— Владимир Алексеевич, я, честно говоря, хотел обратиться к вам с просьбой…
В этот момент, как обычно, очень неудачно, распахнулись двери, ведущие из дворца в зимнюю веранду.
В зал шагнул Михаил Васильевич, Великий Князь Сибирский, действующий генерал-губернатор Санкт-Петербурга, младший брат почившего императора Александра Четвертого и дядя нынешнего Императора Всероссийского Константина Восьмого.
Вместе с ним в простом черном камзоле без каких-либо наград или отличительных знаков с вышитым серебром гербом Российской империи стоял молодой мужчина, словно молодая версия Александра — император Всероссийский Константин.
Такой же высокий, но более сухой, крепкий, с цепким взглядом, идеально выбритым лицом и радужками, в которых плясало странное пламя. Новый хозяин русской земли, которому еще нужно доказать свое право сидеть за большим мировым столом.
— Господа, рад видеть вас всех! — Молодой император взял слово, выйдя вперед дядьки.
Мы трое поднялись и поклонились ему.
— Владимир Алексеевич, Алексей Владимирович, мой дядя просит вас, чтобы вы уделили ему время, у него есть несколько срочных вопросов, касающихся вашего внимания. Позже вы сможете вернуться к нам вместе с ним. — Константин повернулся к Кобылиным.
Те явно удивились сказанному. Князь и княжич даже переглянулись между собой. Но Глава Тайного Приказа быстро взял себя в руки, поняв желание молодого императора оставить его со мной наедине, и, поклонившись, ответил:
— Как вам будет угодно, Ваше Императорское Величество. Мы постараемся решить все в кратчайшие сроки.
— Не спешите, князь, время у вас есть. — Кивнул император, отпуская обоих Кобылиных вместе с Михаилом Васильевичем.
Трое мужчин ушли, закрыв дверь за собой. Мы остались вдвоём.
— Ну, здравствуй что ли, Матвей Александрович. — Император улыбнулся открыто, как десятилетний мальчишка.
ВТОРАЯ ВЫКЛАДКА:
Император упал на диван, расслабленно опустив плечи и закинув голову. Константин набрал полную грудь воздуха и громко выдохнул. При этом его источник проснулся и выпустил вместе с дыханием небольшую струйку белоснежного пламени, которая пронеслась по всей зимней веранде, как будто бы обыскивая помещение.
Весь обыск у пламенной змейки занял не больше двух минут, после чего она просто нырнула в грудь императора. Только после этого молодой император выпрямился, уперевшись в меня взглядом смеющихся глаз, в которых плясали веселые бесята. Император закинул ноги друг на друга, сняв ботинки. Из внутреннего кармана кителя вынырнула пачка сигарет. Константин достал одну, щелкнул пальцами, и на большом вспыхнуло белое пламя с черными прожилками…
Интересный эффект. Насколько я помню, у императора Александра пламя было по-настоящему призрачным, по крайней мере, пока он сам не хотел, чтобы его пламя было зримым…
— Я еще не до конца освоил родовой Аспект. — Ответил Константин, словно прочитав мои мысли, — Мое пламя позволяет заглянуть в будущее, но не скрывается в токах энергий мира, как это было у отца. Светлая энергия не растворяется в общем потоке, как темная… Не могу пока что одновременно хорошо контролировать обе стихии… Если концентрируюсь на энергии света, проступает энергия тьмы.
— Вы еще молоды, Ваше Императорское Величество, а навык приходит с опытом. — Кивнул я.
— Ой, Матвей, брось! Я старше тебя всего на три неполных года! Можешь со мной хоть ты поговорить нормально, а не как все вот эти вот все⁈ — Константин указал в сторону дверей, через которые ушли Кобылины и Михаил Васильевич, — Я за последние полгода услышал этих «моих императоров», «ваших императорских величеств» и «государей» столько, что хватило бы Большую Русскую Энциклопедию заполнить! Хоть кто-то со мной может пообщаться нормально? Хотя бы те, кто со мной одного поколения?
— Одно поколение — тоже разброс довольно большой, Константин. Может оказаться так, что первые последних вообще не понимают. — Кивнул я, вспоминая свою прошлую жизнь и детей девяностых, рожденных на свалке страны советов, и детей, родившихся после двухтысячного.
— Уже прорыв! Мы вышли на новый уровень! Курить будешь? — Константин протянул пачку.
— Только за компанию. — Я вытянул одинокого никотинового солдатика из пачки, а молодой император щелкнул пальцами, протягивая свою «зажигалку».
Табачный дым обжег горло, голова на секунду словила «вертолет», но тут же вернулась в нормальное состояние.
— Ты уже бросить успел что ли? — Константин улыбнулся.
— Ага, за время эпидемии. И начал, и бросил. — Кивнул я.
— Да, мне рассказывали, что тут творилось… И отчеты я читал. Ты тоже считаешь, что британцы постарались?
— Нет. — Покачал головой я, — Я не думаю, что так называемый Орден — заготовка британцев. Вполне возможно, что в нем состоят представители разных стран.
Ну не могу же я сказать, что точно это знаю⁈ По крайней мере, сейчас… Если бы мне выдал такую информацию при первой встрече молодой парень, которого я вижу впервые в своей жизни, то я бы счел его, как минимум, сумасшедшим…
— Вот и я также думаю… — Задумчиво произнес Константин, глядя на сизую струйку дыма, поднимающуюся от своей сигареты, — Мне кажется, что тут что-то более масштабное.
— Приказ Кобылина пока не смог ничего раскопать?
— Нет. Приказ Кобылина, фактически, вынужден идти по пожарищу. Они не смогли до сих пор взять ни одного члена Ордена живым, хотя специальные операции проводились. Участники ячеек либо сражались до смерти, либо использовали яд, чтобы не подвергаться допросам. Можно сказать, что они фанатично верят своему руководству. — Молодой император отрицательно покачал головой и глубоко затянулся, — Ладно, я, если говорить прямо, не ради беседы об Ордене и даже не ради беседы по поводу операции на Куршской Косе тебя позвал встретиться.
— Это я понимаю, Константин, только вот основной твоей цели не вижу. Мы впервые с тобой видимся лично. Ранее при дворе ты не появлялся. И меня толком не знаешь.
— Это верно. Но получить информацию о тебе в косвенной форме я могу, все же теперь император — я. И я прочитал твое личное дело, оценку Тайного Приказа, получил мнение от дядьки и князя Кобылина… Даже копию личного дела из Университета получил. И могу точно сказать, что ты не плохой человек.
— Субъективно. — Усмехнулся я на слова Константина, — Спроси тех же афганцев, наемников — поляков или же просто род Долгоруковых или род Юсуповых — все они скажут, что я — последняя тварь.
— На Долгоруковых и Юсуповых мне плевать. — Отрезал Константин, — Я не такой, каким был мой отец в молодости, и только по этому их рода не вырезаны на корню. К тому же, тяжело искать замену родам «старшей аристократии», да и как скажется на обществе информация о том, что главы старейших родов империи — предатели… Нет, такой информации не нужно подданным, особенно сейчас. Мне также плевать, что ты — последний байстрюк Боярских, уж прости за прямоту. Я не считаю, что сыновья должны отвечать за грехи своих отцов. У нас и своих навалом.
Константин говорил, глядя мне в глаза. И чем больше молодой император говорил, тем больше он мне нравился, если честно. У парня были свои моральные устои и принципы. Да, он — глава самого большого в мире государства, да, он — сын своего отца. Но при этом у него явно есть свое мнение и своя голова на плечах. И он не боится говорить о своих мыслях. И он не врал. Его источник и тело говорили об этом лучше, любого полиграфа.
— Приятно слышать. — Кивнул я.
— Знаешь, мой отец вел дневники. Все время. С того момента, как начал писать и до последнего дня, пока находился в сознании. Он написал о тебе в тот же день, как состоялось твое награждение. — Улыбнулся Константин.
— Мне даже интересно, как меня охарактеризовал человек, которого боялась половина мира? — Я упер локти в колени, наклонившись к столику.
— О! Такой оценки мало кто удостаивался! — Рассмеялся молодой император, сжигая в белом пламени окурок и тут же доставая из пачки нового никотинового солдатика, — Если цитировать: «Из этого щенка можно вырастить цербера, который будет хранить империю просто своим существованием, мало кто отважиться поднять руку на нашу родину, зная, что его рука в посметрии сможет повернуться против его собственного народа. Уверен, если бы Боярский или его наследник были бы живы, то парнишка уже бы прорвался на Ранг Архимага…»
— Странно слышать, что я — монстр от того, кого почти весь мир считал монстром. Можно счесть это за некоторую похвалу. Хотя, признаю, пафоса в письменной речи императору Александру было не занимать, если ты цитируешь дословно, конечно… — Усмехнулся я.
— Дословно, — Кивнул Константин, — у папеньки был талант и много опыта. Я даже в шутку задумался опубликовать его дневники, можно было бы собрать неплохую прибыль… И писал он действительно красиво — сказывается опыт изложения своих мыслей на бумаге… Да вот только вещи, о которых он писал в своих дневниках точно не для простого народа… Там слишком много личного и государственного.
— Понимаю, — Согласился я, посмотрев на потухший окурок в своей руке, — Но раз ты говоришь, что не хочешь быть твоим отцом, то и лепить из меня монстра, которого будет бояться весь мир, ты тоже не станешь?
— Не стану. — Император протянул пачку, и мне пришлось вытянуть вторую сигарету, — У меня другая цель.
— Отстоять свое право на власть? — Пришла моя очередь ухмыляться.
Константин удивленно округлил глаза, глядя на меня:
— Вот теперь ты меня удивил… Как…
— Все просто. Мы живем в эпоху империй. И Российская империя — самая большая в мире. Самая богатая, и самая доступная для нападения. Вокруг нас множество соседей, каждый из которых хотел бы откусить себе кусочек… Саксы с удовольствие оттяпали ту же Аляску и присоединили к своим американским колониям, Священная Римская империя хлопнула бы Польшу, Малороссию и Новороссию до кучи, Сёгунат с большим удовольствием отожмет острова и кусок Дальнего Востока, османы полезут в Крым, они до сих пор считают ханство своим вассалом… Поднебесная тоже не останется в стороне, если все начнут нас рвать на части — попытается мирно прирасти за счёт Хабаровского края в обмен на помощь или простое невмешательство… Пока их всех останавливают Пустоши. Никто толком ничего о них не знает, а значит, они все бояться неизвестности. Пока твари нападают единичными случаями, но что будет, если случиться прорыв территорий, и монстры войдут в крупные города… Вот никто и не хочет отправлять армии на войну, пока дома не все спокойно. — Пожал плечами я.