. Скоро у нас уже в эскадроне 60 драгун-добровольцев.
Из обоза Сводно-гвардейского полка удалось достать винтовки, патроны, две повозки, кухню. Разрешено также произвести конскую мобилизацию в Гальбштадтской и Гнаденфельдской волостях. Получаем 80 прекрасных лошадей, большинство которых служили впоследствии в строю два года, вплоть до последней Крымской эвакуации, прошли громадные пространства Юга России и не раз выручали драгун в трудные минуты боя. При следующих мобилизациях лошадей мы уже ни разу не получали такого прекрасного конского состава.
Очень плохо обстояло у нас дело с седлами и обмундированием, которых в интендантстве нельзя было достать. Выдали нам лишь фуражки, кокарды, и местные портные сшили погоны, которые нашивались драгунам на их крестьянскую одежду. Седла пришлось реквизировать у местного населения. Эти так называемые пахотные седла употреблялись колонистами при вспашке полей и были крайне неудобны для всадника и для коня. Вследствие этого после больших переходов в эскадроне всегда было много набитых лошадей. За все время нашего существования в Добровольческой армии интендантство выдало нам не больше двадцати седел, а раздобывали их драгуны в боях, при столкновениях с красной конницей и постепенно заменяли ими пахотные. Корнету Озерову 2-му удалось получить для нас некоторое количество револьверов, офицерских и солдатских шашек, сданных населением в управление Северной Таврии.
Каждый день можно было ожидать, что обстановка на фронте потребует участия в боях и драгун. Необходимо было возможно скорее подготовить к этому эскадрон. С раннего утра шли усиленные занятия, обучение строю, верховой езде, стрельбе и уставам. Кадровых унтер-офицеров кавалерии у нас еще не имелось, и их обязанности исполняли офицеры. В промежутках между занятиями далеко разносилась дружная песня драгун: «Смело мы в бой пойдем за Русь святую…» Вечером при караульном помещении располагалась дежурная часть эскадрона, которая выставляла от себя посты на северной окраине колонии.
Во второй половине февраля красные вновь перешли в энергичное наступление по всему фронту и захватили Большой Токмак, громадное село с двадцатитысячным населением, растянувшееся на семь верст с запада на северо-восток, где подходит к нему железная дорога Мелитополь—Пологи.
Часов в восемь вечера, по получении известия о переходе этого пункта к противнику, от драгун были высланы два разъезда: один – старшего унтер-офицера Гевлича, в пять коней, к западной части Большого Токмака, а другой – в 15 коней, под моей командой, пошел вдоль полотна железной дороги к станции Большой Токмак для связи с гвардейскою пехотой. Это был день первого боя части драгунского эскадрона с красными в Добровольческой армии.
Мой разъезд двигается прекрасно, видно, что драгуны, несмотря на короткий срок обучения, хорошо усвоили технику движения разъездов. Одновременно с нами подходит к станции и наш бронепоезд. Начальник отряда рассказывает мне обстановку и просит выставить для наблюдения за флангами участка два конных поста: один с южной, а другой с северной стороны станции.
Красные вновь атакуют станцию, но дружным огнем гвардейской пехоты, спешенных драгун, орудий и пулеметов бронепоезда атака отбита, и противник понес большие потери. Вскоре после прекращения боя из штаба приходит приказание: роте, оборонявшей станцию Большой Токмак, присоединиться к первым двум батальонам Сводно-гвардейского полка и с ними отходить в направлении на город Бердянск; эскадрону лейб-драгун, отряду полковника Ковалинского и 3-му батальону Сводно-гвардейского полка, занимавшему станцию Пришиб, – всем отходить через город Мелитополь в Крым.
В час ночи пехота и бронепоезд оставляют станцию и направляются на восток. Мой разъезд идет на юг, возвращается в колонию Гальбштадт. За мое отсутствие старший унтер-офицер Гевлич с пятью драгунами проник в западную часть Большого Токмака и привез ценные сведения о противнике.
В шесть часов утра красные уже входили в колонию Гальбштадт, а наш эскадрон, в 50 коней, во главе с полковником Римским-Корсаковым, за которым ехали два драгуна с развевавшимся на пиках трехцветным флагом и полковым значком, выступил на юг по правому берегу реки Молочной. По левому берегу этой же реки отходил отряд полковника Ковалинского. На нашей дороге тянулась в Крым бесконечная лента повозок беженцев.
Ночью, подходя к городу Мелитополю, мы все поражены были необычайным явлением, которое произвело на каждого из нас глубокое впечатление. На черном фоне неба, с северо-западной стороны, появились светлые столбы, один из них своею формою напоминал крест – он казался нам знамением свыше: Господь не оставит нас Своею помощью на терновом пути борьбы за православие и Святую Русь.
В городе Мелитополе драгуны отдыхали целые сутки, а затем приказано было, вместе с другими гвардейскими эскадронами, прикрывать отход нашей пехоты в Крым. После нескольких дней арьергардных боев наши части благополучно отошли к станции Сальково.
Станции и предмостное укрепление занял понесший большие потери в боях в Северной Таврии малочисленный 3-й батальон Сводно-гвардейского пехотного полка. В полверсте на восток от него – окопы, прикрывавшие дорогу на полуостров, поручено мне оборонять со взводом в 20 драгун и приданными им двумя пулеметами пехотного полка. Главные наши силы расположились на Чонгарском полуострове. Противник наступает на Сальково от деревни Ново-Дмитриевка и вдоль железной дороги и засыпает станцию снарядами. Днем против участка, занимаемого драгунами, появляются цепи красных, но, встреченные дружным ружейным и пулеметным огнем, останавливаются. Боюсь, что в случае ночной атаки взводу драгун невозможно будет удержать слишком большую для него позицию. Но ночь проходит сравнительно спокойно, лишь изредка слышна перестрелка наших дозоров с разведкой красных. Стояли сильные морозы, и драгуны, которые не имели теплых вещей, сильно страдали от холода. На следующий день нас сменяет штабс-ротмистр Коптев с другим взводом.
Упорный бой за обладание станцией Сальково продолжается трое суток. Наше командование решило покинуть эту позицию и занять новую в северной части Чонгарского полуострова.
Эскадрон получает на правом фланге боевого участка окопы без проволочных заграждений, которые примыкают к Сивашу. Перед нами песчаная стрелка, северная часть которой занята противником. Ночью выставляем на стрелке сторожевое охранение… Слышна беспорядочная стрельба… Скачу узнать, что происходит… Подъезжаю к постам… Хорошо светит луна, вдали видны силуэты красных разведчиков. Вдруг между нами и красными поднимается какая-то фигура. В руке у меня наготове наган… стреляю… к счастью, в темноте промазал… Выясняется, что фигура – полковник контрразведки Н., посланный генералом Деникиным несколько месяцев тому назад в глубь России, который по исполнении возложенной на него задачи пробирался к нам в одежде красноармейца через расположение советских полков.
Красные подвезли много артиллерии и засыпают наши окопы снарядами. Несколько дней добровольцы упорно отбивают все атаки, все же противнику удается прорвать наше расположение.
Драгунам и батарее гвардейской конной артиллерии приказано задерживать продвижение противника до прохода нашими частями Чонгарского моста. Эту задачу эскадрон выполняет блестяще.
Нашей пехоте удается оторваться от красных, благополучно пройти через мост по гати длиною в полторы версты и занять новую позицию. Драгуны проскакивают по гати уже под огнем неприятельских орудий. У нас есть раненые всадники и лошади.
Окопы у Чонгарского моста занимает гвардейская пехота и две батареи артиллерии. Драгунам поручено наблюдение за Сивашем в восточной части полуострова и помешать возможным попыткам противника высадить нам в тыл десант из Геническа. Днем мы выставляем по берегу Сиваша конные посты, а ночью высылаем между ними и офицерские разъезды.
После трехнедельных непрерывных боев и походов, в которых приходилось воспитывать драгун, чрезвычайного напряжения всех сил, недостатка сна, страдания от непогоды и усталости на фронте наступает некоторое затишье. Стоят теплые мартовские дни, и природа начинает оживать. Наряды от эскадрона по наблюдению за Сивашем нетрудные. Прибыл корнет Озеров 2-й…
19 марта полковой праздник. Отрядный священник служит молебен. Пришли помолиться с нами и офицеры стоявших в резерве двух рот гвардейской пехоты. После церемониального марша гостям были предложены, в крестьянской хате, скромная трапеза и стакан вина.
В конце марта красные прорвали фронт у Перекопа, а затем у Юшуни. Нашему отряду приказано было отходить к Джанкою. Отсюда все гвардейские эскадроны вновь высланы на север задержать противника и прикрыть движение отходящего из Юшуни на дорогу Джанкой—Владиславовка отряда полковника Слащова.
После прибытия этого отряда и короткого боя у Джанкоя наши эскадроны к ночи сходятся у первой станции на линии железной дороги Джанкой—Феодосия. Общее командование над всеми частями переходит к полковнику Слащову.
На рассвете следующего дня был выслан, под моим начальством, разъезд в двадцать коней к станции Курман-Кемельчи на линии железной дороги Симферополь—Джанкой. Около села этого же названия мы встретились с передовым разъездом противника, который быстро отступил на запад. На станции драгуны разогнали толпу местных коммунистов, разломали телеграфные и телефонные аппараты и перерезали провода. При выступлении из Курман-Кемельчи мы были обстреляны появившимися с севера цепями противника, а с юга – пулеметным огнем с импровизированного бронепоезда симферопольских рабочих-коммунистов, ехавших навстречу советским войскам.
Разъезд присоединился к эскадрону в болгарской деревне, поблизости станции Колай. Здесь часов в восемь вечера получаю новую задачу: полуэскадрону драгун и кубанскому конвою штаба полковника Слащова, под моей общей командой, немедленно выступить к полустанку на север от Колая и выбить из него красных. Мой конный отряд, пройдя сторожевое охранение гвардейской пехоты и приблизившись на сто саженей к расположению противника, спешился в складке местности и двинулся цепями к станции.