еприятная задача прикрывать отступление пехоты Полтавского отряда с севера, двигаясь вдоль фронта с запада на восток. Красные просачивались сквозь фронт, наша пехота была ненадежна. Через несколько дней после оставления Полтавы мы узнали об измене пехотного батальона, перебившего своих офицеров в одном из селений Константиноградского уезда и сдавшегося большевикам. Охранение нам приходилось нести на громадном пространстве Константиноградского и соседних уездов. 6 декабря я получил приказание выставить охранение в нескольких верстах от нашего расположения и назначил лейб-драгунский взвод во главе с вахмистром. На рассвете прискакали вахмистр и два драгуна с печальной вестью. Красные напали на них среди ночи, часть перебили, часть увели с собой. Второй раз в течение этого года пришлось мне услышать почти однородный рассказ. Тем временем отряд наш получил приказание продолжать поход. С разрешения полковника барона Таубе я решил произвести усиленную разведку всем эскадроном в районе ночного боя. Он отстоял от нас верстах в 10, и я надеялся застать большевиков врасплох и отбить драгун. Однако по приходе в деревню мы никого не нашли. Жители рассказали, что немедленно после нападения большевики ушли обратно на север, подробностей же ночного боя, естественно, никто из крестьян не знал. Мне тем более было досадно это событие, что среди драгун было несколько весьма достойных, которых я знал еще по июньскому походу по Арабатской стрелке.
Много позже, уже в 1920 году, я узнал, что часть этих драгун, отбиваясь от большевиков, вышла из деревни прямо на юг и, не встретившись с нашим отрядом, добралась в конце концов благополучно в Крым, где вошла в драгунский эскадрон полковника Ковалевского.
Почти не выходя из нарядов, двигались мы далее на юго-восток. 8 декабря мы присоединились к Сводно-кирасирскому полку, который потерял 9/10 своего состава частью в боях, частью обмороженными и тифозными, имел, совместно со 2-м гвардейским Сводно-кавалерийским полком, всего лишь около 60 шашек, командовал им кавалергард штабс-ротмистр А.Н. Шебеко. От нескольких эскадронов почти не оставалось следа. Единственный оставшийся кирасир Его Величества был в кавалергардском эскадроне. Конно-гренадерским эскадроном после выбытия из строя его последнего офицера командовал улан Его Величества поручик князь Волконский. Драгунского эскадрона не существовало, и своих трех драгун я сдал в Конно-гренадерский. В первый же день нашего присоединения к полку 8 декабря мы имели тяжелый бой на реке Орели и потеряли почти треть нашего состава.
Полки пополнялись, однако, как могли набором добровольцев, мобилизациями и присылками пополнений из запасных эскадронов. Смена личного состава была громадная – никто не оставался долго в строю – тиф или пуля неизбежно заставляли эвакуироваться.
По-видимому, и драгунское пополнение прибыло вскоре, ибо несколько дней спустя после боя 8 декабря мой эскадрон сменил в арьергарде у станции Краснопавловка драгунский эскадрон штабс-ротмистра де Витта 1-го, убитого впоследствии в 1920 году.
Будучи сведена в один полк, гвардейская кавалерия до конца Гражданской войны находилась вместе. В декабре были присоединены к полку лейб-гусары и уланы Ее Величества, воевавшие до этого в Сводно-горской дивизии Кавказской армии, где они понесли серьезные потери. В январе присоединились к полку и гродненские гусары, переведенные из Сводно-гусарского полка.
Совместно проделали мы тяжелый поход на Ростов. 2 декабря 1919 года Ростов был оставлен Добровольческой армией и занят большевиками, причем кавалерия генерала Барбовича оказалась отрезанной у села Мокрый Чалтырь, на правом берегу Дона. Переправляться нам пришлось через Дон, по которому накануне прошел ледокол. Отбиваясь от наседавшего врага, кавалерия с трудом перешла на левый берег, перетащив, однако, свою артиллерию, пулеметы и обозы.
В Койсуге впервые за два месяца мы вздохнули. Вследствие необычайно густого тумана, покрывшего Придонской край в конце декабря, военные действия прекратились сами собой. Отдохнувшие части были приведены в порядок, пополнены. Необычайная закаленность духа позволила нашим сравнительно малочисленным полкам вписать в течение последующих полутора месяцев блестящие страницы в свои истории. В течение всего января полки не выходили из боев и неизменно каждый бой кончался разгромом большевиков. О дальнейшем отступлении никто уж не говорил – все помыслы были идти вперед.
Наше наступление состоялось 7 февраля. Дружными усилиями Добровольческого корпуса был взят Ростов. Наиболее крупную роль во взятии его довелось сыграть Сводно-гвардейскому полку. В то время как корниловцы вели огневой бой у Темерника, кавалерия была направлена в обход фланга и тыла красных, гвардейский полк был впереди. Пройдя по замерзшему вспаханному полю под ураганным огнем, гвардейцы дошли до крайних домов Темерника и затем, круто повернув левым плечом, обрушились на красную пехоту. Атака эта решила участь Ростова. Победа, однако, далась не легкою ценой: гвардейский полк потерял ранеными офицеров – штабс-ротмистра Одинцова (кирасир Ее Величества), штабс-ротмистра Оношковича-Яцыну и корнета Максимова (кирасир Его Величества), корнета Турского (улана Ее Величества) и штабс-ротмистра Крыжановского (улана Его Величества). За несколько дней до этого были убиты у села Кулешовка штабс-ротмистр граф Стенбок-Фермор (Конной гвардии) и поручик князь Волконский (улан Его Величества).
В Ростове полки сильно пополнились как добровольцами, так и пополнениями, прибывшими из запасных частей.
Большевистская армия, получив, в свою очередь, крупные подкрепления и видя невозможность достигнуть результатов на участке Добровольческого корпуса, двинулась через реку Маныч на станцию Тихорецкая. Разложение кубанцев дало им возможность почти беспрепятственного продвижения вперед и, предрешая падение Кавказа, вынудило добровольцев оставить Ростов без боя. Наша кавалерия была брошена в прорыв восстанавливать положение.
17 февраля конная группа генерала Павлова столкнулась с армией Буденного у станции Средний Егорлык. Навстречу наступающим красным генерал Павлов послал бригаду генерала Барбовича, имевшую в первой линии Сводно-гвардейский и 3-й Сводно-кавалерийский полки. Кавалерийский бой длился с 2 часов дня до наступления темноты, и, хотя упорство красных было сломлено и поле битвы осталось за нами, гвардейская кавалерия потеряла свыше половины своего состава. Из 20 офицеров, участвовавших в этом бою, были убиты 10 (ротмистры князь Святополк-Мирский, Кучин 1-й, Хитрово, поручики князь Черкасский и Буйнов, корнеты граф Гейден, Штранге, Пуришкевич и князь Енгалычев и прикомандированный поручик Воронцов) и ранено двое (ротмистры князь Накашидзе и Полянский).
Бой этот предрешил участь всего Кавказа, полки наши были уничтожены, и остатки армии были вынуждены отходить под давлением красных на Новороссийск и оттуда в Крым.
В Крыму гвардейская кавалерия соединилась со своими обозами и лазаретами. На страже Крыма, на Перекопе, находился Сводный гвардейский эскадрон, под командой полковника Ковалевского, составленный в значительной части из лейб-драгун. Рок тяготел и над ним. В ночь со 2-го на 3 апреля отряд этот подвергся нападению красной конницы и почти полностью погиб. Как и в бою под Егорлыкской, потери в офицерском составе были очень большие: 4 офицера убито – полковник маркиз делли Альбицци (кирасир Его Величества), штабс-ротмистр граф Толстой (лейб-драгун), поручик Костин (конногренадер) и корнет Литвинов 1-й (кирасир Ее Величества), 1 ранен – поручик граф Мусин-Пушкин и 1 пропал без вести – корнет Пусторослев (полковник Альбицци похоронен не в колонии Берлин, как указано полковником Главацким, а в Феодосии, там же рядом погребен и корнет Литвинов).
Будучи назначен в апреле 1920 года на должность помощника полкового адъютанта Гвардейского кавалерийского полка, я покинул строй и до конца Гражданской войны находился в штабе и в командировках. Прибавить что-либо к материалам, напечатанным в драгунском издании, я не решаюсь.
Всех нас объединяла мысль собирания и восстановления распавшихся после революции полков – начало восстановления России. Рок сулил иное! Но и в рассеянии нашем мы продолжаем оставаться тою сплоченною любовью и памятью к родному прошлому силою, разбить которую не смогли и самые суровые испытания. «Лейб-драгуны дома и на войне», «Памятка кирасир Ея Величества» и другие вышедшие и подготовляющиеся к изданию труды – доказательство этого.
Мир праху и вечная память героям!
Д. де Витт[489]СЕВЕРНАЯ ЧЕЧНЯ[490]
Тяжело громыхая, ночью, в полной темноте, поезд дотащил нас до Грозного – столицы Чечни, куда мы ехали для набора всадников-чеченцев и формирования 1-го Чеченского конного полка. Взяв извозчика, мы приказали везти себя в гостиницу. Все попытки найти комнату оказались тщетными: все было занято и реквизировано. Мы в отчаянии подумывали уже возвращаться на вокзал и там в зале первого класса коротать остаток ночи, как вдруг нашего возницу осенила мысль, и, нахлестывая свою лошаденку, он снова повез нас через сонный город. Денщики наши с вьюками и седлами тарахтели следом за нами.
Мы остановились у какого-то мрачного двухэтажного дома. Распахнулась дверь; до нас долетели звуки охрипшего граммофона. Любезная хозяйка с нескрываемой радостью выбежала нам навстречу, готовая, казалось, заключить нас в объятия… Нам предложили довольно посредственную комнату, но мы были и ей рады, предвкушая удовольствие выспаться и вымыться. Наши денщики сразу же вошли в свою роль: появилась горячая вода для мытья, самовар, стелились кровати. Хозяйка усиленно уговаривала нас поскорее вымыться и подняться к ней наверх, но, сославшись на усталость, мы уклонились от ее предложений. Мой денщик Гончаров смущенно сказал: «Господин ротмистр, да ведь мы попали не в гостиницу, это настоящее «заведение» – здесь только одни молодые барышни». – «Ну что же, мы все же останемся здесь, – улыбаясь, заявил ротмистр Феденко-Проценко, – не ночевать же нам на улице, а завтра, осмотревшись, переедем». Вымывшись и напившись чаю, мы стали подумывать о сне. Вдруг страшный женский крик и шум возни раздались у самой нашей двери. Накинув бурку, я вышел в коридор; какой-то вольноопределяющийся-чеченец неистово бил по лицу полуголую растерзанную женщину; она не оставалась в долгу, визжала и отбивалась.