Немедленно принялись мы за дело, которое оказалось нелегким. Никакими инструментами и приспособлениями мы не располагали, и работа оказалась невероятно трудной. Маленькие легкие и изящные катера, каковыми они казались в волнах Азовского моря, оказались на земле чрезвычайно тяжелыми и громоздкими, и, перекатывая через стрелку, имевшую в этом месте немного более полуверсты расстояния в ширину, мы промучились трое суток. К тому же и непредвиденное обстоятельство – довольствие людей в солончаковой пустыне, каковою была здесь стрелка, где не было даже пресной воды, необычайно осложнило дело.
К концу третьего дня два катера находились уже в Сиваше, но артиллерийская стрельба слышна была уже к северу, и ясно было, что вся наша каторжная работа по перетаскиванию оказалась ни к чему. В это время корпус наш, разбив большевиков, подходил уже к Джанкою. Не имея никаких инструкций от начальства, мне предстояло сделать выбор: возвращаться назад на полуостров и искать свой полк, что было связано с большой потерей времени в такую горячую пору, или же двигаться на север по стрелке для присоединения к драгунам. Зная от моряков, что драгуны были крайне малочисленны, я решился на последнее. 10 июня я прибыл в деревню, названия которой уже не помню, где расположен был лейб-драгунский обоз, и явился к полковнику Римскому-Корсакову. Полковник Римский выразил большую радость по поводу нашего прибытия. Его эскадрон был численно очень невелик (красные занимали позиции впереди, и со дня на день можно было ожидать приказа о наступлении). В деревне, куда я прибыл, находился лишь обоз, эскадрон же продвинулся на 40 верст к северу и занял без боя село Чакрак. Полковник Римский предложил мне выступить вместе с ним в Чакрак, но недостаток подвод вынудил меня воспользоваться предложением моряков перевезти кирасир на пароходах. К вечеру того же дня я был в Чакраке.
Это громадное богатое село в плодородной части стрелки, окруженное хуторами. На одном из них, а именно хуторе Чебаненко, в 8 верстах к северу от Чакрака, остановились конные драгуны. По указанию полковника Римского, мой полуэскадрон занял северную окраину Чакрака и выставил 3 заставы. Южную часть села заняли драгунский штаб и обоз. Расстояние между нами было, таким образом, около версты.
12 июня, проверив вечером посты, я вернулся в свою хату и, не раздеваясь, лег спать. В полной темноте я был внезапно разбужен старшим заставы, доложившим, что с хутора Чабаненко прискакали три драгуна. На хуторе был якобы бой, и все драгуны погибли. Допросив подробнее драгун, я убедился, что что-то серьезное происходит на хуторе. Драгуны в один голос заявляли, что в непроглядной тьме эскадрон их подвергся нападению большевиков и только им троим удалось спастись. Отправив одного драгуна к полковнику Римскому, я оставил двоих у себя в качестве конных разведчиков и ординарцев и немедленно поднял своих кирасир. Тьма была кромешная. Усилив заставы у обоих входов в село с севера и оставив нескольких кирасир в резерве, я рассыпал остальных цепью между селом и Азовским морем – место наиболее доступное для прохода большевиков. Прошло с полчаса томительного ожидания. Вдруг почти одновременно послышался конский топот спереди и сзади. Из тыла приехал обеспокоенный полковник Римский с ротмистром Боком. Они сообщили, что тревога в обозе была поднята вольноопределяющимся Бибиковым, прискакавшим с хутора по берегу моря и миновавшим, таким образом, мои посты. Обоз был немедленно отправлен под командой корнета Гаусмана на юг. Увидев боевой порядок кирасир, полковник Римский выразил мне свое удовлетворение в самых лестных выражениях. С севера вскоре подошли драгуны во главе с ротмистром Александровским и другими офицерами. Тревога оказалась преувеличенной. Не досчитывались лишь поручика Озерова 1-го и нескольких драгун. Дождавшись рассвета, мы все выехали верхом на место боя. Около злосчастного хутора на берегу моря несколько драгун укладывали на английский катер тяжелораненого поручика Озерова. Драгуны были совершенно мокрые, так как, отступив к морю, они попали под обстрел судовой артиллерии, спастись от которой смогли, лишь выйдя в море. На дворе хутора валялись трупы. Драгун было, к счастью, только четверо, красных много больше. Красные, застигнув драгун ночью врасплох, подверглись, однако, сопротивлению, а также артиллерийскому обстрелу наших судов и, понеся большие потери, скрылись.
Останавливаясь на описании этого боя у полковника Главацкого, позволяю себе отметить следующие неточности. Меня самого автор называет поручиком Максимовым. Все события он относит к маю, а не к июню. О кирасирах автор говорит весьма глухо, что они находились на полпути (?), выступив пешком во время боя (?). Далее автор говорит, что по прибытии ординарца (Бибикова) главные силы вышли из Чакрака. Главных сил вообще не было, если не считать кирасирского ядра. Из Чакрака вышли те драгуны, которые отошли с хутора, часть кирасир и офицеры во главе с полковником Римским. Хотя кирасирам непосредственного участия в бою принять не пришлось, однако они сыграли некоторую роль в событиях, о чем неоднократно впоследствии вспоминал при встречах со мною полковник Римский.
На следующий день после боя драгуны были отведены на отдых в Чакрак, а мои кирасиры сменили их. В 12 часов дня я прибыл на хутор Чабаненко и явился к полковнику Главацкому. Несколько драгунских офицеров и конных ординарцев драгун остались с нами на хуторе. В ночь с 14-го на 15 июня была произведена боевая тревога, описанная полковником Главацким, вызванная подходом красных. До боя, однако, не дошло. 16 июня на хутор снова пришли драгуны, на смену кирасирам. Отойдя в Чакрак, я узнал, однако, что драгуны немедленно же выступили на север для занятия оставленного красными Геническа. 17-го туда выступил и мой полуэскадрон.
После утомительного похода по стрелке длиною в 110 верст, было чрезвычайно приятно попасть хотя бы и в такой захолустный городишко, как Геническ. Весь отряд, состоявший из драгун, кирасир, радиостанции, двух пароходов и 3 катеров, соединился и пробыл на отдыхе несколько дней. За это время мы изловили несколько коммунистов, в том числе командира красного батальона и местного газетного сотрудника, писавшего в коммунистической газетке до нашего прибытия до последней степени ругательные статьи по адресу проклятой Антанты и ее белогвардейских наемников. Всем этим господам была устроена основательная порка, а затем часть их была сдана в штаб на станцию Ново-Алексеевка, часть же выведена в расход по правилам Гражданской войны. Затем, после торжественного парада, устроенного отряду, мы с драгунами вышли на северо-запад, на присоединение к нашей бригаде, дошедшей уже до Днепра. Поход этот при великолепной погоде и бодром настроении духа оставил у участников его самое лучшее воспоминание. К тому же нам пришлось пройти через необычайно интересное имение Фальц-Фейна Аскания-Нова, хотя и подвергшееся разграблению большевиками, однако не потерявшее свой громадный интерес благодаря своему зверинцу. 26 июня я со своим полуэскадроном распрощался с милейшими драгунами и на следующий день присоединился к своему полку в селении Большая Лепетиха на Днепре.
В последующие месяцы, описанные полковником Главацким, нам многократно приходилось встречаться с лейб-драгунами и, находясь в составе одной и той же бригады, участвовать совместно в боях. После занятия Бахмача судьба нас разделила. Драгуны пошли на Батурин, кирасиры на Нежин. В тяжелых боях провели обе группы сентябрь 1919 года. Наиболее славным делом Кирасирского полка была конная атака 15 сентября на село Британы Черниговской губернии. Во время этой исключительной по своей доблести атаки погиб, сраженный пулей в сердце, командир моего эскадрона и мой старый лицейский товарищ, штабс-ротмистр Деконский. Смерть его в совершенно иной обстановке, в другое время, и притом якобы в Полтавской губернии, описана полковником Главацким. При чтении описания гибели Деконского, очевидцем коей мне пришлось быть, у меня осталось впечатление, что речь идет не о нем, а о ком-то другом.
В октябре Кирасирский дивизион, под командой полковника барона Таубе, был направлен в Полтавскую губернию для борьбы с бандой Шубы, осаждавшей Полтаву. Последовала двухмесячная стоянка с ежедневными разведками и разъездами, а иногда и боями. Дивизионный адъютант наш штабс-ротмистр Полянский, автор многочисленных и зачастую очень удачных песен и стихов, вернувшись однажды из штаба Полтавского отряда, изобразил так в рифмах наше пребывание в Полтаве:
Иду к Пальшау я,
Там ждут меня друзья —
Бискупский и Кальницкий,
Противник большевицкий,
Глоба и граф Капнист,
В боях специалист.
Там с ними забываю
Живительный покой.
Шампанского не пьют,
Задачи там дают
Разведкам и разъездам
По нескольким уездам,
И Петр Великий сам
Учиться мог бы там,
Как надо под Полтавой
Давать Полтавский бой!
Под конец нашей стоянки в Полтаве, когда уже намечался отход на юг, мы узнали о подходе лейб-драгунского полуэскадрона, командуемого поручиком Озеровым 1-м. Мы встретились с ним в последних числах ноября во время небольшого боя с бандитами у села Старые Сенжары. Озеров сам, заболев тифом, сразу же эвакуировался, и полуэскадрон его в количестве около 30 шашек, оставшись без офицеров, был присоединен распоряжением барона Таубе к моему 2-му эскадрону кирасир Ее Величества. Лейб-драгуны, во главе с вахмистром, были в хорошем виде и довели количество шашек у меня до 120. Я устроил их в отдельный взвод и давал им самостоятельные боевые задачи. Офицеров у нас было в этот момент крайне недостаточно – по 2 на эскадрон, считая и командира эскадрона, и потому во главе офицерских разъездов посылался очень часто подпрапорщик или унтер-офицер.
27 ноября мы оставили Полтаву и пошли на присоединение к бригаде нашей, отступавшей под сильным давлением красных вдоль границы Харьковской и Полтавской губерний. На долю нашего конского отряда (2 эскадрона кирасир Ее Величества, с пулеметною командою и лейб-драгунским взводом, и эскадрон украинских гусар ротмистра Крыжановского) выпала н