– Браво, поздравляю, сегодня утром виделся с Греннером, и он рассказал мне, как ты ловко поддел старика командующего! Добиться от нас, в общем благожелательно к вам настроенных, было не трудно, а сломать такой кремень, как Греннер, задача не из легких. Оставайся обедать, хочу выпить за успех.
За обедом гетман, выпив за успех и мое здоровье, выразил уверенность, что препятствия к выполнению нашей просьбы устранены.
После нашего визита у немецких властей выяснилось, что с этой стороны наши опасения о запрете в выдаче нам боевых запасов и снаряжения отпали, другими словами, главная цель, для выполнения которой мы были посланы, достигнута.
Собрав всю миссию, мы подробно обсудили достигнутые результаты и нашли, что задачи, нам поставленные Донским атаманом, выполнены: нужное нам снаряжение мы получим, железнодорожные вопросы обоюдным соглашением достигнуты, торговые дела и товарообмен налажены; вопрос о Таганрогском округе, всегда входившем, как и теперь, в Область Донскую, в настоящее время неактуален, а проезд желающим через Таганрог и Ростов, как и вообще выезд из Украины куда бы то ни было, никогда не был запрещен.
Поэтому мы можем возвращаться, предоставляя Черячукину, остающемуся здесь, закончить формальности.
(Как нам стало известно потом, в первый же месяц после нашего отъезда было отправлено на Дон: 11 600 винтовок, 88 пулеметов, 46 орудий, 109 тысяч артиллерийских снарядов, 11,5 миллиона патронов; около трети Красновым было передано Добровольческой армии.)
Наш «купец» порадовал нас, что им выхлопотано для каждого из нас по 10 кило сахару по казенной цене. Кроме того, желающие могли купить на базаре сколько угодно сахару, т. к. в нем был недостаток на Дону, где сахарных заводов не существовало.
У меня еще было приглашение на завтра русского общественного деятеля с просьбой ко мне поделиться сведениями о событиях на Дону и обменяться мнениями. Затем остается попрощаться с гетманом.
Поэтому я предложил нашим членам закончить в два дня свои дела, чтобы на третий мы могли выехать, прося нашего путейского «министра» распорядиться прицепкой нашего вагона к отходящему поезду.
Память мне не сохранила имени хлопотливого хозяина, пригласившего на собрание; когда я приехал в его небольшую квартиру, там уже было немало собравшихся; слышались голоса спорящих: одни обвиняли политику гетмана, другие находили, что ничего другого он сделать не может, большинство спорили горячо.
Меня обступили знакомые и незнакомые, узнав, что я приехал с Дона, засыпали вопросами. К счастью, хозяин дома пришел мне на помощь и просил, как я обещал, ознакомить с положением на Дону и Добровольческой армии. Собралось до 40 человек, и среди них я увидел бывшего конногвардейца барона П.Н. Врангеля, способного и храброго офицера, с которым не раз встречались в его полку, где он носил название Пипер, и в застольных красноречивых тостах он соревновался со своим однополчанином Бискупским.
Увидев меня, Врангель подошел с вопросом: «А, и ты сюда пробрался, да еще в военной форме?»
Я ответил, что рад его видеть, на Дону с декабря и по просьбе хозяина поделюсь своими сведениями, к чему и приступаю.
Вкратце я поведал о своем приезде в Новочеркасск, свидании с Алексеевым, Корниловым и бывшими «быховскими узниками», об участии в восстании с казаками против большевиков, а также о доблестном походе Добровольческой армии на Кубань.
Хозяин и слушатели поблагодарили за доклад, но пришлось отвечать на массу задаваемых вопросов, в том числе, что мне удалось выполнить из поручений, данных мне Красновым.
– Все это интересно, что ты рассказал, – вдруг резко обратился ко мне Врангель, – но однобоко освещаешь обстановку – много о казаках и вскользь о добровольцах, между тем они стоят на правильном пути спасения России, а Краснов с казаками пошел на поклон немцам.
Упрек, в резкой форме брошенный мне, меня удивил. Я ответил, что меня никак нельзя обвинить в пренебрежении к Добровольческой армии, я одним из первых прибыл на зов Алексеева, и лишь случай меня, неказака, толкнул на работу против красных с казаками, где пришлось быть действующим лицом, ясно, что о казаках могу больше рассказать, чем о славном походе добровольцев на Кубань, о котором повторил лишь то, что передали мне участники его. Работа Добровольческой армии мне близка, и я, находясь и здесь, веду пропаганду – всем идти на помощь добровольцам. На днях здесь я встретил князя А.Н. Долгорукова (вероятно, и ты его видел), советовал ему ехать в Доброармию и звать с собою на жертвенную борьбу, а не сидеть здесь, ища тепленьких местечек, а нам, бывшим военным, слоняющимся здесь, – стыдно. Ты обвиняешь Краснова, но он же ведет тяжелую войну, неся немалые потери, против красных, а его поклон немцам, в котором ты бросаешь упрек, был неизбежен, т. к. вести борьбу без боевого снаряжения, с голыми руками, против вооруженного противника – нельзя. Поэтому сложившаяся, помимо Краснова, обстановка потребовала пытаться достать нужное оружие на Украине, правда оккупированной немцами, но где имеются бывшие русские склады. Попытка эта усилиями моей миссии удается, и в ближайшее время мы получим оружие и Краснов сможет поделиться с добровольцами.
К сожалению, все мои доводы не удовлетворяли Врангеля, и он продолжал находить новые возражения. Одно время я сам собирался бросить ему упрек, что стыдно так поздно добраться сюда, где сидеть под защитой своего бывшего командира полка Скоропадского, которого, как сам высказал со злобой, и видеть теперь не хочет. Но я сдержался, замолчал и перестал отвечать.
Через некоторое время Врангель вновь обратился ко мне, сказав, что на днях повидал офицера, приехавшего из Ростова, который рассказал ему о недружелюбном отношении Дона и Краснова к добровольцам, вследствие чего Добровольческая армия принуждена покинуть донские станицы, где отдыхала и пополнялась, и уходит на юг.
Подобная информация, на которую ссылается Врангель, мне показалась весьма странной, и, стараясь себя сдерживать, сам задал вопрос:
– Могу лишь удивляться, какое значение могут иметь подобные бродячие осведомители, не справившись об их личности, и тебе просто надо было задать этому офицеру вопрос – почему он сам, находясь близ расположения добровольцев, предпочел вместо похода с армией уехать сюда? Не дезертирство ли это? И что стоят информации этих типов.
Решение Добровольческой армии двигаться на юг, согласно полученным мною на днях сведениям, есть следствие бывшего совещания в станице Манычской 15(28) мая 1918 года вождей Добровольческой армии Алексеева и Деникина с Красновым; последний предлагал Доброармии двинуться на Царицын, для чего передавал в полное подчинение Деникину значительные силы казаков, а он сам продолжал бы вести борьбу на север и северо-восток области. Деникин находил нужным движение Доброармии на Кубань, для освобождения кубанских казаков и очистки тыла с юга. Таким образом, никто не принуждал уходить на юг, это было решение добровольческого командования.
Стратегическая задача, решавшаяся на манычском свидании, широко описана как участниками – Деникиным и Красновым, так и эмигрантскими и советскими писателями. Теперь, когда эти события составляют историческое прошлое, видно, что решение, принятое Деникиным, было ошибочным: мы на целый год завязли в районе Северного Кавказа и дали время на формирование Красной армии; мы потеряли Волжский фронт и с ним связь с уральскими и сибирскими очагами восстания и многое другое, что составляет предмет отдельного исследования.
Не знаю, убедил ли я Врангеля? Полагаю, что нет. Тут была предвзятость, с которой он обращался ко мне, она не давала ему спокойно и трезво вникнуть в мои объяснения. Мне трудно разгадать – откуда у него, старого приятеля, появилась злоба ко мне? Могу лишь предполагать, что тщеславие и желание всегда играть первую роль были причиной. Оно же, в более серьезном случае, видно в его отношениях с Деникиным. Несмотря на такое неприязненное чувство ко мне Врангеля, я должен признать в нем крупного и энергичного вождя Белого движения, которому история отдаст должное в его деятельности.
На следующий день я поехал проститься к Скоропадскому. Мы опять прогуливались по саду и высказывали добрые пожелания. Я напомнил ему наш первый разговор, во время которого я усомнился в его уверенности о немецкой победе. Он вновь подтвердил, что в этом у него нет никакого сомнения.
– Ну, если так, то тебе остается лишь мудро провести свою политику, чтобы к развязке немцы возможно меньше наложили бы своих требований. Но всякому дальновидному правителю необходимо быть готовым и на другой конец, а именно – в случае победы союзников.
– Немцы принуждены будут очистить Украину, – ответил он, – а мы будем свободны.
– От этой напасти вы освободитесь, а что – как и сам раньше опасался – сможете противопоставить на бросивших на вас большевиков? К тому же и петлюровцы доставят немало заботы. Для этого нужна вооруженная сила, которой у вас нет. Я повидал и был приглашен на завтрак к весьма рассудительному вашему начальнику Генштаба Сливинскому, мы много беседовали, был там и генерал Головин, которого ты хорошо знаешь, нужно не очень рассчитывать на победу немцев, а, не теряя времени, сломить сопротивление немцев в нежелании дать вам разрешение в формировании вооруженной силы. Это нелегко, но раз необходимо, следует не останавливаться перед любыми мерами, дабы не остаться с пустыми руками. Обстановка для тебя – безоружного – может сложиться грозная, поэтому, лично полагаю, чтобы этого не случилось, можно идти, даже пригрозив о своем уходе в случае нежелания немцев уважить вашу просьбу. Ведь и им невесело усложнять свою обстановку во время войны.
К сожалению, чувствовалось, что Скоропадский не принимает моих предостережений, считая их запугиванием, и никогда не решится на риск лишиться своего гетманского положения при угрозе немцам о своем уходе. Вернувшись с прогулки, он приглашал остаться обедать у него, но у меня были еще дела, я поблагодарил и извинился. Мы дружески распрощались.