АННА, а после допустила меня сразу к учебным спаррингам сразу с двумя куклами — магистрами, потому что я показал эффективность выше девяноста процентов все десять раз подряд…
Моя личная сила выросла, и я стал гораздо ближе к Стихии, чем был еще месяц назад. Возможно, первый князь Боярский был прав в своих догадках, что Одаренные развиваются быстрее, когда выкладываются на полную с сильными рисками для жизни…