Выполнив задачу, поставленную атаманом Красновым, мы простились с гостеприимным Киевом. Жизнь в нем кипела ключом, население устраивалось как бы на мирном положении, большинство не отдавало себе отчета, что грозные события войны и революции могут коснуться и их. Мало чувствовалась та жертвенная борьба, которую по соседству ведут Добровольческая армия и донское казачество против большевиков; а боевые события на Западе, под гром орудий и бомб, далеко еще не кончились. Правительству вновь испеченной Украинской державы и большинству жителей не было дела до происходящего на Западе и Востоке, убаюканные порядком, поддерживаемым немецкими штыками, они считали, как дети, вышедшие из игры, что все происходящее в мире их не касается. Увы, события коснулись и их, тяжело отозвались на киевлянах, коим пришлось пережить немало горя и бедствий.
Наш вагон был прицеплен к отходящему поезду, и мы покатили к себе, где кипела работа по борьбе с красными.
Вернувшись из Киева, я явился к Краснову, которому, в дополнение своих донесений, по мере работ миссии, сделал подробный словесный доклад. Атаман остался доволен нашей работой, сердечно благодарил и просил повторить его на общем заседании, под председательством его самого, Донскому правительству. По моей просьбе на доклад приглашены участники (кроме консула Карасева) нашей миссии, с правом дополнить мое сообщение.
В то же время тяжелые бои для освобождения края от захвативших власть большевиков продолжались. Добровольческая армия, двинувшись на юг, освободила Кубанскую область, и кубанское казачество влилось в нее.
В Донской армии наступление в северном направлении – на Воронеж шло довольно успешно, а в восточном – на Царицын встречало большое сопротивление, что объяснялось тем, что через железнодорожный узел Царицын у красных шла их связь с большевистскими частями, застрявшими в северных областях Кавказа, борьба с которыми Добровольческой армии задерживала последнюю в этих местах.
К осени 1918 года положение на Западном фронте мировой войны склонилось на сторону союзников. На Балканском полуострове Салоникский фронт союзников, включая две русские стрелковые бригады, успешным наступлением прорвал здесь фронт центральных держав и заставил болгар и Турцию выйти из борьбы. Соединенный англо-французский флот вошел в Черное море, и командование Добровольческой армии смогло установить свою связь с западными державами.
В порты Азовского моря 21 ноября через Мариуполь вошли французские и английские миноносцы. Чтобы показать им обстановку нашей борьбы, Краснов пригласил офицеров этих миноносцев в Новочеркасск и на меня возложил поехать за ними и сопровождать во время их пребывания.
Кроме посещения ими Ростова и Новочеркасска, где им были устроены торжественные встречи, Краснов со мною пригласил командиров миноносцев – французского капитана Кошена и английского капитана Бонда, на двух автомобилях, проехать на фронт. В двухдневной поездке по уже покрытой снежком земле мы объездили Северный фронт, где накануне оказался большой успех и были взяты большие трофеи.
После победы союзников в Версале собрался конгресс победителей для выработки мирного договора.
Для защиты русских интересов от адмирала Колчака и Добровольческой армии были посланы в Париж бывший министр иностранных дел Сазонов, генерал Щербачев[453] и Головин. Атаман Краснов, с согласия Сазонова и в помощь по донским делам, командировал свою делегацию, возглавить которую при поездке в Париж просил меня.
В последних числах декабря 1918 года я с делегацией выехал и, после немалых мытарств как с визами, всякими разрешениями, так и с получением места на пароходах, лишь с частью делегации, в том числе адмиралом Бубновым[454], добрался до Парижа. Последний, сравнительно с прошлым, поразил меня своим серым видом, тяжелая война оказала свое влияние.
К сожалению, для нашего Отечества, в чем быстро можно было убедиться, интересы России были полностью скинуты со счета версальскими решителями судьбы Европы и всего мира.
В здании русского посольства в Париже, где нашим послом пока оставался Маклаков, собрался целый синклит прибывших сюда, лишенных своих мест наших бывших дипломатических представителей-послов, в том числе и Сазонова, которые под председательством бывшего главы Временного правительства, князя Львова, образовали Особое совещание для защиты русских интересов перед решателями мира в Версале.
Увы, никто их не выслушал и нигде их не принимали, хотя почтенное Особое совещание стучало во все двери и без конца писало: ноты, меморандумы, разъяснения и прочее о существовании России. Но это был голос вопиющего в пустыне. При кройке карты Европы забыли, что немалое место в мире занимает наше государство. Лишь многим существовавшим и не существовавшим государствам удавалось установить свои границы и урвать лакомые куски…
Русским весьма деятельным генеральным консулом в Лондоне состоял Ону, брат жены профессора генерала Головина. Ему пришла мысль познакомить английских парламентариев с обстановкой, царившей в России, и борьбой, которую вели белые фронты. Уяснив себе происходящие на нашей Родине события, они могли побудить Ллойд-Джоржа оказать помощь русским белым фронтам. Парламентская комиссия по иностранным делам согласилась выслушать сообщение о создавшемся положении в России, и Головин был приглашен приехать в Лондон и сделать по этому вопросу доклад.
Получив приглашение, Головин приступил к составлению своего сообщения и пригласил меня помочь в его работе. Пришлось около двух недель собирать данные и составлять доклад, широко обнимающий и освещающий обстановку и события в России. В середине февраля Головин и я, а также адмирал Бубнов выехали в Лондон.
Недостаточно владея английским языком, Головину было невозможно сделать самому доклад, но наш военный агент в Лондоне генерал Ермолов, как в совершенстве владеющий английским языком, предложил свои услуги быть переводчиком. Вышло довольно удачно – после каждой фразы, сказанной Головиным по-русски, Ермолов тотчас произносил ее по-английски.
Для выслушания сообщения собралась комиссия по внешним делам, пришли и некоторые парламентарии из других комиссий, присутствовало не менее 40 человек. Доклад был выслушан с большим вниманием, видимо заинтересовав англичан, засыпавших вопросами и просьбами разъяснений.
Был ли результат от этого сообщения? Увы, полагаю – что никакого. С вниманием выслушали, наружно одобрили, а в результате позиция Ллойд-Джоржа осталась без изменения.
В Лондоне наш поверенный посольства Набоков, заменявший в это время посла, устроил обед, на который были приглашены и некоторые лица русской колонии. А после обеда Головин и я осведомили присутствующих о нашей борьбе в России. Нам пришлось отбыть еще две трапезы, устроенные русскими организациями, на которых, как полагается, следовали речи, тосты, пожелания, разъяснения и пр.
Вернувшись во Францию, в Париж, я застал только что добравшихся сюда членов моей делегации, застрявших в Константинополе, генерала Герасимова и члена Донского Круга Г. Карева. Я поставил их в курс создавшейся обстановки и выразил полную бесполезность пребывания здесь в то время, когда грозные события Гражданской войны призывали принять в ней участие, решил покинуть милую Францию и вернуться. А они оба решили оставаться в Париже; я передал им остающиеся деньги, оставив себе небольшой аванс на возвращение.
Проделав путь из России в Париж через Одессу, Константинополь, Грецию и Италию, выжидая в портах и пересаживаясь с парохода на пароход, что было сложно, медленно, томительно, с массой неудобств, теперь хотелось, когда в Европе война отгремела, сократить время переезда, обратно вернуться сушей. Как будто железнодорожное движение налаживалось, и даже должен был быть отправлен экспресс Париж—Константинополь. С трудом, через французское Министерство иностранных дел, удалось достать на него место.
Маршрут экспресса проходил через Австрию, Венгрию, Югославию и Болгарию, в нем, с большими удобствами в вагонах международного общества и вагоном-рестораном, я покатил, но в дороге судьба нам приготовила немало сюрпризов.
Проезжая урезанную со всех сторон Австрию, отделенную от Венгрии, получилось известие, что в последней власть захвачена небезызвестным коммунистом Белой Куном, поэтому нашему поезду указано было не проезжать Венгрию, а взять более кружной путь через югославский город Загреб (входивший ранее в Австро-Венгрию и носивший немецкое название Аграм).
Далее, не доезжая до Белграда, выяснилась новая неприятность и удлинение нашего пути, т. к. поезд наш не может пройти на Константинополь, вследствие повреждения и еще неисправленных, по окончании войны, мостов. Приходилось вновь менять маршрут, свернув на Румынию, и дойти лишь до Бухареста.
Прибыв в последний, мы покидали прекрасные вагоны экспресса, и нужно было искать дальнейшего способа добираться к себе. На вокзале я узнал, что единственный путь для возвращения – это взять редко ходящий теперь поезд в румынский порт Констанцу, где искать пароходов. Но в направлении на Россию – их нет, поэтому не миновать Константинополя.
Пока что поехал в гостиницу. Извозчик, как почти все извозчики в Бухаресте, оказался русским, из секты скопцов, переселившихся сюда полвека назад и не забывших родного языка.
В Румынии в это время еще продолжала находиться французская военная миссия, во главе которой состоял французский генерал Бертелло. Эта миссия прибыла в Румынию еще до революции в России, для снабжения и обучения румынской армии необходимыми техническими средствами для ведения войны.
Румыния два года присматривалась – к какой стороне примкнуть? Но недальновидно не принимала никаких мер для подготовки своей армии необходимой техникой. Видимо, выжидала выяснения – стать на ту сторону, где зрелый плод победы, без усилий с ее стороны, сам достанется ей. После Брусиловского прорыва выступила на русской стороне, но неподготовленная во всех отношениях румынская армия принуждена была отступать. Посыпались просьбы к России о помощи. После русской революции и выхода из войны России Румыния принуждена была заключить мир с Германией.