— Идемте к храму. — Просто сказал я.
Все кивнули и двинулись за мной, стоило мне оказаться у входной двери. Во дворе, рядом со входом в маленький родовой храм рода Волковых уже стояли бойцы почетного караула, выделенные по приказу князя Кобылина и одинокий жрец храма, облаченный в черные одежды. По всей видимости выделили именно жреца, который отвечал за Темную часть пантеона, так как белые жрецы одевались в золотые одеяния. Исключением были только жрецы, почитающие Макошь-матушку — они носили цвета всех оттенков зеленого…
В ста метрах от входа в храм, почти у спуска к воде уже был сложен высокий погребальный костер в форме большой остроносой лодки, смотрящей на северо-запад. Волковы, в отличие от того же императорского рода, никогда не обладали Темными источниками, и, соответственно, Пламя им не было подвластно. Поэтому отправлялись в последний путь все в роду через простой костер, но раздуваемый Ветром нового главы рода.
Носилки с телом деда подхватили Кобылины, Василий Иванович и Гаврила. Они первыми вышли вслед за мной, следом Марфа Петровна вела под руку плачущую Софью.
Мы приблизились ко входу в родовой храм. В это же время командир салютной команды в чине капитана отдал команду и так стоявшим, вытянувшись, бойцам:
— Сми-и-и-рно! Равнение на-пра-аво!
К нам же приблизился жрец. Лицо у мужчины было интересным, слегка вытянутое, с полностью седыми волосами, сплетенными в косу, и такой же бородой и усами, словно у глубокого старика, но при этом абсолютно лишенное старческих морщин. Тонкие слегка бледные губы несли на себе грустную улыбку, а яркие насыщенные синевой глаза смотрели с искренним сочувствием и состраданием.
— Век человека краток… — Начал ритуальное приветствие.
Я еще прошлым вечером прочитал родовую книгу и знал, что должен в точности отвечать:
— Но род людской вечен…
Подул легкий ветерок откуда-то с северо-запада, куда и смотрел погребальный костер…
— И бессмертие человека… — Продолжил жрец мягким приятным баритоном, который больше бы подошел какому-нибудь артисту, чем священнослужителю.
— В наследии его и детях его, что род продолжат и впредь…
— Так пусть же муж сей…
— Прохора сын Аристарх из рода Волковых, глава рода усопший…
— Пройдет на ладье по реке — Смородине против теченья ее, да услышит глас он милый сердцу его при жизни в Яви, да восхвалит сей глас поступки и потуги его, и благодарит сей глас он…
— За все благие поступки и потуги его… — Продолжил я.
— Против теченья огненного пронесет его река — Смородина, да не почует он и не понесет на себе смрада зловонного, и прибудет в дом праотцов своих дабы…
— Предстать перед судом их и ответ держать за дела свои пред ними. — Закончил я.
Жрец поклонился и сделал три шага в сторону. Только сейчас я понял, что внутри Жреца горит просто огромный Темный Источник. Больше, чем у жреца, я видел только у князя Трубецкого. Судя по всему, прямо сейчас я говорил с Одаренным Ранга Архимагистра…
Времени обдумать эту мысль у меня не было. Жрец, согласно ритуалу, уступил дорогу, и я двинулся вперед. В полном молчании я вошел под свод родового храма, вслед за мной внесли тело деда и установили в самом центре в окружении статуй всех славянских богов.
Кобылины, Василий Иванович и Гаврила низко поклонились статуям Чернобога и Белобога и сразу же покинули стены храма. Жрец дождался их выхода, кивнул мне на прощание и лично закрыл двери. Я услышал, как провернулся ключ в замке дверей. Следующий час мне предстояло провести здесь вместе с дедом…
Я опустился на колени перед статуями своих Небесных Покровителей, положи руки на колени и склонился, почти касаясь лбом холодного мраморного пола.
Я снова молился и просил дать мне ответ.
Снова и снова внутри себя я взвывал к ним и просил дать ответ.
В какой-то момент храм словно покрасили во все оттенки серого.
— Здравствуй, Матвей. — Этот голос я узнаю всегда и везде.
Я поднял лицо от пола, глядя на мужчину, над головой которого горела маленькое солнце.
— Здравствуйте, великий предок Белобог. — Я склонил голову перед одним из двух Владык.
— Твой названный дед был достойным мужем. И совершил то, на что решится не каждый глава рода. — Голос Белобога звучал тихо и вкрадчиво.
Впервые я слышал его голос без вечной легкой насмешки или издевки. Он не приказывал, не угрожал, не хитрил. Все острые и игривые интонации пропали, оставив только голос уставшего мужчины…
— Благодарю вас, великий предок, но я все равно не понимаю…
— Почему мы так поступили? — Прервал меня Белобог и, дождавшись моего резкого кивка, продолжил, — Ты не совсем прав, Матвей, не мы поступили так, мы лишь предложили выбор. Ты же помнишь, что мы говорили тебе о Воле?
Я снова кивнул, не в силах выдавить из себя ни единого слова. По какой-то непонятной причине в моем горле снова встал ком.
— Воля — Дар каждому смертному. Каждый Волен выбирать сам свою судьбу. Мы не всевластны над вами в Яви. Каждое ваше решение — только ваше, вашей Воли… Да и мы, говоря откровенно, тоже ошибаемся… Предвидение — это мой Дар, но я не смог узреть в будущем, что Декарабия появиться так скоро в Яви… Когда ты столкнулся с ним, единственным шансом для твоей победы был призыв князя Боярского, но дух, что так крепко сроднился со стихией, убил бы твое тело. И уравновесить его мог только человек со светлым Источником… Пускай и не особо сильным, но родным по крови, и обладающий крепкой Волей. Аристарх был именно таким. Он не бросил того, кого признал и считал своим внуком. Теперь вас действительно можно назвать родичами… Часть твоего Светлого источника — его собственный, отданный по собственной Воле…
Белобог опустился на одно колено, и его лицо оказалось почти напротив моего. Белоснежные глаза смотрели в мои.
— Я не стану просить прощения. Не стану обещать тебе каких-то благ, отступных или подачек. Но я обещаю тебе, что твой дед переродиться внутри вашего рода через три поколения. И жизнь его будет хорошей. И его Воля будет с ним. И в дар ему я преподнесу то же, что и тебе — память о прошлой жизни.
Я хотел злиться на него, но почему-то не мог. По щекам покатились слезы. Я стоял на коленях, а по щекам моим катились изумрудные слезы. Падая на мрамор, невообразимым образом от каждой новой слезы прорастали белоснежные крохотные цветы. Слезы скользили по уже выросшим цветам к свободным местам, укрывая весь пол зеленым покровом с раскрывающимися белоснежными бутонами. Весь храм наполнился запахом весны.
— Живи, юный шаман. Ты уже не пешка. И теперь от тебя будет зависеть многое. Очень многое. Теперь ты — глава рода. — Продолжил Белобог.
Рука Небесного Покровителя легла на мое левое предплечье.
По телу от руки прокатилось приятное тепло. Оно, словно кокон, схлопнулось где-то над макушкой. Белобог убрал свою руку и поднялся на ноги.
— Живи, юный шаман, и побеждай. Никто, кроме тебя, не защит свой род. Никто, кроме тебя, не продолжит его. Живи и здравствуй. Я благословляю род Волковых. Вот мое слово.
Я склонил голову и моргнул, прогоняя слезы. Мир вернул себе краски. Застывшее пламя свечей снова затрепетало. Левое предплечье до сих пор было теплым, и я задрал рукав рубахи. Под ним, словно татуировка, горела изумрудным светом одинокая руна, схематично напоминающая собой двускатную крышу избы, украшенную на верху двумя фигурами коней, смотрящих в разные стороны. Руна, означающая Род.
Постепенно изумрудный свет на предплечье начал гаснуть, и сама руна словно бы погрузилась куда-то внутрь. Я с уверенностью мог сказать, что она так и осталась на мне. Но в то же время, ее не было видно простому глазу.
Меня посетила догадка, и мои глаза трансформировались. Как я и думал, глаза рыкаря руну видели…
За моей спиной скрипнул открывшийся замок. Я поднялся и повернулся к дверям. Жрец распахнул двери, и вошел в храм первым. За его спиной, не переступая порога стояли все остальные. Жрец замер на месте, сделав три шага ко мне, поняв, что весь пол усеян зеленым ковром с морем белоснежных цветов.
— Благое знамение сие тебе послано богами, глава. — Сказал он спустя несколько секунд, когда его взгляд вновь вернулся ко мне, — Ты благословлён.
— Я знаю. — Кивнул я.
Жрец поклонился мне, словно я резко стал выше него самого в иерархии.
— Позволь вынести тело и возложить на костер?
— Позволю. — Кивнул я.
Кобылины, Василий Иванович и Гаврила вошли в храм и, осторожно ступая, вновь взяли носилки и понесли тело деда к погребальному костру. Я же, перед выходом остановился, присел и сорвал один цветок. Сам не знаю почему, но в моменте я был уверен, что это крайне необходимо сделать. Благословление…
Выйдя из храма я подошел к Софье и склонился.
— Нас благословил дедушка, сестренка. Он рад за нас. — Тихо прошептал я, вставляя в ее распущенные волосы белоснежный цветок.
Цветок мгновенно рассыпался, и прядь волос Софьи побелела, став такой же, как и моя шевелюра.
Слезы Софьи покатились по щекам с новой силой. Марфа Петровна, удивлённая произошедшим у нее прямо на глазах преображением младшей сестры, только и смогла, что прижать Софью к себе.
Я же двинулся дальше. За мной, словно тень, двигался жрец.
Мужчины подняли носилки с телом первого графа Волкова на уровень груди и поставили на костер. Я повернулся к Марфе Петровне и кивнул. Женщина поняла, что время пришло и двинулась вместе с Софьей к дому.
Князь Кобылин приблизился ко мне:
— Пора, Матвей.
Я кивнул и шагнул к факелу, одиноко стоящему рядом с лодкой, воткнутому прямо в землю. Марфа Петровна уже выходила из поместья, присматривая и контролируя Софью, которая несла на расшитом богатом ручнике большой каравай с солью. Сестренка уже перестала плакать и, приблизившись, с легким поклоном передала каравай мне в руки. Я с улыбкой принял его в свои руки и поставил в ноги деду.
Все было готово.
Я обошел лодку по часовой стрелке — зажигать костер полагалось с носовой части. Внутри основания лодки располагалось одиннадцать масляных сосудов с фитилями, которые должны были помочь раз