Н. Озеров[456]ЛЕЙБ-ДРАГУНЫ В ДОБРОВОЛЬЧЕСКОЙ АРМИИ[457]
Разум и сердце не могут допустить, что все погибло безвозвратно и навсегда. Глубоко верится, что вновь воскреснет Великая Россия под скипетром Русского Императора. Вздохнет свободной грудью родная страна и быстро начнет восстанавливать свои силы. Воскреснет и былая Императорская гвардия, и лейб-гвардии Драгунский полк[458] станет вновь могучим оплотом, честно неся службу за Веру, Царя и Отечество. Разве в этом не порука минувшая Гражданская война и упорство зарубежных лейб-драгун, несущих терпеливо тяжелую долю изгнания? Ведь это непримиримые, тесно спаянные старыми заветами и традициями кадры, вокруг которых, прикоснувшихся к родной земле, соберется та ратная сила, которая с другими русскими патриотами могучим ударом растопчет иудейскую пентаграмму и даст возможность русскому народу вернуться к своему исконному началу. И в особенности своими заслуженными страданиями России лейб-драгуны займут в рядах Императорской гвардии свое прежнее почетное место.
С душевной тоской следим мы за ужасной судьбой нашего дорогого Отечества. Но пройдет кошмар последней смуты. Вернутся родной уют и быт, а с ними и все то, что было недавно так дорого и незабываемо. Среди дружеских бесед будут слушать молодые драгуны страшную быль о геройских днях Великой войны, об ужасах междоусобия и ига красных тиранов, о жизни за рубежом… и преклонять свою голову перед этим святым и дорогим для нас прошлым, в котором мы и теперь черпаем наши силы и веру, а с ними уверенность, что смилуется Господь над Россией и пошлет ей прощение, а с ним и милость жить под высокой рукой Русского Царя, а нам, драгунам, радость и честь вновь служить в рядах Царской гвардии. Поэтому можно и должно записывать все то, что каждый из нас, драгун, пережил и видел воочию с 1914 года… Постараюсь и я, по мере сил, описать «кусочки жизни полка в Великую войну и в Добровольческой армии», пробежавшие перед моими глазами. Нелегкая это теперь задача, прошло уже восемь лет после прекращения борьбы на Юге России, не сохранилось у меня ни одной записи и многое уже забыто.
В конце 1918 года мы с братом, корнетом Озеровым 2-м[459], находились в составе роты Особого назначения Сводно-гвардейского пехотного полка, расположенной вблизи города Ялты, в Ореанде. Хотя фронт продвинулся уже довольно далеко, на север от города Мелитополя, но в южной части Крыма было неспокойно. Много вооруженных коммунистов укрывались в горах, и при их содействии можно было ожидать выступлений и местных. В это время Лица Императорской Фамилии находились: Государыня Императрица Мария Федоровна в Ай-Тодоре, во дворце у Великого Князя Александра Михайловича; Великий Князь Николай Николаевич и другие Великие Князья жили в районе Дюльбера, в котором нес охрану офицерский отряд Особого назначения. В составе последнего был и наш ротмистр Александровский[460].
В обязанности роты Особого назначения входило нести караульную службу в городе Ялте, высылать патрули в сторону Ялты и Дюльбера, а в случае нападения коммунистов на один из этих пунктов немедленно выступить на усиление отрядов, несших охрану. Жизнь тянулась однообразно, было много нарядов. Коммунисты, пользуясь горной и лесистой местностью, часто устраивали засады, обстреливали патрули, а иногда даже и нашу казарму.
Мы все с нетерпением ожидали отправки на фронт. Уже в Северной Таврии формировались эскадроны полков 1-й гвардейской кавалерийской дивизии. Наш старый командир, свиты Его Величества, генерал-майор граф Нирод[461], к которому мы иногда заходили в Симеиз, давно уже вел переписку с полковником Римским-Корсаковым относительно формирования в Добровольческой армии эскадрона лейб-драгун. Римский, командовавший в Крыму пограничной стражей, ожидал приказа об освобождении от занимаемой должности, чтобы взяться за формирование нашего эскадрона.
Проходят праздники Рождества Христова и Нового года, и, наконец, мы получаем приказ: полуроте роты Особого назначения 5 января 1919 года грузиться на пароход, для отправки в город Феодосию и дальше в Мелитополь, на фронт, на пополнение Сводно-гвардейского пехотного полка.
В Мелитополе командующий войсками Таврии генерал-лейтенант Шиллинг временно прикомандировывает меня к эскадрону Кавалергардского полка, а корнета Озерова 2-го, как юриста, назначает в помощь полковнику лейб-гвардии Измайловского полка Матвееву[462], который заведовал гражданской частью управления Северной Таврии.
Недолго пришлось мне пробыть в кавалергардском эскадроне, в колонии Эйгенфельд. Приехавший в город Мелитополь в двадцатых числах января полковник Римский-Корсаков вызывает меня по телефону. После радостной встречи и затянувшейся далеко за полночь беседы, рассказов о том, что пережито каждым из нас после большевистского переворота, планов на будущее и обсуждения различных возможностей скорейшего возрождения родного полка на следующий день получаем приказание: корнету Озерову 2-му оставаться пока при штабе, а мне ехать в район Пришибской волости, в распоряжение полковника Ковалинского, начальника самообороны немцев-колонистов этого района и командира дивизиона, в который входили пеший эскадрон улан Его Величества, такой же эскадрон конногренадер и два орудия гвардейской конной артиллерии. Здесь я до прибытия полковника Римского-Корсакова должен был собрать возможно большее число добровольцев. Драгунам разрешено было формироваться при Сводно-гвардейском пехотном полку в качестве команды разведчиков этого полка.
Положение на фронте, в Пришибском районе, в это время представлялось следующим: на линии железной дороги Мелитополь—Александровск узловая станция Феодоровка и станция Пришиб были заняты отрядом гвардейской пехоты. От станции Пришиб и далее на восток участок в 50 верст до села Большой Токмак занимали отдельные отряды самообороны немцев-колонистов под командой строевых офицеров и под общим начальством полковника Ковалинского, штаб которого находился в селе Пришиб. Здесь же был и резерв этого участка – формирующиеся пешие эскадроны: улан Его Величества, конногренадер и два орудия конной артиллерии. Станция Большой Токмак на линии железной дороги Феодоровка—Пологи и далее участки на восток оборонялись частями Сводно-гвардейского пехотного полка, штаб которого стоял в районе Верхнего Токмака. На всем фронте шли упорные бои с превосходными силами противника. Самооборона колонистов вела успешную борьбу с красными до тех пор, пока последние представляли собой малоорганизованные части, почти банды, но теперь, когда стали появляться у неприятеля дисциплинированные, обученные, стойкие полки, снабженные и артиллерией, немцы-колонисты не выдерживали часто сильного артиллерийского огня и повторных атак противника, начали уступать красным одну позицию за другой.
Полковник Ковалинский не разрешает мне набирать добровольцев в Пришибе, так как здесь расположены его части, а дает мне район по правому берегу реки Молочной, где имеется ряд крупных колоний и русских сел. Начальник района также предупреждает меня, что в случае тревоги – нового наступления красных – вызовет меня по телефону для исполнения при нем обязанностей полевого адъютанта.
Гальбштадт находится в двух верстах на восток от Пришиба и отделен от последнего рекой Молочною. Это громадная менонитская колония, даже скорее маленький городок; много каменных двухэтажных домов, есть гимназия и несколько заводов. Менониты, по своим религиозным убеждениям, не могут служить на военной службе, и наше старое правительство освобождало их от зачисления в строевые части, назначая в санитарные отряды, обозы и другие нестроевые команды; поэтому я весьма боялся, что моя миссия не будет здесь успешной. Немцы встречают меня радушно; скоро с радостью узнаю, что по сложившимся обстоятельствам и менониты вынуждены теперь взяться за оружие для защиты родных очагов от нашествия красных тиранов. Они охотно поступают в наши воинские части и доблестно дерутся с войсками Третьего интернационала. В первые же три дня моего пребывания в этой колонии явилось семь драгун-добровольцев. Затем красные переходят в наступление, и после нескольких суток упорных боев, в которых и я принимал участие, удается отбросить неприятеля и восстановить прежнюю линию фронта.
Эти бои ясно показали, что нашим слабым отрядам невозможно будет удержаться в Северной Таврии и даже помешать дальнейшему продвижению к Крыму противника, увеличившего свои силы новыми полками, прибывшими из центра России.
Наступает некоторое затишье, и я, возвратившись в колонию Гальбштадт, продолжаю подготовлять формирование эскадрона, веду с поступающими драгунами строевые занятия.
В первой половине февраля приезжает полковник Римский-Корсаков, затем постепенно съезжаются штабс-ротмистры Левицкий[463], Бок[464], Зеленой[465], Коптев[466]. Прикомандировывают к эскадрону сотника Гевлича[467], лет двадцать тому назад служившего в полку, с младшим сыном старшим унтер-офицером из вольноопределяющихся[468], поручика артиллерии Зеленого[469], брата штабс-ротмистра, корнета Гаусмана – двоюродного брата штабс-ротмистра Дитца, вольноопределяющегося графа Толстого[470]