И еще один тонкий момент. Сами матросы предполагали, что убийцами во многих случаях выступали их сослуживцы, которые из-за своих монархических убеждений ранее искренне сотрудничали с охранкой, а теперь стремились замести следы. Наиболее характерный факт – занимавшегося сыском на линкоре «Император Павел I» штурмана лейтенанта В.К. Ланге, которого убрал явно кто-то из его собственных осведомителей. Заметим, что, несмотря на то, что матросы в своем большинстве (в том числе и матросы-большевики в своих мемуарах) в целом оправдывали убийства, то в отношении самих убийц хранили полное молчание. Сами же убийцы почти сразу же исчезли из флота, и в ни чьих мемуарах не значатся.
Еще один факт. Казалось бы, самые убежденные противники царизма матросы-каторжане, кому сам Бог велел свести счет с кровопийцами-офицерами, неожиданно наиболее решительно выступили против самосудов. По воспоминаниям председателя Наргенского Совета матроса П.Д. Коваленко, местные офицеры, узнав, что их собираются молодых матросы-артиллеристы, бросились в местную тюрьму к содержавшимся там матросам-каторжанам (осуждённым в 1913 году по громкому «процессу 52-х»). И каторжане спасли от убийц своих вчерашних врагов.
Что же произошло? А то, что молодые матросы стремились показать себя решительными революционерами, а у старых революционеров-каторжан этой необходимости не было. Более того, они, наоборот, были озабочены тем, чтобы не скомпрометировать святую для них идею революции, случайной кровью.
С началом Первой мировой войны на флот были призваны матросы, служившие в более ранние годы, среди них было немало и тех, кто имел большее или меньшее отношение к революционным событиям 1905–1907 годов. С их приходом ситуация на флоте изменилась не в лучшую сторону. Во-первых, повидавшие жизнь и обремененные семьями старые матросы воевать откровенно не желали, а большей частью мечтали отсидеться где-нибудь в теплом месте до окончания войны. Во-вторых, вернувшиеся встретили на флоте своих бывших сослуживцев, оставшихся на сверхсрочную и ставших к этому времени сверхсрочнослужащими и кондукторами, а вследствие этого имевшими, куда большие оклады и права. Это было воспринято вернувшимися на флот матросами с обидой. Кроме этого, участники событий первой революции, возвращаясь на флот, думали, что новое поколение бунтарей встретит их с распростертыми объятьями и признает, как авторитетов. Но ничего подобного не произошло. Молодые бунтари были очень недовольны возвращением представителей «старой гвардии». Да, они были готовы воздать им должное за героическое бунтарское прошлое, но подпускать к рулю начавшейся матросской революции не собирались. Противостояние старых и молодых матросских авторитетов было достаточно острым и победа, вполне предсказуемо, осталась за молодыми, у которых было больше соратников, а, следовательно, и влияния.
Историк ВМФ капитан 1 ранга М.А. Елизаров считает, что матросы ясно чувствовали справедливость переворота в феврале 1917 года, но не могли осознавать объективность процессов, которые вели к революции и созревали, чуть ли не веками. Весь комплекс причин, обусловивший особо радикальную их готовность к революции, созревший гораздо раньше, чем в целом по стране, должен был персонифицироваться в конкретных противниках свержения самодержавия, на которых держалась вековая несправедливость. Таковыми и стали офицеры».
Доктор исторических наук К.Б. Назаренко пишет: «Причины революционности матросов были сложными и неоднозначными. Разумеется, "фундаментом" их бунтарских настроений были социально-экономические и политические интересы тех социальных групп, выходцами из которых они были. Главным фактором было недовольство условиями службы, причем не материальной стороной дела, а моральными унижениями. Культурный уровень матросов после отмены крепостного права вырос, и те порядки, с которыми мирились рядовые моряки эпохи Крымской войны, стали возмущать их внуков. Воспитательные меры (церковные службы и произнесение речей перед строем), предпринимаемые начальством, выросшим в условиях "традиционных" вооруженных сил, уже не достигали цели. Усталость от многолетней однообразной службы на крупных кораблях во время Первой мировой войны сказывалась на эмоциональном состоянии моряков. При этом следует учитывать, что для большинства не слишком политически развитых матросов важен был протест против любой существующей власти. В условиях 1917 г. большевики и анархисты, больше, чем другие политические силы, имели шанс использовать эти настроения. Особенно привлекательны были антивоенные лозунги большевиков. Позднее, во время Кронштадтского восстания, оказалось, что даже большой процент коммунистов в экипажах кораблей не является гарантией от мятежа против большевиков. Усталость от войны и военной службы провоцировали политический протест, и нежелание значительной части матросов принимать участие в Гражданской войне».
Революционной пропаганде среди матросов способствовало и то, что в Петрограде, Гельсингфорсе или Ревеле было легко достать нелегальную литературу. Специфика рядового состава парового флота вообще была таковой, что конфликт матросской массы с офицерством становится неизбежным и более острым, чем в армии. Здесь будет не лишне вспомнить, не только неоднократные матросские мятежи в России, но и аналогичные мятежи в феврале 1918 года в австро-венгерском, в ноябре того же года в германском флотах, а в апреле 1919 года на французской эскадре в Черном море.
Наивно думать, что профессиональные революционеры, направленные для вербовки в ряды своих партий новых адептов из флотской среды, агитировали первого попавшегося им на глаза матроса. Поступай они так, толку от их работы не было бы никакого! Революционеры, как правило, действовали не торопясь. Вначале они изучали ситуацию, определяли матросских лидеров, а затем начинали точечно работать именно с ними. Одних увлекали идеей, других будущими материальными благами, третьих возможной партийной карьерой. Чаще всего, использовалось все в комплексе. Такая работа была весьма эффективно, т. к. завербованный в свою веру матросский лидер сразу же приводил в партийные ряды свое ближайшее окружение, а затем и всю команду. Чем авторитетней и круче был завербованный в партию неформальный лидер, тем более серьезным бывал общий улов матросских душ.
Согласитесь, что старослужащий, но недалекий по развитию матрос, вряд ли мог во все времена сталь неформальным лидером, к его мнению просто никто бы не прислушался. Да «годки» бы уважали его, как своего ровесника, но не более того. Также, как и к мнению грамотного, толкового матроса, но только что пришедшего на корабль матроса из учебного отряда никто бы из старослужащих не прислушивался. Ты вначале послужи с наше, испытай почем он фунт матросского лиха, а потом и слово иметь будешь! Пока же сиди, помалкивай и учись, салага этакий!
Классический неформальный лидер обязательно должен быть матросом, прослужившем на кораблях не менее 4–5 лет, в совершенстве освоивший свою специальность, развитый физически и умеющий продемонстрировать свои кулаки, а кроме этого не жадный, веселый и достаточно грамотный. Например, будущий председатель Центробалта П.Е. Дыбенко полностью отвечал всем этим критериям настоящего матросского авторитета. Призывался он в 1912 году и поэтому, к 1917 году, прослужив пять лет, считался уже старослужащим. Кроме этого, еще до призыва Дыбенко обучился на электрика, что было тогда достаточно редким явлением, и поэтому служил гальванером, т. е. был весьма ценным и грамотным специалистом. Кроме этого Дыбенко был здоровяком. Имел пудовые кулаки и с завидной легкостью пускал их в дело. Помимо этого, будущий председатель Центробалта имел громкий голос, виртуозно матерился и был не дурак выпить и погулять. Как настоящий неформальный лидер, Дыбенко сколотил вокруг себя группу матросов, своеобразную личную гвардию, с помощью которой устанавливал в корабельных «низах» свои законы, грабил безответную часть команды, карал возмущающихся и миловал подчинившихся.
Часто на больших кораблях возникало сразу несколько достаточно влиятельных кланов во главе со своими лидерами. Эти лидеры могли враждовать друг с другом или заключать какие-то союзы, делить сферы влияния.
Надо иметь в виду, что таких перегибов, какие творили по отношению к молодым матросам «годки» в советские время на кораблях дореволюционного флота, как и флота периода революции, не было. Порукой тому была старинная система «дядек».
Дело в том, что каждый в российском флоте, начиная со времен Петра Первого, молодой матрос, по прибытию на корабль должен был обязательно избрать из старослужащих матросов себе «дядьку». В обязанности «дядьки» входило обучение «племяша» тонкостям корабельной службы и жизни, а кроме того его защита от кулаков других старослужащих матросов и «шкур», т. е. унтер-офицеров. Отметим, что инициатива выбора, при этом, шла не от старшего, а от младшего. Быть дядькой» считалось у старослужащих матросов почетно и выгодно, так как «племяши», брали на себя многие бытовые заботы своего «дядьки»: стирали его одежду, делали приборку и т. д., а потому, чем больше было племяшей у «дядьки», тем лучше и сытнее ему жилось. Ну, а молодые матросы, в свою очередь, старались, чтобы их «дядькой» был наиболее авторитетный старослужащий матрос со здоровенными кулаками.
Выбрав себе «дядьку», молодой матрос просил разрешения стать его «племяшом». Если «дядька» не был против, то молодой матрос давал ему присягу на верность, что будет всегда во всем его слушаться и повиноваться. После этого новоиспеченный «племяш» через того же «дядю» покупал не менее двух бутылок водки. Далее следовал ритуал обмывания родственных отношений. Племяшу, при этом, наливали стакан водки и бросали в него кусочки хлеба и колбасы (это назвалась «мурцовкой»), остальная водка распивалась дядькой и взводным унтер-офицером, который приглашался как свидетель. Отныне «племяш» обязан был быть преданным во всем своему «дядьке» пока тот не уволится в запас, а сам «племяш» не станет «дядькой» для новых молодых матросов. Что касается офицеров, то все они прекрасно знали об этой неофициальной структуре подчиненности, но ничего против не имели, так как она помогала поддерживать порядок на корабле.