– Ну, третий тост, – проговорил Артур.
Молча выпили, захрустели нехитрой закуской – нарезанным луком, – заскребли вилками по вскрытым консервным банкам.
– А нас по указу Горбачёва еще в восемьдесят шестом году вывели, – сообщил лохматый, – тогда все зенитно-ракетные полки из Афганистана убрали. Я всего четыре месяца зацепил.
Ребята продолжали говорить, сыпали названиями афганских гарнизонов и номерами войсковых частей, вспоминали общих знакомых, смеялись над каким-то Саввой из кабульского госпиталя. Марат допил самогон, не дожидаясь тоста, молча протянул стакан лохматому – тот кивнул, налил еще половину.
«Они никогда не вспоминают войну, как ее описывают в кино, – подумал Марат. – Никаких боев, подвигов и горящих колонн, попавших в засаду. Только как на рынке у “духов” водку покупали, как за девчонками с узла связи ухлестывали… Как жили. Потому, наверное, что война для нас – это просто работа. И жизнь».
Тагиров откинулся на спинку дивана, закурил. Вздрогнул: в разговоре упомянули Дундука. Лохматый рассказывал:
– Пришел на батальонное совещание, попрощался. Удивительное дело, даже извинился. Говорит, мол, «если кого обидел – простите, служба у меня такая, партийно-политическая. Нужна бдительность, от так от». Всех обошел, руки пожал. Сказал – с концами, из отпуска уже не вернется в Монголию.
– И куда он? – поинтересовался Артур.
– Не говорил. Но в штабе трепались: мол, выбил себе перевод на Кубу.
– Здорово! – восхитился Артур. – Океан, пляжи, мулатки. Курорт.
– Да ни фига, – подал кто-то голос, – жарища, духота, полгода – дожди. И с выпивкой напряги.
– А нашим туда попасть ох как трудно. Из вояк – только мотострелки, береговая артиллерия и военные советники. Из гражданских – строители, инженеры. Ну, еще летчики Аэрофлота прилетают на денек. А, и торговые моряки, конечно.
– Эх, морякам хорошо-о-о, – протянул, жмурясь, Артур, – деньги лопатой гребут, командировочные в настоящей валюте, товар любой везут в Союз, даже автомашины! У меня дядька, майор запаса, как на пенсию ушел – в Черноморское пароходство устроился.
– А что, – сказал лохматый зенитчик, – нам надо всем кагалом из армии свалить – и в торговый флот. Я вот хорошим электромехаником могу. И по навигационным приборам, и любой радиолокатор – пожалуйста.
– А я любой дизель – как свои пять пальцев, – обрадовался Артур.
Ребятам понравилась игра, все загалдели наперебой:
– Не, я только в коки! Там жратва – мама не горюй.
– А Стаське палубу драить – и то не доверят…
– Комсомол, тебя кем пристроим?
– А Тагирову лучше всех: он первым помощником капитана пойдет, на эту должность армейских берут с превеликим удовольствием! – авторитетно заметил Артур. – Там зыко: вахту стоять не надо. Прочел разок в день политинформацию – и дрыхнуть в персональной каюте. Вот соберем экипаж – и рванем на Кубу!
Ребята засмеялись. Марат молча встал, пошел к себе. Уже закрывая дверь, услышал за спиной:
– Любовь у него туда с Дундуком уехала, понял? Чужая жена. Теперь никогда не увидятся.
– Да уж, половина глобуса – это тебе не на «вертолетку» к подружке сбегать…
Тагиров, не раздеваясь, ничком упал на койку. Уткнулся в подушку. Вспомнил почему-то завернутого в наволочку мертвого младенца, цифру «два», буквы «с», «л» и «в»… Вздрогнул, сбросил подушку на пол и положил голову на руки.
Начальник базы кивнул Морозову:
– Садись, подполковник. Разговор есть. Не пора вам батальон переименовать, а?
Морозов удивился, поскреб подбородок. Осторожно спросил:
– В каком смысле?
– В прямом. Не ремонтно-восстановительный батальон ракетно-артиллерийского вооружения, а Краснознаменный бордель. Или гвардейская психбольница. За полгода чрезвычайных происшествий – вагон, на хорошую дивизию хватит. Причем – на любой вкус! Тут тебе и самоубийство, плавно перетекающее в убийство, и хищение оружия, и два бойца угоревших, и героические подвиги комсомольца вашего… Поезда спасает, диверсантов голыми руками ловит, мины находит, жен у начальников уводит… Страшные люди у тебя в батальоне! Как ты таких выращиваешь, а?
Морозов промолчал. Начальник махнул рукой:
– Ладно, теперь о серьезном. Тут эти, столичные полковники, жаловались на скуку. Надо бы им отдых организовать, экзотический.
Роман Сергеевич поморщился:
– Пусть командир дивизии организует. И еще правильнее – гарнизонный особист с прокурором. Какие у них там развлечения в моде? Пытки в расстрельных подвалах?
– Но-но, – начальник базы испуганно перешел на шепот, оглянувшись на закрытую дверь, – ты соображай, что несешь.
– Виноват, был неправ, – вздохнул Морозов. – Что они вообще от нас хотят? Я, кстати, так и не понял, по какому ведомству эти полковники. Вроде и не контрразведка, и не прокурорские.
– Бери выше, – начальник продолжал шептать, озираясь, – они даже не из министерства обороны. Из комитета.
– Того самого? – Морозов тоже перешел на шепот.
– Нет, хуже, то есть лучше. Из центрального комитета партии. Какой-то или стратегический отдел, или геополитический.
– Чудны дела твои, господи! – Роман Сергеевич вновь яростно почесал подбородок. – И что они в нашей глухомани делают? Какая тут, нафиг, геополитика?
Начбазы задумчиво сказал:
– Им виднее. Я примерно такой же вопрос задавал. Ну, не прямо в лоб, намеком. А они хохочут. Якобы места тут особенные. Влияние имеют на климат. И здесь, мол, сейчас решается, каким этот климат будет. В отношениях между СССР и Китаем. Когда они про отдых заговорили, я вспомнил, как вы удачно год назад комиссию из ставки принимали, из Улан-Удэ. Ну, на охоту их возили. Воробей твой организовал, помнишь?
– Ага, помню, – кивнул Морозов. – Такое не забывается. Нажрались всей комиссией как свиньи и заблевали мне бронетранспортер.
– Это неважно, – махнул рукой начальник базы, – главное – хорошую оценку поставили по результатам проверки. Вот, я москвичам предложил – они загорелись. Ясен пень, им такого видеть не приводилось – стрельба с бронетранспортера по убегающим джейранам.
– Сейчас на них охотиться нельзя, – мрачно сказал Морозов, – у них как раз самки беременные.
– Слушай, ты не выпендривайся, ладно? Тоже мне, защитник природы! Как его… Гринхрен!
– Гринпис, – поправил Морозов, – только они больше по китам.
– Да хоть по котам! Кто тут нам стрелять запретит?
– Да не в этом дело. Неспортивно получается.
– Прекращай, а? – рассердился начальник базы. – Этих полковников даже генералы из Генштаба боятся. Так что готовь выезд на охоту. Офицеров подбери для компании. Солдат не стоит, чтобы огласки не было. Если только водителей. Ну, сам сообрази. Это на юг вам надо?
– Да, ближе к китайской границе, – подтвердил Морозов. – Самые охотничьи места, и лишних свидетелей не будет. Кроме Воробья, возьму Викулова, Быкадорова из танкистов. Тагирова еще.
– Может, не надо Тагирова? – осторожно поинтересовался начальник базы. – Он сейчас на нервах, не напорет чего-нибудь?
– Наоборот, хорошо. Развеется, отвлечется.
– Ну, сам решай. Тебе виднее. Ты же у нас педагог, екарный бабай! – согласился полковник.
Русский в военной форме торопился по пустынной улице Сумбэра. Подошел к двухэтажному дому номер «три», остановился. Огляделся по сторонам. Никого, только скрюченный монгол в драном халате копался в груде мусора, ковыряя хлам самодельным костылем.
Русский юркнул в подъезд. Абориген, видимо, не обнаружил в грязной куче ничего ценного. Вздохнул. Жмурясь слезящимися глазами на яркое солнце, поковылял к следующему дому. Постучал в окно на первом этаже.
Дождался, когда за пыльным стеклом появится размытый силуэт, заныл противным голосом:
– Добрый хозяин, славный багатур, не найдется ли ненужной тряпицы или куска хлеба для нищего калеки?
Возмущенный хозяин ответил в том духе, что попрошайке место в брюхе у степного шакала, причем не целиком, а по кускам. Хамба-хромой, испуганно кланяясь, отошел от окна за угол. Прислонился к стене в бурых потеках грязи, отдыхая.
Прошло немного времени, когда из подъезда третьего дома вышел русский военный и поспешил в сторону железнодорожной станции. Хамба проводил его взглядом и побрел к отделению милиции.
Вскоре он уже сидел в кабинете капитана Доржи, отхлебывал из пиалы и нахваливал:
– Ай, спасибо, дорогой товарищ начальник! Какой вкусный чай! Горячий, жирный!
– Ну, рассказывай. – сказал Доржи, когда пиала опустела. Выслушал калеку. Достал пачку фотографий, положил на стол:
– Посмотри, тут нет того русского, который заходил в третий дом?
Хамба, щурясь, глядел на черно-белые карточки, то отодвигаясь, то чуть ли не прижимаясь носом к столу.
– Что, Хамба, совсем слепой стал? – раздраженно спросил Доржи.
– Плохо вижу, слезятся глаза, – пожаловался калека. – Надо глазные капли покупать, а где же взять денег?
– Будут тебе деньги, – нетерпеливо пообещал милиционер, – гляди внимательнее.
– Хорошие слова говоришь, начальник, – обрадовался Хамба, – от твоих слов и видеть я стал, как орел. Вот, узнаю, – монгол ткнул кривым грязным пальцем в фотографию. – Это товарищ начальник станции Батмунх, это товарищ Басан, это товарищ директор из строительного управления. А это вы, многоуважаемый товарищ Доржи, чтобы вы были здоровы. Где это вы все?
– Да разорвись твоя селезенка, – разозлился капитан, – я же тебе сказал: смотри русских офицеров, а не наших начальников. Снимки сделаны, когда мы были в гостях в советском гарнизоне.
Хамба важно кивнул и снова начал рассматривать карточки, водя по ним пальцем. Радостно воскликнул:
– Вот он! И здесь еще. Этот уважаемый товарищ неизвестный мне русский офицер заходил в подъезд третьего дома и пробыл там сорок минут. Я по солнцу засекал.
Доржи быстро схватил два снимка, впился глазами. Присвистнул:
– Вот это да! Это точно?