Черячукин на это отметил, что история дает примеры тому, когда нейтральная страна все же помогала той стороне, интересы коей ей ближе; он напомнил о том, как во время войны с Японией англичане все время помогали им.
На что Дорошенко с улыбкой ответил:
– Генерал прав, и я, как и мои коллеги в правительстве, нахожу, что в вашей борьбе мы должны пойти вам на помощь, хотя бы находясь как бы нейтральными, но подчеркиваю деликатность этого вопроса, который не следует муссировать, дабы не осложнять наших переговоров.
Я поблагодарил министра и добавил, что вопрос этот еще более щекотлив для нас в отношениях с немцами.
– Вы особо правы в этом, от них многое зависит. А вы были у Мумма и немецкого командования?
Чтобы польстить ему, я ответил так:
– Раньше хотел повидать вас, как министра страны, куда я командирован, хотя от гетмана слышал, что Мумму известно о нашем приезде и он интересуется познакомиться с нами.
Затем Дорошенко пространно пояснил обстановку, указывал, что для соседей выгодно ближе сходиться, а потому спросил, как мы смотрим на вхождение Дона в Украинскую державу в виде автономной или федеративной области?
Вот куда он гнет, подумал я и ответил:
– Этот вопрос у атамана не подымался, и мы не имеем возможности его обсуждать. Но думаю, что атаман и донские казаки – как все же русские люди – скорее мыслят о вхождении на тех же основаниях в состав Российского государства, когда захватчики власти уберутся.
Дорошенко пытался поднять разговор о границах с Доном, на что я, поддержанный всей миссией, нашел, что теперь не время заниматься им, хотя имеем документ, составленный в Киевском университете.
Министр, подумав, согласился с нами и заявил: «Это дело будущего».
На этом беседа наша закончилась. Прощаясь с нами, Дорошенко подтвердил, что в вопросе о снаряжении он будет на нашей стороне, просил еще раз поменьше о нем говорить.
Вскоре после визита у Дорошенко мы получили приглашение к германскому послу на Украине, имевшему огромные полномочия. Прибыв в 10 часов всей миссией, я и Черячукин были в военной походной форме – Черячукин в донской казачьей, а я в кирасирской, коим командовал.
Мумм принял нас в своем салоне сухо, но изысканно вежливо. Все разговоры шли через нашего переводчика.
– Я побеспокоил вас приглашением, – сказал Мумм, – чтобы познакомиться и выяснить некоторые вопросы. Из донесений наших офицеров, находящихся на Дону, в том числе майора фон Кохенгаузена, нам известно мнение вашего атамана – поддерживать с нами добрые отношения, но мы сейчас ведем тяжелую борьбу на Западе, а потому мы можем оказывать помощь лишь тем организациям, в коих полностью уверены, что они не пойдут, ни при каком положении, не только в соглашение, но даже просто в сношение с образованиями, могущими нам вредить.
Намек, сделанный Муммом, я принял как о наших добрых отношениях с Добровольческой армией. Поэтому, не называя Доброармию, возразил:
– Мы боремся лишь против большевиков, они наши непримиримые враги, и имеем сношения только с теми организациями, которые могут помочь в этой борьбе.
На это Мумм сказал, как бы поправляя:
– Или вы меня не поняли, или перевод сделан не точно, я не задаю вам вопроса, я лишь хочу информировать о будущем – как может сложиться обстановка.
В дальнейшем наша беседа, вернее, поучение нас Муммом, как надлежит вести политику, протекала мирно. Слушая его, мы избавлялись от ответов на могущие быть вопросы, а Мумм, в своем величии полновластного владыки на Украине, видимо, наслаждался в своем превосходстве искушенного дипломата над нами, дилетантами.
Чувствуя, наконец, что красноречие Мумма подходит к концу, я, улучив небольшой перерыв, доложил, что все им высказанное будет сообщено Донскому атаману, а наша миссия по выполнении своих работ возвращается, лишь генерал Черячукин остается здесь, ему, мы надеемся, Его превосходительство не откажет и впредь в своем внимании.
Прощаясь с нами, Мумм сказал, что он в курсе о наших пожеланиях военного снаряжения, но дело это касается военного командования и украинского правительства. «Я знаю, – прибавил он,– что командующий германскими войсками также хочет повидать вас. И если вы не устали, то сегодня он может вас принять в 4 часа».
На что мы дали свое согласие.
В назначенный час мы прибыли с нашим прекрасным переводчиком к фельдмаршалу Эйхгорну, командующему германскими войсками. Нас провели в его кабинет, где он сидел в глубоком кресле и курил сигару. Приподнявшись, он пожал нам руки, предложил расположиться в таких же удобных креслах и, взяв со стола коробку с сигарами, предложил желающим. Наш министр путей сообщения взял сигару, я попросил папиросу, остальные были некурящие.
Фельдмаршал, уже пожилой и несколько грузный, приветливо оглядев нас, с добродушной улыбкой выразил удовольствие видеть здесь нас двух, Черячукина и меня, в военной форме. Чувствовалось, что забыл, зачем хотел нас видеть и, видимо, не знал, о чем говорить. После небольшой паузы он заявил, что хорошо знает военные формы и особенно ему нравится русская.
– Вот сразу вижу, – сказал генерал, указывая на шаровары Черячукина, где был один широкий лампас, – что вы казак! Как жалко, что теперь изменение в ведении войны! То ли в былое время, на войну и в бой войска шли в парадных формах!
И он еще что-то говорил о прежних формах. Видимо, цель нашего пребывания в Киеве его менее всего интересовала, а вспомнить о былом было приятно. Во время его рассказа о былом в кабинет вошел высокий немецкий генерал, издали кивнул и сел в кресло. Увлекшийся рассказами хозяин не сразу его заметил, закончив какую-то фразу и оглянувшись в его сторону, увидел и сказал: «А вот и мой начальник штаба, генерал Греннер». Тогда последний доложил:
– Это донская делегация, о которой я имел честь докладывать Вашему высокопревосходительству.
А.А. Вонсяцкий
К.Ф. Зерщиков
Н.В. Волков-Муромцев
В.Э. Зборовский
М.В. Свечин
Князь А.Е. Трубецкой
Д.И. Звегинцов
Могила В.Н. Звегинцова
Барон П.Н. Врангель
Е.К. Миллер
И.Г. Эрдели
Н.Н. Юденич
Д.Г. Щербачев
А.П. Кутепов
Граф Ф.А. Келлер
П.П. Скоропадский
П.Н. Шатилов
Н.Н. Шиллинг
Н.Н. Шипов
М.Г. Дроздовский
Герцог Г.Н. Лейхтенбергский
Герцог Д.Г. Лейхтенбергский
Д.Л. Хорват
Герцог Н.Н. Лейхтенбергский
А.И. Рогожин
В.С. Афанасьев
Я.А. Слащов
К.И. Щербаков
– А, да, да, вижу даже русские формы. В чем же у вас дело?
Я дал знак Черячукину, как мы условились, сделать доклад. Черячукин кратко, недлинными фразами, для облегчения переводчику, объяснил цель нашей миссии.
– Мне отлично известно о вашей борьбе, об этом генерал Греннер ежедневно мне докладывает; сперва у вас были заминки, а теперь с генералом Красновым ваши боевые дела пошли недурно.
– Совершенно верно, Ваше превосходительство, – вновь вступил Черячукин, – но сами знаете, что для ведения войны нужно оружие и снаряды, у нашего противника их много, а у нас на Дону не было складов.
На это Греннер, с разрешения своего шефа, сказал:
– Об этом мы уже уведомлены, и Его превосходительство может дать распоряжение здешнему правительству, но раньше у нас должна быть полная уверенность, что это оружие попадет в руки казаков.
– К кому же оно может попасть, как не к борющимся с большевиками? – ответил Черячукин.
– А у вас на Юге, в ваших же казачьих станицах, собирается Добровольческая армия, которая не хочет признать, что нами заключен мир с Россией, продолжает считать нас врагами.
Чтобы помочь Черячукину, я взял на себя ответить Греннеру:
– Добровольческая армия – это добровольно собравшиеся русские люди, которые так же, как и мы, ведут борьбу против большевиков, захватчиков власти нашей Родины. Очищая наши тылы в областях Северного Кавказа, они помогают нам; представьте себе, если бы у нас не было этой поддержки – выдержали бы мы? А если нет, то Дон вновь был бы захвачен красными и, вместо дружественного фронта, вам пришлось бы прикрывать его посылкой своих войск. Этим наша борьба оказывает и вам услугу.
– До некоторой степени вы правы, генерал, – сказал Греннер, – но добровольцы, мы отлично знаем, не любят нас, относятся к нам враждебно, и, если обстановка им будет благоприятствовать, немедленно организуется фронт против нас. Конечно, это будет не так страшно, но все же потребует сил – для отпора.
– Мы с вами, – с волнением выразил я, – старые офицеры Генштаба, а потому, откинувши мысли о любви или ненависти, не играющие значительной роли, отдадим себе здравый отчет – какую опасность для вас может представить небольшая горсточка мужественных русских патриотов? Их главная цель – борьба не на жизнь, а на смерть с поработителями нашего Отечества! Они собираются и жертвуют жизнями! Таким людям, преданным Родине, можно только сочувствовать. Будем искренни и в душе, каждый из нас отдаст должное в их стремлениях и подвигах. Наконец, Ваше превосходительство, я глубоко убежден, что если в таком же положении оказались бы германские подданные своего императора, то без сомнения поступили так же!
На мою с жаром сказанную тираду генерал Эйхгорн как-то встрепенулся, крякнул от удовольствия и сказал:
– Какие могут быть разговоры, все немцы пошли бы их бить!
Все улыбнулись, даже Греннер не удержался и уже мягче произнес:
– Вы ловко затронули за живое нашего начальника, который разберется в вашей просьбе и, полагаю, поможет вам.
Мы поблагодарили, и уже в более мягком прощании чувствовалось, что ледок недоброжелательства Греннера подтаял и препятствий передачи Дону оружия и снарядов не будет.
На следующий день, как я часто делал, зашел перед обедом к Скоропадскому, когда он делал прогулку по саду. Застал его гуляющим с В.В. Дашкевичем и двумя членами правительства, и, здороваясь со мной, он заявил: