Тагиров забрал граненый стакан, на две трети наполненный мутной жидкостью. Передернул плечами; не дыша, влил в себя половину. Потеплело.
– О! Это «чамбур»? Можно глоточек?
Марат не сразу признал продавщицу хозяйственного магазина Раечку: в боевой раскраске, с копной черных завитых волос, в розовых обтягивающих лосинах, она явно чувствовала себя неотразимой королевой дискотеки. Рядом топтался здоровенный грустный кавказец с капитанскими погонами. Кавалер умоляюще прогундел:
– Раэчка, сердце мое, тэбе хватит, да!
– Отстань, Каро. – И продолжила разговор с Тагировым: – Я тебя сразу узнала: ты с Олей Сундуковой в магазин приходил. Тимур тебя зовут?
– Марат. И я не приходил с Ольгой Андреевной, а скорее уходил.
– Какая разница? Ну, так я глотну?
– Пожалуйста. Только осторожнее – он крепкий.
Рая презрительно усмехнулась и не морщась опустошила стакан. Тагиров аж крякнул: ни фига себе глоточек!
Девица выдохнула.
– Ох, хорошо! Карапет, дорогой, принеси еще стаканчик! И молодому человеку тоже.
Капитан вздохнул, покачал головой:
– Вай, Рая! Если только вина. А молодой человэк не хочэт, я же вижу, да.
– Ладно, зануда, будь по-твоему. Неси.
Карапет-Каро ссутулился и побрел к стойке. Рая схватила Марата за руку, приблизилась, щекоча налакированной прядью щеку:
– Пошли потанцуем!
Рая танцевала лихо: невпопад музыке; очень сексуально, по ее мнению, дергаясь всем телом и бросая заманчивые взгляды куда придется. Марат, увидев растерянного капитана со стаканом, помахал ему, а когда тот продрался сквозь танцующих – сдал Раю с рук на руки и смылся, успев получить от нее полный презрения взгляд и порцию нелестных определений, самым литературным из которых было «ссыкло».
Добрался до своей квартиры, вспоминая по дороге подробности сегодняшнего дня и улыбаясь. Когда вешал парадный китель в шкаф, выгреб из карманов документы, сигареты и спички. Нащупал конверт. Ешкин кот, это же Примачука письмо, совсем забыл! Что ему надо, интересно?
Здравствуйте, товарищ лейтенант!
Или, наверно, прощайте. Скорее всего, наш поезд уже пересек границу, так что привет вам из Союза. Я не мог рассказать всего про Ханина до своего дембеля. Боялся, что это может меня задержать, а домой уж больно охота. Ну, сами понимаете… Прокурор там, допросы – оно мне надо? Так можно и до Нового года в Чойре проторчать, а домой уж очень хочется: два года – это очень долго, товарищ лейтенант.
Вы не подумайте, я ничего не хотел скрывать и ничего плохого не думал делать. Вы классный мужик, хоть и молодой еще, – не думал вас подводить или какую там подлянку кинуть.
Ханин незадолго до этого дела… ну, понимаете… Незадолго до того, как его на складе нашли, мне говорил: мол, денег сейчас срубит море и на дембель поедет королем. Говорил, что и на свадьбу с Наташкой хватит, и на мотоцикл с коляской. Я говорю: откуда такие деньги? А он намекнул, что кого-то из начальников своих поймал на воровстве. Боеприпасов и оружия. Тут серьезное дело – трибунал. Ну, он и сказал, чтобы ему дали денег, а то заложит. Теперь думаю, что его на самом деле убили или что еще подстроили – типа он сам повесился, – чтобы не застучал.
Не подумайте, что я чмо или трус какой, потому не сказал вам правду тогда когда китайцев ловили. Просто Хану уже все равно было, а мне нет. Просто очень хочется домой.
А так спасибо вам за все. Будете в Борисове – меня найдите. Вспомним, как служили.
Ст. сержант ЗАПАСА. ДЕМБЕЛЬ! Примачук. 6 ноября 1988 года.
Марат перечитал еще раз. Шарахнул кулаком по шкафу. Картина наконец-то сложилась полностью.
Выскочил из квартиры и понесся по лестнице вверх.
Марат забарабанил по двери. Прислушался: играл магнитофон, доносился визгливый смех толстухи Гали. Пнул в хлипкую филенку раз, другой…
Музыку выключили, зашлепали босиком по линолеуму. Петя пробурчал, возясь с замком:
– Ну, кого там принесло? Затрахали, алкаши, прям невтерпеж им!
Тагиров подождал, пока дверь приоткрылась, натянув цепочку, и врезал со всей дури ногой. Влетел в прихожую, добавил кулаком, прижал ошалевшего прапорщика к стенке:
– Ну что, сука, пора ответ держать? Угробил пацана! А еще тугры с меня стряс за позорящее офицера поведение, скотина!
Коленом в пах. Петя, хватая воздух раззявленным ртом, сполз по стенке, уселся на пол.
Из комнаты вылетела фурией, размахивая крыльями халата, когтями целясь в лицо, растрепанная Галя. Марат, увернулся, оттолкнул пятерней в пухлую грудь. Наклонился над Вязьминым:
– Я тебя сейчас в дерьмо уделаю. Скотина, убийца!
Петя испуганно хлопал белесыми ресницами:
– Че ты, че ты? – елозя ногами по полу, прикрыл голову руками, – кто убийца-то?
– В тот день, когда Ханин повесился, мы с тобой в одном автобусе ехали, а на разводе тебя не было. Где ты был два часа, а? Почему предсмертная записка печатными буквами написана, с ошибками? Кто ее писал? Отвечай!
Сапогом – в печень. Начальник склада охнул, повалился набок. Галя взвизгнула, но с места не тронулась.
Марат вынул конверт, захлестал по щекам:
– Мне Примачук все написал! За что деньги с тебя Ханин тянул, а? Куда ворованное оружие дел, козел?
Петя побледнел, сел ровно. Прохрипел:
– Все, хватит. Скажу. Все скажу.
Марат отступил на шаг. Сердце колотилось, стучало в голову.
Вязьмин сидел, закрыв лицо ладонями.
– Марат, я… Я не знаю, как так вышло. Бес попутал. Деньги, чтоб им ни дна, ни покрышки! Жадность моя. Все мало, мало…
– Ага. Это деньги пацана в петлю засунули? Или ты?
– Я… Но и без них не обошлось. Ханин мне выбора не дал – шантажировал. Я подумал: сейчас дам, потом ему понравится – еще потребует. Всю жизнь страх висеть будет, что заложит он меня.
Прапорщик вдохнул и заговорил с надрывом:
– Понимаешь, устал я от всего. Думал, поднимусь нормально, бабла накоплю и свалю из армии. Домик купим, заживем по-человечески. Мы же с ней, – Петя кивнул на Галю, – расписаться решили. Детишек завести. Эх…
Галя ойкнула и завыла в голос.
Лейтенант поморщился:
– Утихомирь ее – сейчас весь дом сбежится. Я зайду, что ли.
Тагиров прошел на заставленную бутылками и мешками сухой картошки кухню. Присел, закурил. Вязьмин что-то тихо бормотал в коридоре, успокаивал. Потом вошли оба – Петя, бледный и трезвый. Шмыгающая носом Галина встала у входа, кутаясь в халат. Прапорщик тоже закурил, сказал:
– Я даже рад, что так вышло. Ханин ко мне каждую ночь приходил. Я уже сам начал про петлю задумываться. Спать не могу: глаза закрою – Ханин стоит: «Может, не надо с утра пить-то, товарищ прапорщик?» А я говорю: мол, надо за благополучное разрешение проблемы и за дембель твой, за счастье с Наташкой. Деньги ему отдал, чтобы успокоился. Потом, конечно, забрал из кармана. В «чамбуре» снотворное размешал… Натворил – теперь не отмолить. Никчемный я человек. Когда с Галкой познакомился – думал, вот оно, счастье! А значит, не смог удержать. Сам и виноват.
Сидели, молчали. Шебуршали под плинтусом тараканы, какую-то песню орали на улице ночные гуляки. Тикал будильник.
Марат вдруг почувствовал жуткую усталость. И жалость к этим глупым, жадным, несчастным людям.
– Короче, сделаем так. Завтра с утра идешь к прокурору. Один. Все рассказываешь, как было. Про меня и что сейчас случилось – ни слова.
Ну, и в батальоне характеристики нормальные напишем. Должно помочь – получишь по минимуму. Ложитесь спать, и я пошел.
Встал, пошел из кухни. Прапорщик выпучил глаза, не веря. Галина рухнула на колени, обхватила ноги лейтенанта:
– А-а-а, миленький! Спасибо тебе, спасибо…
– Встань, блин! Отцепись! Вон Петю – дурака своего – обнимай: долго еще не придется.
Открыл входную дверь, обернулся:
– Вязьмин, у тебя времени – до двенадцати часов дня. Если не пойдешь к Пименову – пожалеешь.
– Да куда я денусь?
Тагиров сбежал по ступенькам, успокаивая себя. Точно – некуда. Заграничные паспорта хранятся в сейфе начальника штаба – без них на границу не сунешься. Не в степь же ему бежать?
Прошел, разделся. Рухнул в кровать и мгновенно заснул.
Через час дверь в квартире этажом выше тихо открылась, кто-то осторожно начал спускаться по лестнице, замирая при каждом шорохе…
Глава четвертаяБелый саван
Немытое окно освещалось уличным фонарем наполовину. Мутно-серый, как самогон, свет заползал в комнату и размазывался по полу неряшливым пятном.
Ольга Андреевна стояла у двери, замерев; думала о чем-то трудном. Потом отчаянно тряхнула рыжей копной. Ловко вытащила заколки – высокая прическа рассыпалась по плечам. Изогнулась, расстегнула застежки, скинула туфельки на высоких каблуках. Вжикнула молнией, вывернулась из обтягивающего длинного зеленого платья. Забелела в темноте трусиками и чашками бюстгальтера. Проскользнула гибкой тенью, легла рядом, на подставленную Маратом руку. Прерывисто задышала, прошептала:
– Только не будем торопиться, хорошо?
Марат прохрипел пересохшим горлом:
– Конечно, маленькая. Теперь-то куда торопиться? Вся жизнь впереди. – Правда-правда? – потянулась мягкими губами. И отстранилась, сжалась – противно задребезжал телефон.
Марат умоляюще протянул руку, чтобы погладить ее нежную кожу, успокоить, – отрицательно покачала головой. Скользнула с кровати, нырнула в лужу серого света. И исчезла.
– Бззз! Бззз!
Тагиров проснулся, рывком сел на кровати.
– Бззз! Бззз!
Вскочил, поковылял непослушными со сна ногами, больно ушибся о ножку кровати. Матерясь, схватил трубку прыгающего от нетерпения на тумбочке в прихожей телефона.
– Лейтенант Тагиров.
– Товарищ лейтенант, тревога! Автобус пойдет через пятнадцать минут от Дома офицеров.
– Черт! Который час?
– Четыре тридцать пять.