риплым голосом существо обменялось с прибывшим всего несколькими словами и предложило ознакомиться со странным документом. «На бумаге черным по белому было написано, что существует тайная организация, располагающая неограниченным кадром членов во всех уголках земного шара до необитаемых островов включительно, неограниченными материальными средствами и неограниченным запасом вооружений. Управляется организация Верховным Советом из людей, рядовым членам неизвестных. Цель организации — борьба с большевиками всеми средствами. Содержание членов организация берет на себя».[322] Автор воспоминаний был весьма шокирован, но согласился вступить в нее сразу же. Затем пришлось подписать другую бумагу, гласившую, что за нарушение правил организации вступивший подлежит смертной казни — а также и без всяких проступков, просто по усмотрению Верховного Совета.
Как видим, блеф причудливо переплетался с попытками подражания масонству, а реальное содержание — квазимистической оболочкой. Карнавальность смуты наблюдается здесь с максимальной очевидностью. Ясно, что столь доморощенные и несуразные методы попросту отталкивали прежде всего наиболее активных и серьезных офицеров, и потому результаты вначале были ничтожны — удалось лишь с трудом получить 20 тыс. румынских лей от французских представителей, а число сторонников не превышало десятка.
Все изменилось с 12 декабря, когда в организацию вступил Генерального Штаба полковник М. Г. Дроздовский, быстро возглавил ее и добился легализации под названием Первой Бригады Русских Добровольцев.[323] И именно к этому времени относится упоминание об отделе «таинственного Московского центра», который помещался в одном доме с добровольческим бюро записи; более того, есть сведения о его причастности к вербовке и агитации через газеты «Русское слово» и «Республиканец».[324] Объединение офицеров в Измаиле шло по сходному со столичным сценарию, потому что и там лазареты превращались в «убежище всем тем, за кем охотилась советская власть»; так еще в ноябре «вырос первый белый очаг» на юго-западе России, возглавленный полковником М. Л. Жебрак-Русакевичем.[325]
С другой стороны, ближайший помощник Дроздовского, весьма подробно касаясь данного периода, ни словом не упоминает о контактах своего шефа с алексеевскими эмиссарами. Косвенным подтверждением служат многие факты. Во-первых, при всем монархизме Дроздовский лидера и кумира видел в Корнилове и ни в ком другом.[326] Во-вторых, впоследствии, при соединении с ним отряд Жебрака — вероятно, «алексеевца» — вел долгие переговоры, претендуя на самостоятельность.[327] И, главное, Деникин писал о Дроздовском как об «одном из основоположников армии»,[328] то есть как о самостоятельной фигуре.
Дроздовский развернул сеть вербовщиков в прифронтовых городах: в Одессе, Кишиневе, Тирасполе. Помимо воззваний набор велся и более активным, довольно оригинальным способом. Его сотрудники специально посещали вокзалы и кафе, заводили там разговоры с офицерами, массово приезжавшими с фронта, и рассказывали об организации. Многие отвечали, что «устали воевать»; вступавшие же частично временно направлялись обратно в полки для агитации, так как командиры, мотивируя нехваткой офицеров, не отпускали их к добровольцам.[329] Поступавшие размещались в общежитиях Евгениевской общины и получали пособие. Не вполне определенное состояние организации лишало добровольцев довольствия, затрудняя дальнейшее формирование.
Во второй половине декабря по штабам армий разослали приглашение желающих якобы на американскую службу, но явившихся из консульства переправляли на улицу Музелер, в добровольческое бюро. С этого времени некоторая финансовая поддержка стала поступать от союзников, что позволило обеспечить добровольцев хотя бы самым необходимым.[330] Дроздовский наладил канал и для притока офицеров из собственно России: на станции Унгени их встречал специальный агент. К январю удалось собрать в Скинтее более 200 человек.
Теперь, когда Дроздовским была проделана первая, самая трудная организационная работа, штаб фронта наконец решил подключиться к ней и захватить руководство. Щербачев 24 января 1918 г. отдал приказ о формировании Отдельного корпуса русских добровольцев в составе штаба и трех бригад. Командиром корпуса назначался командующий 9-й армией генерал-лейтенант А. К. Кельчевский, а начальником штаба — генерал-майор А. Н. Алексеев; истинный же организатор добровольчества на Румынском фронте Дроздовский оттеснялся с первой роли, став лишь командиром 1-й Скинтейской бригады. Началось развертывание 2-й Кишиневской бригады, которую последовательно возглавляли генералы Асташов и Белозор. Планировалось создание 3-й бригады в Болграде.[331]
Но бурная деятельность штаба корпуса, разросшегося до невероятных размеров, мало способствовала притоку добровольцев. Бюрократизировав бумажную сторону, Кельчевский не делал ничего для популяризации идей и целей. Между тем Дроздовский напрямую, через своих вербовщиков, продолжал собирать пополнения, доведя численность бригады к февралю до 500 человек. На совещании в штабе корпуса выяснилось, что из 5 тыс. записавшихся 3 тыс. оказалось на штабных должностях; на долю Кишиневской бригады приходилось свыше 1,5 тыс. — преимущественно «мертвых душ». Это внушило Кельчевскому мысль о невозможности похода, Дроздовский вспылил и резко заявил, что он «с каким угодно числом решительных людей пойдет на Дон к генералу Корнилову и доведет их»;[332] чины штаба сочли его «авантюристом и маньяком». Появился приказ о недействительности подписки и об упразднении корпуса, и 2-я Кишиневская бригада уже расформировывалась, ведя к распылению части добровольцев.
В Добровольческую армию по алексеевским каналам через Москву при помощи Союза бежавших из плена было переправлено до 16 января 1918 г. 2 627 офицеров.[333] (Некоторая часть из них сначала попала к Дутову, но, не найдя в Оренбурге «твердой власти и плана похода на Москву», большинство уехало к Алексееву.[334]) Переброска происходила довольно методично, на ряде станций по маршруту — Грязи, Воронеж, Лиски — постоянно дежурили агенты из числа солдат, передававшие «своим» офицерам документы и немного денег и зачастую маскировавшиеся под большевиков.[335]
В начале декабря через контр-адмирала M. A. Беренса, побывавшего в Москве, наладилась связь с морскими офицерами Балтики; можно говорить о появлении флотского филиала Алексеевской организации. Одним из ее активистов был капитан 1 ранга П. М. Пиен, дежуривший в явочном кафе на Морской улице Петрограда и переправлявший добровольцев на Дон,[336] правда, таковыми оказались буквально единицы. Причиной стало, скорее всего, прозаическое нежелание флотского офицерства идти в сухопутные войска.
При том, что Алексеев проделал основную работу по созданию армии, многие явившиеся офицеры кумиром считали Корнилова, который во время быховского заключения, не прервавшего сношений арестованных с внешним миром, продолжал контакты с верными командирами. В результате в ноябре-декабре «почти каждый день… приезжали с фронта офицеры и отдельные бойцы ударных батальонов».[337] Параллельно алексеевскому возникло корниловское бюро записи, которым первые несколько дней руководила прапорщик Бочкарева.
Корнилов приступил к налаживанию собственных связей с Москвой, Румынским фронтом и Сибирью. В первую отправились его эмиссары полковники Страдецкий и А. П. Перхуров[338] (затем руководитель Ярославского восстания 1918 г. и генерал-майор колчаковских войск), вошедший в контакт с Савинковым и организовавший Союз Защиты Родины и Свободы, где встретился с участниками латышского ударного движения Бредисом и Гоппером. Любопытно, что сам он в воспоминаниях умолчал о корниловском поручении, и мы знаем об этом лишь по мемуарам его близкого сотрудника. Посланец же Алексеева, пытавшийся проникнуть в СЗРиС, потерпел неудачу.[339] Гонец Корнилова, полковник В. В. Троцкий, посланный к Щербачеву, погиб в пути, но, вероятно, связь с Яссами все же установилась — на эту мысль наводят безусловно восторженные отзывы о командующем Дроздовского, ведшего добровольцев именно «к Корнилову» и после известия о его гибели писавшего о потере точки стремления.[340]
Корнилов проводил сбор приверженцев не столь централизованно, как Алексеев, более основывался на личных знакомствах и по полковому принципу. Его сеть охватывала далеко не все части, но задействованные давали большее число добровольцев. Одним из его доверенных лиц был командир 467-го пехотного Кинбурнского полка полковник В. Л. Симановский, еще в августе предпринявший «реальные шаги для изучения… предполагаемых возможностей сбора корниловских сил».[341] Организация охватывала не только дивизию, в которую входил его полк, но и 45-ю пехотную и, соответственно, имела отделения в местах дислокации — Петрограде, Двинске, Кронштадте, Южной Финляндии и Пензе. Наиболее надежные офицеры, специально переведенные в сентябре в запасные батальоны, отработали маршруты отправки добровольцев на Ростов-на-Дону — Кубань — Владикавказ — Баку. Именно Симановский собрал четырехротный офицерский батальон почти в 500 штыков, понесший большие потери в январе 1918 г. Но Корнилов 3 февраля приказал пополнить его двумя р