Отказавшись, мы уехали дальше и, проделав еще около 20 верст, въехали в чудный, богатый аул Старый Артык. Здесь нас поджидал уже сход в полном составе. При содействии старшин и «почетных стариков» мы приняли на этот раз сравнительно быстро, согласно предписанию, 60 всадников. Конечно, все это не обошлось без торговли и просьб, но теперь у нас уже выработалась сноровка и все проходило довольно гладко. По окончании приема всадников к нам подошел старый чеченец, знакомый по Астраханскому походу, ординарец начальника дивизии, находившийся здесь в отпуску, и пригласил нас к себе. Отлично накормив, он отвел нам богато устланную и увешанную коврами комнату. «Старики аула» беспрерывно приходили, прося о разных поблажках и отсрочках. Видя наше упорство, но желая все же добиться своего, они стали предлагать нам подарки, ценные кинжалы, бурки, седла, но мы отклонили все эти подношения, настаивая на своем.
На следующий день мы были приглашены в гости к одному старику чеченцу. В назначенный час к воротам сакли нашей собралось человек 5—6 вооруженных чеченцев; это был конвой, присланный, чтобы нас сопровождать. Нас широко угостили, была выставлена масса кукурузной водки, подавали отлично и своеобразно приготовленных цыплят, пилав с кишмишем, шашлык, зелень и еще какие-то очень вкусные блюда. Все родственники хозяина, как это у них положено, пока мы обедали, стояли у стены и созерцали нашу еду.
Часов около 12 вечера хозяин пригласил нас пойти с ним к соседу на свадьбу. В саду, на коврах, сидели гости, освещенные несколькими факелами. В стороне помещалась невеста, на этот раз купленная, среди своих сверстниц-девушек. На противоположной стороне жених и его друзья танцевали лезгинку с кинжалами во рту. Все танцы сопровождались оглушительной стрельбой в воздух, выражавшей веселье и восторг гостей. Временами начинался общий танец под звуки зурны или гармоники. По обычаю чеченцев кавалеры танцевали в 2—3 шагах от своей дамы, не смея до нее доторкнуться, но стараясь непременно при каждом повороте выстрелить в воздух из револьвера, отчего пальба шла беспрерывно. Неожиданно ко мне приблизился чеченец и, разрядив у самого моего уха свой автоматический пистолет, сказал мне, протягивая руку: «Мой сын будет служить у тебя в эскадроне, твой ей-богу нравится». Стрельба у самого уха – это наивысшее выражение симпатии, но от этого начинало уже шуметь в голове.
Среди гостей я заметил одного чеченца, за которым по пятам ходило трое других с оружием в руках. Я спросил объяснений у хозяина; оказалось, что это «кровники»: четыре года тому назад во время ссоры он зарезал кинжалом другого чеченца, и теперь весь род последнего мстит ему. В итоге один род должен вырезать другой, и потому-то честь семьи заставляет охранять его.
По знаку хозяина вдруг все смолкло; нам принесли угощение и снова ту же ужасную мутную водку. Жених и невеста ушли в саклю, куда за ними последовали два почетных «старика аула». Прошло немного времени, и «старики» вынесли и предъявили гостям кусок материи с пятнами крови… Ответом на это была бешеная стрельба в воздух и дикие танцы с кинжалами и бросанием вверх оружия. Молодая была принята в семью. В противном случае деньги возвращаются назад и, как нам говорили, по неписаному закону несчастную женщину забивают насмерть. Уже поздно ночью мы возвращались домой, провожаемые всем аулом с факелами и стрельбой.
На следующий день мы приняли еще в соседних аулах 48 всадников. Миссия наша приходила к концу. Накануне погрузки нас посетил полковник Невзоров, помощник командира полка, и произвел осмотр принятых нами джигитов. Вид людей был хороший, и молодой конский состав был прекрасный.
Побывать во всех саклях, куда нас приглашали, мы, конечно, не могли, они же считали за особую честь принять у себя офицера, да еще своего будущего начальника. Под разными предлогами мы все эти приглашения отклоняли, побывав только у влиятельных «стариков» и у муллы; все это отнимало время и мешало делу, а его была масса: нужно было торопиться с отчетами, ведомостями и расчетами для погрузки, а также озаботиться фуражом. Не имея с собой писарей, мы оба часами сидели над листами бумаги, вычерчивая и подсчитывая.
Рано утром 25 июля на сборный пункт стали прибывать мобилизованные всадники. Снова проверка, снова браковка, и только часам к десяти утра мы смогли выступить походом в Грозный для погрузки в эшелон. По дороге нас настиг красавец всадник, в погонах подпрапорщика, с колодкой Георгиевских крестов, и просил о зачислении его в эскадрон. Он был так красив и эффектен на своей золотисто-рыжей кобыле, что мы им невольно залюбовались. Из предъявленных им документов явствовало, что это был старый всадник, службы 1911 года, окончивший учебную команду в Дагестанском конном полку. Он был сразу же назначен вахмистром эскадрона. Это была действительно находка для меня, вызывавшая в дальнейшем зависть у всех командиров эскадронов. Знание строевой службы, авторитет и личная храбрость сделали его моим незаменимым помощником и советником во все время моего командования 4-м эскадроном.
Часам к 4 дня, в колонне по три, мы вступили в город. На главной площади набранных всадников встретил начальник дивизии генерал Ревишин; пропустив колонну, он подозвал ротмистра Феденко-Проценко и меня и, благодаря за быстро выполненное поручение, сказал: «Слава богу, вы набрали молодцов, и по внешнему виду они так не похожи на тех, что были с нами в степях, а конского состава лучше и желать нельзя».
Придя на вокзал, мы с места же приступили к погрузке в поджидавший нас поданный к платформе состав. Погрузка шла чрезвычайно медленно; полудикие горячие лошади не хотели входить по сходням в вагоны. Неопытные к посадке чеченцы суетились, кричали, создавая путаницу и калеча лошадей. Чуть ли не каждой лошади приходилось завязывать глаза и грузить поочередно. Когда, наконец, часам к семи вечера все было закончено, нам сообщили, что приказано построить в пешем строю всех людей на платформе, куда вскоре прибыл правитель Чечни генерал Алиев[491] в сопровождении начальника дивизии. Обойдя людей и поздоровавшись с нами, генерал Алиев обратился к джигитам с напутственным словом на чеченском языке. Генерал Ревишин[492] представил ротмистра Феденко-Проценко и меня генералу Алиеву, который в очень лестных словах благодарил нас за блестящий вид чеченцев, добавив, что от лейб-драгун он другого и не мог ожидать.
С наступлением темноты, под страшную пальбу в воздух изо всех вагонов, мы покинули Грозный. Эшелон наш двигался невероятно медленно, повсюду останавливаясь и пропуская поезда, и только на вторые сутки ночью мы прибыли в Ставрополь, где и были отведены на запасные пути.
Д. Коптев[493]НОЧНАЯ ЭКСПЕДИЦИЯ ЛЕЙБ-ГВАРДИИ ДРАГУНСКОГО ЭСКАДРОНА В ИЮНЕ 1920 ГОДА НА ДНЕПРЕ[494]
Сводно-гвардейский кавалерийский полк стоял в местечке на левом берегу Днепра. Собранная в кулак вся дивизия генерала Барбовича предназначалась препятствовать переправе крупных сил большевиков через Днепр.
12 июня командующий Сводно-гвардейским кавалерийским полком полковник Ряснянский вызывает полковника Александровского и поручает ему наблюдение за ночной экспедицией, заданной Драгунскому эскадрону. Цель экспедиции: проникнуть в нескольких верстах вверх по течению на находящийся среди Днепра остров и оттуда на затонувшую большую большевистскую баржу и забрать с нее ценное военное имущество.
Баржа находилась почти у самого берега противника. 14 июня вечером драгуны выступили в пешем строю. Забрав подводы, прошли восемь верст до следующего села, расположенного на берегу Днепра, как раз против острова. Нами реквизированы были все рыбачьи плоскодонники.
В помощь лейб-драгунам приданы были из Кавалергардского эскадрона пулеметчики с легкими пулеметами системы «Льюис». Покуда эскадрон готовился к переправе, когда стемнело, из Каховки выплыл на двух морских лодках штабс-ротмистр Озеров, по направлению к тому же острову. Налет на баржу должны были проделать эти две лодки с командой драгун и пулеметчиков. В темноте эскадрон благополучно переправился на остров, прошел по тропинке сквозь густые камыши и, заняв стрелковую позицию, замер в ожидании. Приблизительно час спустя подошел со своими лодками штабс-ротмистр Озеров. Ночь была теплая, лунная; решили подождать захода луны. Поднялся небольшой ветер в море, сильно зашелестели камыши и ивы; ждать пришлось часа два. Когда наступила полная темнота, уставили пулеметы на носы лодок, штабс-ротмистр Озеров погрузился в них с 20 драгунами и 4 кавалергардами-пулеметчиками и тихо отчалил от берега, скрывшись немедленно в темноте. Все стали напряженно прислушиваться.
Опершись спинами о ствол большой ивы, полковник Александровский и я тихо разговаривали; прошло томительных 15—20 минут, и Александровский, повернувшись ко мне, заметил: «Все благополучно, видимо, на барже никого нет, и Озеров сможет спокойно забрать там что надо».
Но скоро послышался плеск весел, и из темноты вынырнули очертания обеих лодок; причалили к берегу. Озеров быстро выпрыгнул из лодки и, подойдя к нам, доложил полковнику Александровскому: «Баржа занята большевиками, они ее разгружают, ясно слышны голоса, что делать?»
Все господа, встав в кучу, начали обсуждать. Александровский заметил, что лучше не рисковать ночным боем; я высказал свое мнение Александровскому, что если мы этой ночью ничего не сделаем, то нас пошлют обратно на следующую ночь, и что тогда будет хуже, потому что большевики наверное узнают от жителей села, что мы были на острове; остров всего длиною каких-нибудь 400 саженей и шириной около 250; что у большевиков напротив нас имеется 30 орудий, из которых 8 тяжелых, и что, открыв заградительный огонь из 30 орудий по маленькому острову, большевики просто уничтожат эскадрон.