Командир бригады, доблестный генерал Миклашевский, считая, что наступил перелом боя и что атака свежего кавалерийского полка может сразу его решить в нашу пользу, послал за резервом. Но мы, вероятно увлекшись преследованием разбитых красных, продвинулись более, чем следовало, и тем увеличили и без того длинный путь для нашего отдаленного резерва. Во всяком случае, Кирасирский полк, пройдя 10 верст галопом под палящим крымским солнцем, оказался с изможденным конским составом. Лошади были взмылены и тяжело дышали, так что о конной атаке не могло быть и речи. Оставалось только спешить полк и еще более растянуть стрелковую цепь, что и было сделано.
Храбрый генерал Миклашевский, лично руководивший боем, находился в цепях. Вскоре же он был тяжело ранен пулей в грудь и эвакуирован в тыл. В командование бригадой вступил на его место командир 2-го конного полка полковник Барбович, и дальнейшее наше движение мы продолжали уже под его командованием. На следующий день наше наступление продолжалось также успешно, и к вечеру мы заняли железнодорожный узел деревни Грамматиково и пошли дальше на Джанкой.
Генерал Миклашевский, поправившийся от своего ранения, вернулся к нам много позже, уже в должности начальника 2-й кавалерийской дивизии, в каковую мы были переименованы из нашей отдельной бригады. Число полков было доведено до четырех, при двух конных батареях, все из ячеек прежних полков нашей доблестной регулярной конницы. Тогда же была сформирована наша 2-я гвардейская конная батарея, вооруженная обыкновенными легкими 3-дюймовыми пушками, так что мы уже представляли собой двухбатарейный гвардейский конно-артиллерийский дивизион.
Чтобы быть справедливым, надо сказать, что быстрое очищение Крыма объясняется не только доблестью наших частей и искусством нашего начальника полковника Барбовича, но и тем обстоятельством, что стратегическое положений красных в Крыму стало невозможным. От Мариуполя, северным берегом Азовского моря, прямо на запад в тыл Перекопу, шла сильная группа Донской армии, кажется, полковника Назарова, и, задержись красные в Крыму еще ненадолго, их путь отступления от Перекопа к Днепру был бы отрезан донцами. Прекрасно разработанный нашим верховным командованием стратегический план, при полной согласованности действий на двух фронтах – Мариупольском и Крымском, дал блестящий результат.
От Перекопа к северу красные отступали так поспешно, что, делая ежедневно переходы в 70—80 верст, мы их нагнали только на Днепре, захватив с налета деревню Каховку. Однако город Бериславль, на правом берегу Днепра против Каховки, остался в руках противника. Он господствовал надо всей окружающей местностью обоих берегов Днепра, и красные почти безнаказанно обстреливали своей артиллерией любой пункт нашего расположения. Наше стояние в Каховке было очень тревожным и неуютным. Вскоре мы, походом, перешли в район Мелитополя, где расквартировались по богатым колониям. Наш отдых продолжался недолго, и скоро по железной дороге, в эшелонах, нас перекинули в район Харькова, уже давно занятого нашей Добровольческой пехотой генерала Кутепова. Вместе с 1-й кавалерийской дивизией генерала Чекотовского – тоже исключительно из полков нашей регулярной конницы – мы составили 5-й кавалерийский корпус генерала Юзефовича, имея задачей наступление на Москву, которое нашло свое выражение в так называемой Московской директиве, уже одним своим названием «Московская» наполнявшей наши сердца несбывшейся надеждой освободить нашу Первопрестольную столицу и всю нашу Родину.
Нашему 5-му кавалерийскому корпусу удалось занять станцию Бахмач, города Чернигов и Нежин.
«Генерал наш Юзефович нас благодарил, на дальнейшие победы нас благословил», – бодро и весело пели наши юные добровольцы… Но вместо Москвы нашей 2-й кавалерийской дивизии удалось дойти только до города Глухова, и отсюда началось наше стихийное и бесконечное отступление к черноморским портам Северного Кавказа и Крыма и очищение всей занятой нами во время нашего наступления на Юге и в центре России территории, обильно орошенной нашей добровольческой кровью.
Большой и бесспорный военный авторитет, профессор генерал Головин, в одном из своих трудов говорит, что, когда высшее начальство и штабы ошибаются в своих планах и расчетах, чтобы уменьшить последствия своих ошибок, они требуют от подчиненных им войск дополнительных, часто невыполнимых усилий, которые часто выражаются в требованиях форсированных маршей, изнуряющих войска, или в приказах «держаться до последней капли крови», «ни шагу назад», «вперед во что бы то ни стало». В другом месте он говорит, что приказы часто даются «с запросом», то есть когда командование само расширяет рамки задачи, рассчитывая на то, что если такая расширенная задача будет выполнена войсками хотя бы на половину или на треть, то и то уже хорошо. Каждый, побывавший на войне, пожалуй, найдет в своих воспоминаниях примеры этих головинских «заданий». Но всего этого, к счастью, не было в описанной мной операции. Задания давались всегда выполнимые, без «запроса». Словом, все шло гладко, точно, без трений, как на маневрах.
П. Рерберг[565]В 5-М КОННОМ КОРПУСЕ ГЕНЕРАЛА ЮЗЕФОВИЧА ОСЕНЬЮ 1919 ГОДА[566]
Стояли мы в Глухове три недели, изредка выезжая в поле для отражения спорадических появлений красных. В Глухове же стоял и штаб 1-й кавалерийской дивизии полковника Миклашевского. По квартирам стояли: полностью наш дивизион гвардейской конной артиллерии, под командой полковника Димитрия Сергеевича Перфильева, в составе 1-й гвардейской конной батареи полковника Б.А. Лагодовского и 2-й гвардейской конной батареи полковника В.М. Котляревского, 2-й Сводно-гвардейский конный полк, командующим которым был Димитрий Алексеевич Ковалинский (лейб-гвардии Уланского Его Величества полка) и дивизион 1-го Сводно-гвардейского конного полка, под командой полковника Петровского (кирасир Его Величества).
Вечером 31 октября, поужинав в Офицерском собрании, которое было на Путивлевской улице, мы собирались уже расходиться на ночлег по квартирам, как пришло приказание от начальника дивизии: всему отряду покинуть ночью Глухов и уходить в восточном, а не южном направлении, так как с юга подходили обошедшие нас красные, собираясь застать нас врасплох. Но неприятный сюрприз получили они, а не мы, так как полковник Лагодовский со своим 1-м взводом, командой разведчиков с полковником бароном Фитингоф-Шелем и пулеметной командой с есаулом Носовым, остался в Глухове и в полночь встретил красных огнем, чем совершенно их огорошил; он не хотел уйти из Глухова, не дождавшись возвращения своих фуражиров.
Этот переход был началом конца продвижения белых на Москву. Весь фронт генерала Деникина начал катиться на юг. Рутина нашего отступления была весьма однообразна: часа в три утра, после отхода в 20—30 верст, приходили на очередной бивак, часов в 10 утра вставали, спокойно и сытно обедали, и часа в три начиналась перестрелка передовых разъездов. Мы выезжали на позицию неподалеку от нашего бивака, начинался бой, красных отгоняли, а мы после отбоя опять шли на юг.
Первую ночь мы провели в селе Екатериновка Курской губернии. Здесь я был крайне поражен тем, что на расстоянии каких-нибудь 30 верст друг от друга жили совершенно различные русские люди: там были чистокровные хохлы, а здесь – москали. Совершенно иная речь, совершенно иная архитектура деревни, иной распорядок жизни и усадьбы.
Часов в десять утра мы были подняты по тревоге: на горизонте, на переломе снежной степи, показалась цепь красных. Лучи зимнего солнца ярко освещали бесконечную гладь. Цепь, верстах в шести, не двигалась. Полковник Ковалинский выслал разъезд, который осторожно продвигался вперед. Потом он пошел быстрее, остановился. Мы наблюдали за ним в бинокли. «Налево – кругом» – и разъезд пошел крупным аллюром обратно. Что же оказалось? Как раз на горизонте шоссе было окаймлено одинаково отстоящими друг от друга столбиками, которые и были приняты за цепь красных.
Все успокоились, и после хорошего завтрака вся колонна вытянулась дальше на восток, по направлению на Крупец. К этому времени наша 1-я батарея полковника Лагодовского и дивизион 1-го Сводно-гвардейского полка отделились от нас. Мы от Крупца повернули на юг и дней через десять приближались к Сумам.
Верстах в десяти к северу от Сум 13 ноября была дневка. В нашу батарею приехал Игорь Кривошеин[567]. Вечером к нам в собрание приехал начальник отряда полковник Гаевский с женой. Появилась водка, был подан хороший ужин. Настроение у всех поднялось, когда полковник Гаевский сказал, что лучший шаг в обороне – это наступление, и поэтому с завтрашнего дня мы переходим в наступление. Слова эти были покрыты дружным «Ура!», и в приподнятом настроении мы разошлись.
14 ноября, среди дня, батарейный трубач заиграл «Армейский поход». Колонна вытянулась, но, к сожалению, опять пошла на юг, и вместо обещанного наступления – опять отступление. Пройдя немного, стали на открытую позицию, но огня не открывали, так как противник еще не появлялся. На нас отходили разъезды Сводно-гусарского полка. Красные где-то далеко открыли редкий огонь. Их гранаты рвались шагах в двухстах впереди; там же маячил разъезд гусар. Слышим:
«Бу-бух!», свист снаряда, и вдруг одна из лошадей разъезда как бы взлетает сразу на всех четырех ногах: снаряд зашипел в снегу между ног лошади и не разорвался. Счастливая судьба гусара! Разъезд быстро смылся, а мы открыли редкий огонь. Стреляли редко, так как патроны были на исходе.
В это время далеко слева, на горизонте, показался обоз на санях с красной пехотой. Командир полка просит Котляревского усилить огонь, что нам и удается сделать, так как в это время подошел обоз со снарядами. Выпустив несколько очередей, мы отошли версты на три, в пригороды Сум.
Это была большая деревня, со многими улицами, обширной площадью и прекрасной школой. Батарея стала на этой площади, и мы снялись с передков. Заходящее солнце ярко светило нам в затылок, и его лучи, отражаясь в окнах школы, буквально слепили нас. Все окна школы были как в огне. Выяснив, что идущая слева колонна красных подошла под артиллерийский обстрел, командир батареи дал направление, и, пристрелявшись, мы открыли беглый огонь. После первого же выстрела мы оказались сразу же как бы в темноте; со страшным шумом и треском вылетели все стекла в окнах школы, и яркие лучи заходящего солнца нас уже больше не слепили. Как только красных прогнали, батарея снялась и мы опять пошли на юг через Сумы. Темнело. Мороз крепчал. Город словно вымер. Одни были в томительной тоске и страхе перед приходом красных, другие ликовали и радовались их успехам.