Грузовик заправили, посадили нового водителя. Погнали спасать несчастных монгольских баранов.
Тагиров, узнав о смерти ребят, с почерневшим лицом, непрерывно куря, повел колонну обратно в гарнизон. Сдал машины и людей ротному, побежал в штаб.
Дежурный по базе сочувственно сказал:
– Держись, лейтенант! Прокурор гарнизона тебя вызывает – мордовать будет за трупы. Два раза уже звонил, так что давай, в темпе к нему.
– Сейчас, только комбату доложу.
– Да все уже все знают. Не до тебя сейчас ни комбату, ни начальнику базы. Комиссия в штабе, из Улан-Батора приехала. Только треск стоит, летят клочки по закоулочкам. Про ревизию склада слышал? Хищение. Восемь автоматов, несколько тысяч патронов, два ящика гранат. Давай, дуй к Пименову. Вазелин есть или подарить?
Посмотрел в черное лицо Марата и осекся.
– Так, Тагиров, садись, пиши объяснение. Как технику проверял перед маршем, как бойцов инструктировал. И почему они у тебя не знают, что нельзя двигатель на холостых оборотах гонять долго, а надо остановки делать, чтобы не угореть. Или хотя бы кабину проветривать. – Прокурор протянул чистый лист бумаги. – Все пиши, подробно.
– Инструктировал я, и подписи с них собраны. Меня посадят теперь, товарищ майор?
– Посмотрим. Давай, пиши. Есть полчаса, потом должен ваш комбат подъехать – заберет тебя.
– А зачем?
– Не знаю. Наверное, повезет обратно на рембазу – там у вас толпа проверяющих. Крови жаждут.
Марат понурил голову, начал писать. Закончил один лист, попросил второй. Вздрогнул, когда зазвонил телефон. Прокурор взял трубку, ответил:
– Майор Пименов, слушаю вас. Привет, Доржи, что там у тебя стряслось? Не удивлюсь, если еще и пару генералов наших арестовал!
Дверь открылась, без стука вошел майор Морозов. Подошел, молча пожал руку вскочившему Марату. Похлопал по плечу – и почему-то стало легче. Когда прокурор положил трубку, сказал:
– Я забираю лейтенанта, ему отдохнуть надо. А то он до вечера не доживет – полудохлый уже.
– Не спешите, майор, тут разговор… Должен подъехать начальник монгольской милиции – у него какое-то важное дело к Тагирову.
– Хватит пацана мучить – ему и так досталось. И еще достанется. Потерпит ваш кампан до завтра.
Когда вышли на улицу, Марат искренне поблагодарил:
– Спасибо вам, Роман Сергеевич. Мне сказали, что командир батальона приедет. Полковник не смог, да?
– Юрия Николаевича отстранили от должности и вызвали в Читу, к командующему округом. – Морозов вздохнул. – Как бы не отправили вообще в отставку. Меня назначили исполняющим обязанности комбата.
– Во дела… Поздравляю, товарищ майор!
– Дурак ты, комсомол! Я, конечно, мечтал стать командиром батальона. Но не такой же ценой. Ладно, пошли ко мне – жена рассольник сварила.
– Не, ну что вы. Неловко.
– Это я, как твой начальник, буду решать, что тебе неловко, а что – в самый раз.
Тагирову и вправду не хотелось переться в пустую холодную квартиру, где из еды была одна свиная тушенка, и даже хлеб кончился. Все-таки субординация иногда выручает. Может, и неудобно идти к начальнику ужинать, а приказал – так придется.
Дома у Морозова было хорошо. Половички, вышитые хозяйкой полотенчики, хрустальные рюмки и старомодная супница с дымящимся рассольником. Единственным признаком богатства был здоровенный японский двухкассетный магнитофон – мечта любого советского офицера. Тагиров заметил:
– Чудесно у вас! И мебель, и посуда – прямо как в Союзе! А то вон у Воробья руины какие-то дома, вилки покалеченные, двух чашек одинаковых нет.
Майор засмеялся:
– Да просто он великий комбинатор, твой Лёха. Домашние вещи оптом монголам продал – они все подряд скупают. У самих же нет ничего. Потом ходил по коллегам, побирался: где рюмку выпросит, где табуретку. А магнитофон я на чеки купил, которые в Анголе заработал. Торчал там два года – учил с переменным успехом негров из гаубиц стрелять.
Морозов разлил водку из графинчика. Выпили, поели. Жена майора, очень милая женщина, все подкладывала Марату какие-то салатики. Потом ушла к соседке, сославшись на срочное дело.
Тагиров чувствовал, как отпускает жуткий холод, оттаивает ледяной комок внутри. Но тут Роман Сергеевич снова разлил и предложил:
– За погибших пацанов. Не чокаясь.
И снова заныло сердце. Лейтенант осушил одним глотком, замолчал.
Комбат положил руку на плечо:
– Не вини себя, комсомол. Не все от нас, командиров, зависит. Хотя отвечаем мы за все – уж такая судьба. И каждая мальчишеская смерть – на нашей совести и рубцом на сердце. Потому и на пенсию уходим в сорок пять, с болячками, как у семидесятилетних. А некоторые и помирают сразу, как в отставку выйдут. Как говорится – снял портупею и рассыпался.
Марат помотал головой, горячо заговорил:
– Ну, я понимаю: на войне ребята погибают. В Афганистане, например. Хотя сейчас такое пишут дерьмо в газетах… Мол, ошибка все это. Я не знаю, как на самом деле в Афгане, было ли правильно войска вводить. Но тут-то, в Монголии! И главное – как?! Угореть, перевозя сено для монгольских баранов. Что мы тут вообще делаем, в этой гребаной пустыне?
– Дурак ты еще, комсорг! Молодой. Не читай ты эти газеты, кто там пишет-то? Они, может, и неплохие люди, и неглупые, но глядят со своей колокольни. Дело политиков и журналистов – всякие правильные вещи говорить про гуманизм. А наше дело – приказы выполнять, понял? – майор разошелся, шарахнул кулаком по столу так, что подпрыгнули тарелки и жалобно звякнул, падая набок, опустошенный уже графинчик. – Была ошибка сделана, не была – нас не волнует. Нас тут восемьдесят тысяч человек, так? А у китайцев только в Пекинском военном округе – миллион, а с учетом ополчения – все пять! Они Монголию проскочат за неделю максимум, а там уже – наша земля. Так что мы здесь – всего лишь передовая линия. Смертники. Но каждый лишний час, который мы продержимся, – время для Забайкальского и Сибирского округов на мобилизацию и подготовку к обороне. Может, этот час исход войны решит, понятно тебе?
Морозов достал из-под стола вторую бутылку, открыл, налил. Махнул, не поморщившись, и продолжил:
– Я, конечно, ляпнул для красного словца про Китай. Однако лучше уж с ними мирно договариваться, чем войну готовить. Больно их много, а станут богаче – так и, чего доброго, третьей мировой силой станут году к две тысячи пятнадцатому, наравне со Штатами и нами.
Марат кивал, будто соглашался, а про себя решил: «Выдумщик этот Морозов. Штатам, конечно, скоро кирдык, а Китай наравне с Советским Союзом – это ненаучная фантастика, смех один!»
Глава пятаяЧингизид
От Морозова Марат ушел часов в шесть вечера. В холодной пустой квартире было неуютно; опять заледенело, заболело внутри. И очень захотелось увидеть Ольгу Андреевну, услышать ее голос и запах.
Не было сил сдерживаться, запрещать себе. Марат походил по гулкой коммуналке с голыми стенами, постоял у запыленного окна без занавесок. И решился.
Три строфы родились сразу. Слова сами приходили из тишины, почти не требуя правки. Тагиров перечитал, остался довольным. Переписал начисто, листок сложил пополам и вложил в книжку. Ольга Цветаеву любит, открывает часто – значит, найдет.
Быстро оделся, выскочил на улицу. Ветер вернулся в степь, задувал неистово – будто отрабатывал за пропущенные дни. Крутил серую пелену из крошек слежавшегося снега, отрывал от крыш листы шифера и сбрасывал вниз, на пустые дорожки городка.
Марат перебежками добрался до угла гостиницы – оттуда оставался один рывок до Дома офицеров, последнее выглаженное ветром пространство. Позорно опустил уши у шапки и завязал тесемки под подбородком, как боец-первогодок. Подождал, смущенно осознавая: совсем не ураган причина задержки. А какое-то дурацкое волнение, стыд. Разозлился на себя, выскочил, нагнулся навстречу бешеному потоку – будто лег на него; полы шинели развевались, как мохнатые крылья. В тамбуре снял шапку, перевязал, надел, как положено – сплюснутым с боков домиком, чуть сдвинув на брови. Вошел в холл.
У входа сидел вечный дежурный, положив ноги на тумбочку. На этот раз в руках у него был учебник по шахматам. Сержант вскочил. Отдал честь: – Здравия желаю, товарищ лейтенант!
– И тебе не хворать, сержант. Ольга Андреевна у себя?
– Так она же… – боец растерянно развел руками. – Она же в Чите, на курсах, на три недели уехала.
– Не знал, – Тагиров всеми силами старался скрыть разочарование. – Вот, книжку принес вернуть.
И зачем-то показал дежурному сборник.
– Так пойдемте, товарищ лейтенант, в ее кабинет. Там и записка вам оставлена. – Сержант снял с доски ключи, зашагал по коридору.
Записка! Значит, помнит о нем! Может быть, даже скучает.
Дежурный открыл дверь, пропустил Марата вперед.
– Вон, в шкаф книгу поставьте. А письмо на столе.
Лейтенант забрал длинный, совсем не похожий на обычные армейские конверт; засунул за отворот шинели. Кивнул сержанту:
– Спасибо, позже прочту.
Ветер понимал, что Марату не терпится быстро попасть домой. По-товарищески помогал, толкал в спину – домчал мгновенно.
В прихожей Марат, торопясь, разорвал конверт неловкими пальцами.
Еле уловимый запах ее духов. Или показалось?
Мой лейтенант!
Очень жаль, что не удалось попрощаться и я столь неожиданно уехала. Время будет тянуться долго без наших милых разговоров; но и разлука закончится. Это основное свойство событий жизни – они всегда заканчиваются. Различие лишь в том, что мы говорим после: «Слава Богу!» или «Увы…».
Скоро, совсем скоро я вернусь. А там и Новый год! Чудесный праздник, я люблю его так же, как любила в детстве. Только очень не хватает елочки. Но где же ее, родимую, найдешь в этой дикой пустыне…
Как всегда, я Вас совсем заболтала, отвлекла от ратных подвигов.
Скоро увидимся.