– Видите, они уже угощают нас с нагорной стороны! – совершенно спокойно сказал полковник Досс. – Торопитесь к своим и разгружайтесь с быстротою молнии!.. Это противник обстреливает город, и нам нельзя терять времени!..
Видя, что хорошо пристрелявшиеся артиллеристы противника по всем признакам норовят угодить именно в разгрузочную рампу, я попытался просить полковника отложить нашу разгрузку, дабы избежать ненужных потерь, так как последнее обстоятельство представлялось теперь вполне вероятным.
– Ни в коем случае! – решительно отказал мне славившийся своей исполнительностью и точностью наш старший офицер. – Исполняйте, что вам приказано, и сейчас же высаживайте из эшелона всех людей, лошадей и взрывчатое имущество!
Рассуждать не приходилось. Пришлось подчиниться категорическому приказу. Было отдано распоряжение подать наш эшелон к рампе. Вслед за тем я, при помощи вахмистра, стал растолковывать своим людям о необходимости с крайнею выдержкою и осторожностью производить разгрузку, дабы не подвергнуться весьма ощутительным неприятностям.
– Рампа видна их артиллерийским наблюдателям как на ладони… Помните это и будьте осторожны… Старайтесь как можно скорее перемахнуть через площадь между рампою и выходными воротами… Там, дальше, уже есть густой училищный сад, в котором укроетесь… Поняли?..
Но мои внушения и понятливость моих подчиненных все равно не привели ни к чему. Едва первым 10—12 всадникам удалось после выгрузки проскочить со своими конями через злосчастную площадку к воротам и вслед за тем скрыться среди деревьев сада, как уже по следующим людям и лошадям противник открыл самый ожесточенный артиллерийский огонь. Один из снарядов, ударив в кирпичную колонку ворот, забросал осколками, щебнем и пылью пробегавших людей, среди которых в эти мгновения находился и вахмистр. В результате оказались ранеными три лошади и один подрывник из студентов.
Эшелон все же нами был разгружен, невзирая на непрекращавшееся угощение нас неприятельскими гранатами, после чего всем нам удалось укрыться в густой чаще садовых деревьев вне поля зрения наблюдателей противника. А спустя несколько часов мы и вовсе выбрались из города, найдя себе надежный приют в стенах какого-то бездействовавшего кирпичного завода, верстах в 3—4 от городской окраины. Но это блаженство нами было обретено только после долгих и настойчивых просьб нашего неутомимого командира, расточавшихся в штабе, первоначально остававшемся равнодушным ко всем мольбам и уверениям.
– Как же можно вам оставлять город? – пожимали плечами власть имущие. – Неужели же вы не понимаете, что теперь у нас война, да еще гражданская!
Тем не менее наше переселение из города на кирпичный завод все же состоялось… И как мы благодарили Поморского за его находчивость и настойчивость!..
На кирпичном заводе, обширном и обладавшем множеством свободных помещений и закоулков, мы расположились отлично, удобно разместив людей и лошадей… Почувствовали себя в чисто семейной обстановке и наши офицеры, которые были весьма радушно приняты хозяевами завода, обитавшими в прекрасном доме.
Какой заботой и лаской окружали всех своих непрошеных гостей эти милые люди, положительно заставлявшие нас на время позабыть о всех невзгодах и ужасах переживаемой войны!..
Наше благодушие и прекрасное настроение вскоре еще более увеличились: из госпиталя неожиданно возвратился и наш добрый друг поручик В.Р. Вольф, довольно долго лечившийся от раны, полученной во время минувшей вылазки в тыл неприятеля. Теперь Вольф выздоровел… Этот молодой и доблестный офицер давно снискал всеобщую любовь и уважение своих товарищей по части и потому был встречен каждым из нас с нескрываемою и искреннею радостью.
В Александровске в это время стояли и все наши офицеры, входившие в роту лейб-гвардии Саперного полка[696], в числе которых были: Н.М. Никонов, В.Г. Авенариус, Ю.Б. Броневский, Д.А. Мясоедов[697], барон П.Н. Беллингсгаузен, К.А. Петров, С.Д. Иванов, Н.В. Соколовский[698], К.И. Иванов[699], М.В. Чаплыгин, Ф.А. Корсак-Кулаженко[700], И.Е. Штейн и А.А. Журавлев.
Пользуясь удобной стоянкой, мы не теряли драгоценного времени и энергично принялись за усиление состава нашей части, изрядно ослабевшей за период недавних операций и боев. Пополнение новыми людьми не заставило себя долго ждать: один за другим и целыми партиями начали являться к нам местные жители всяких возрастов и положений, прося их принять в добровольческие ряды, что и приводилось нами охотно в исполнение… Получили мы и новых коней, а затем нашим молодцам удалось раздобыть кожи для сапог, сукна для солдатской одежды и другие предметы первой необходимости, в коих давно ощущалась острая нужда.
Все мы приоделись, подчистились, поправились физически и на много градусов воспрянули духовно. Следует отметить, что редкий из рядов нашего отряда не старался чем-либо помочь своей части, ибо все одинаково горели желанием быть полезными дорогому всем делу добровольчества. В особенности старался в этом отношении сам наш командир, Поморский: в те часы, когда мы с выздоровевшим Вольфом увлеченно вели усиленные строевые занятия, не знавший устали командир целыми днями где-то рыскал, раздобывая всякую всячину положительно какими-то волшебными способами.
Но успехи Поморского не ограничивались приобретениями для части одних только хотя и полезных, но все же неодушевленных предметов… Возвращаясь из своих удивительных экспедиций, он вместе с целыми тюками холста, сукна, кожи и даже бархата для бескозырок приводил с собою сапожников, портных, шорников и даже белошвеек, тотчас же заставляя их приниматься за работу на пользу любимой части. И вскоре все ее верные сыны начали выглядеть положительно как шикарные юнкера доброго довоенного времени: на всех оказались прекрасные сапоги лучшей кожи, безукоризненные шаровары и гимнастерки, и уже как своего рода «апофеоз» – элегантнейшие бескозырки мирного времени…
Представился вскоре и случай по справедливости похвастать всеми этими достижениями перед высшим начальством… Наступил день праздника части, когда ей суждено было пройти перед взорами такового при звуках старого полкового марша церемониальным маршем. И это происходило не только в присутствии высшего начальства и офицеров роты нашего полка, но и на глазах многочисленных приглашенных и любопытных свидетелей из среды местных городских и пригородных обывателей.
Мы были встречены искренним и шумным восторгом, в конце превратившимся в настоящую овацию. Последовали всякие благодарности и лестные приказы, бывшие, конечно, несомненною и лучшею наградой и серьезным поощрением для дальнейшей службы на пользу части и общего дела… Одновременно с похвалами последовал и приказ о переименовании и разворачивании нашего Гвардейского конно-подрывного полуэскадрона в эскадрон.
Вечером в день этого праздника мы весело, но в меру кутнули в родном полковом кругу, засидевшись после парадного обеда до позднего часа… И какие вдохновенные речи произносились тогда за нашим столом, особенно живым и темпераментным общим любимцем – нашим старшим полковником и отличным товарищем Николаем Михайловичем Никоновым; как неподдельно верилось каждому из нас в то, что наше национальное дело, казавшееся святым и чистым, не пропадет бесплодно и бесславно… Как верилось тогда, что Россия восстанет после своей жестокой болезни скоро, немедленно и что все переживаемые нами невзгоды и ужасы окажутся только краткими, хотя и грозными кошмарами… Увы. Всемогущему Богу было угодно сделать не так, как нам хотелось!..
Мост был захвачен. Наши доблестные части перешли на другой берег Днепра, и противник отошел далеко…
Вскоре Поморский уехал в Ставку, а оттуда на Кавказ – в отпуск и… к невесте. При части офицеров осталось только нас двое, спаянных тесною дружбою и одинаково беззаветно преданных добровольческому делу.
Отправки на фронт можно было ожидать каждый день, ввиду чего все наши усилия были направлены на то, чтобы выйти на новую боевую дорогу еще более подготовленными. И не проходило дня, чтобы мы, поднявшись на рассвете, тотчас же не начинали бы усиленно заниматься с людьми верховой ездой, вольтижировкой, рубкой, пешим строем и всеми остальными предметами военной премудрости.
За этой усиленной и напряженной работой наши часы и дни пролетали неудержимо быстро вплоть до того момента, когда нам было суждено снова с головою окунуться в новую боевую страду, полную превратностей и лишений… Но пока мы пребывали на кирпичном заводе, наша жизнь не приносила ничего, кроме тихой радости и глубокого душевного удовлетворения…
Вспоминаются мне, между прочим, встречи с одним из милейших и благороднейших старых офицеров нашего полка, с которым сталкивала нас судьба именно в эти памятные и знаменательные дни. Им был уже выше упоминаемый полковник Д.И. Досс, старый и уже седой служака, безгранично и искренно преданный Родине, армии, родному полку и добровольческому делу.
Редкий день проходил без того, чтобы полковник Досс не встречался бы с кем-либо из наших и не интересовался бы положением и состоянием части.
Случилось однажды так, что я, чувствуя себя не совсем здоровым, оставался при части один, так как поручик Вольф куда-то отлучился. В минуты этого моего одиночества появился передо мною какой-то крестьянин с ближайшего железнодорожного полустанка.
– Письмо от барина… полковника! – заявил он, передавая мне полевой конверт. – Приказали вам немедленно ехать к ним.
Прочитав письмо, я тотчас же приказал подать себе коня и спустя несколько минут уже мчался по направлению к глухому полустанку, в дежурной комнате которого нашел одинокого Д.И. Досса, мирно дожидавшегося моего появления… Оказалось, что, не получая долго от нас никаких вестей, заботливый и добрый наш старший полковник забеспокоился не на шутку и недолго думая сам приехал на паровозе, чтобы узнать о нашей части и ее положении.