– Здравствуйте! – поздоровался он с нами.
– Здравия желаем, господин полковник! – ответили мы дружно.
– Наконец добрались до цели, прибыли в армию! – сказал Кутепов.
– Так точно, господин полковник!
– Что это вы так руку держите? – обратился вдруг полковник Кутепов к Чегодаеву. – Прямо ладонь, не кривите руки, вот так; распустились, пора и подтянуться.
От Кутепова мы прошли прямо в штаб армии, где встретились с ротмистром Апрелевым. Так как запись в части была добровольная и не существовало назначения, то, спросив совета у ротмистра Апрелева, мы решили записаться во 2-ю сотню, которой командовал полковник 4-го гусарского Мариупольского полка Л. Яновский[522].
23 мая мы были записаны и зачислены в армию. Условия зачисления были следующие: мы обязаны были служить в армии 4 месяца и только по истечении этого срока могли покинуть ее ряды. Жалованье было 80 рублей в месяц. Желание наше было исполнено – мы получили разрешение явиться к командиру сотни полковнику Яновскому по случаю зачисления в его сотню. Был вызван вахмистр, который нас зачислил в 3-й взвод. Там же нам отвели квартиру, где мы поселились с нашими новыми боевыми товарищами – кадетами Малаховым[523], Пальчевским[524] и Драшпилем[525].
Так закончилась наша эпопея путешествия кружным путем в Добровольческую армию, в которую мы так стремились попасть. Цель была достигнута, и мы благодарили Бога за Его милость во время нашего трудного крестного пути.
М. БорельКОРНЕТ КНЯЗЬ ВАСИЛИЙ НИКОЛАЕВИЧ НАКАШИДЗЕ[526]
9 марта 1965 года скончался в Нью-Йорке один из самых молодых первопоходников – корнет лейб-гвардии Уланского Его Величества полка князь Василий Николаевич Накашидзе[527], в прошлом кадет 5-го класса Орловского Бахтина корпуса.
После большевистского переворота, покидая родной корпус, юный князь, движимый жертвенной любовью к Родине – России, не поехал к матери в Грузию, а по дороге выбрался из поезда в Ростове-на-Дону и сразу поступил добровольцем в конный отряд полковника Вас. Серг. Гершельмана[528]. Может быть, жалея молодость кадета Накашидзе и желая оградить его от тягот походной и боевой жизни, полковник Гершельман откомандировал его в личную охрану генерала Алексеева. Такая охрана становилась необходимой в то смутное время, которое тогда переживалось.
Это намерение было приведено в исполнение, как даже неотложное, после одного очень странного случая. В сочельник 1917 года генерал Алексеев задержался до 11 часов вечера на заседании у атамана генерала Каледина. Домой генерал Алексеев возвращался в сопровождении сына штабс-ротмистра Н. Алексеева и своего адъютанта ротмистра Шапрон дю Ларрэ[529]. Шли они по безлюдным и темным улицам Новочеркасска. То там, то здесь слышалась стрельба – это казаки встречали праздник Рождества Христова. Когда переходили Платовский проспект, перед генералом вдруг выросла какая-то фигура, направившая на него винтовку, но в тот же момент подскочившие к фигуре ротмистр Шаперон и штабс-ротмистр Алексеев вырвали у него из рук винтовку и заставили злоумышленника идти перед собой, угрожая ему маузерами, направленными в его спину.
После такого нападения было решено приступить немедленно к формированию личной охраны генерала. Гвардейская рота прислала юного прапорщика Георгия Брика[530]. Морская рота, под командой капитана 2-го ранга В.Н. Потемкина, – старшего гардемарина Анатолия Розе[531], а полковник Гершельман откомандировал, как уже было сказано, из своего дивизиона кадета князя Василия Накашидзе.
«Мои мальчики» – называл их генерал Алексеев. Они с присущим молодости рвением принялись за исполнение своих новых обязанностей. С генералом Алексеевым они выступили в 1-й Кубанский поход, во время которого был зачислен в охрану еще четвертый – юнкер Новочеркасского военного училища Петр Григоревский.
Полковник Гершельман прозвал юного князя Бичо, что по-грузински означает «мальчик». Это прозвище так привилось к нему, что заменило ему его имя. Для всех друзей и однополчан, искренне его полюбивших, он до самой своей смерти оставался Бичо.
Во время исполнения своих обязанностей «мальчики» очень заботились о «своем генерале»; когда он случайно исчезал из поля их наблюдения, они, взволнованные и расстроенные, прибегали к ротмистру Шаперону с жалобой на генерала, что он скрылся, не предупредив их.
С генералом Алексеевым они прошли весь 1-й поход, дошли до Екатеринодара и оставались при нем до самой его кончины. Сколько трогательной заботливости проявляли они во время тяжелой болезни генерала, дежуря у дверей его комнаты, летая за кислородными подушками, за лекарствами и всем необходимым для облегчения положения больного.
«Мальчики», как родные сыновья, провожали «своего генерала» до места последнего упокоения. Изранивши себе руки, они нарезали терн, сплели из него венок и перевили его георгиевскими лентами. Это был лучший венок среди всех роскошных венков, возложенных на гроб генерала Алексеева. Этот терновый венок нес перед лафетом с гробом Бичо Накашидзе.
Осиротели «мальчики», и каждый пошел по своей дорожке, указанной ему судьбой. Прапорщик Брик вернулся в свой Сводно-гвардейский пехотный полк и в октябре 1918 года был убит в бою под Армавиром. Мичман Розе остался адъютантом у генерала А.М. Драгомирова. Перед эвакуацией из Новороссийска заболел тифом в очень тяжелой форме, получилось осложнение в мозгу, что подействовало на его умственные способности. Розе был в Крыму, благополучно перекочевал в Софию (Болгария) и в 1921 году покончил с собой.
Бичо Накашидзе и юнкера Григоревского сын генерала Алексеева штабс-ротмистр Алексеев увез с собой в Сводно-гвардейский кавалерийский полк, в эскадрон улан Его Величества. Оба были произведены в офицеры, получили форму полка и в его рядах доблестно сражались с красными.
Прапорщик Григоревский был тяжело ранен в позвоночник в бою под Аскания-Нова (в Северной Таврии) – в том же бою, в котором был убит полковник Вас. Серг. Гершельман, который тогда командовал полком. После этого ранения прапорщик Григоревский скончался 6 мая 1919 года в Екатеринодаре, в госпитале Красного Креста.
А князь Накашидзе проделал с полком весь крестный путь Белой армии.
И вот хочется вспомнить один маленький эпизод из боевой жизни князя Накашидзе.
Это было в марте 1919 года, когда части Добровольческой армии, отходя из Мелитопольского района, приблизились к Сивашу.
Взвод улан Его Величества, под командой поручика В. Немировича-Данченко[532], был выслан разъездом к северу, чтобы проследить движение красных, двигавшихся за отходящими войсками. Всю ночь никто из людей разъезда не спал, так как ожидалось наступление противника. Поручик Немирович-Данченко и посланный с ним вместе прапорщик Накашидзе сидели спокойно в хате и разговаривали с вахмистром Эбингером, как вдруг, рано на рассвете, в хату вбежал улан и взволнованным голосом доложил, что показалась конница большевиков и что передовые части уже совсем подходят к хутору и через несколько минут могут быть здесь. Все сразу же вскочили с мест и выбежали на двор, где стояли на привязи кони.
– Подтянуть подпруги и садись! – скомандовал Немирович-Данченко.
Лошади стояли всю ночь поседланными ввиду ожидавшейся каждую минуту тревоги, и через мгновение все уланы уже сидели на конях. Когда из хутора последним выезжал Накашидзе, большевики с северной стороны галопом входили в хутор.
– Шире ход, за мной! – подняв правую руку, скомандовал Немирович-Данченко.
По вспаханному и еще сырому от только что выпавшего снега полю поскакали уланы. Большевики, увидев всадников, бросились их преследовать, дико рыча и уговаривая сдаться. Но уланы скакали во всю мочь и держали направление на железнодорожную станцию Ново-Алексеевка, стараясь все время увеличить расстояние между ними и преследовавшими их красными. Большевики на ходу открыли огонь из пистолетов. К сожалению, лошади улан начали через некоторое время сдавать и частично переходили в рысь, несмотря на усилия со стороны всадников держать их на широком аллюре. Благодаря этому большевикам удалось взять четырех улан в плен, и между ними был вольноопределяющийся Панченко.
– Передайте всем привет, я остаюсь! – прокричал он вдогонку уходящему на полном галопе Накашидзе. Накашидзе не имел возможности остановиться, ибо за ним тоже гнался красный и вот-вот настигал его.
– Сдавайся, черт, все равно не уйдешь! – рычал он вслед и размахивал обнаженной шашкой.
Но Накашидзе не растерялся. Когда он почувствовал, что его лошадь тоже начинает уставать и что таким образом он легко может попасться в руки преследовавшего его злодея, он быстрым движением снял с плеч свой мексиканский карабин и решил попробовать убить красного с коня, на ходу. Он вскинул карабин, обернулся назад, прицелился, насколько мог, и спустил курок, но вместо выстрела – осечка. Лошадь начала на брошенном поводу замедлять ход, а красный – все ближе и ближе. Тогда Накашидзе прицелился во второй раз, спустил курок – и опять осечка.
– Сдавайся, мерзавец! – все продолжал рычать гнавшийся за ним в нескольких шагах красный.
В третий раз вскинул Накашидзе свой карабин, щелкнул затвором, спустил курок и выстрелил. Пуля попала прямо в большевика. Накашидзе увидел, как бесформенное тело упало с бешено мчавшегося коня на землю.
Измученные, на запыхавшихся конях примчались уланы в Ново-Алексеевку и, передохнув там около двух часов, не спеша выступили к железнодорожной станции Сальково на присоединение к эскадрону.