Перед войной, в 1913 году, у генерала Бертелло состоял в депутации генерал Жоффра, когда последний приезжал на маневры в Россию, при которой состоял и я, а потому, узнав о моем приезде, пригласил к себе на завтрак.
На завтраке присутствовали офицеры его миссии в Румынии. Он был, как и многие, упоен победой. Ранее заискивание в отношении к нам, русским военным, в коих видели своих действительных спасителей, сменилось, и теперь сквозило как бы свое превосходство, хотя и прикрытое французской любезностью и добродушием самого генерала.
Я затронул вопрос относительно помощи Добровольческой армии из военных запасов, оставшихся здесь.
Бертелло довольно пространно объяснил мне, что еще до их победного конца, во время оккупации немцами Украины, удалось снабдить оружием отряд полковника Дроздовского, но это, конечно, капля в море. После ухода немцев стало легче. Приезжал сюда от Деникина генерал Эрдоли, но румыны отказались что-либо отдавать, считая все запасы своими, тогда как все находящиеся здесь склады оружия были, как и снаряды, русскими.
– Румыния теперь вас не любит, – прибавил Бертелло. – Они говорят: русские втянули нас в войну, а потом с революцией бросили! Вы, как и я, знаем, что это неверно… Скажу к тому же, да ведь они и не победили, а заключили мир с немцами, поставив меня с миссией в затруднительное положение. А теперь сидят в Версале как победители!
После завтрака, когда я, прощаясь, благодарил за прием, Бертелло спросил, чем он может быть мне полезным?
Я ответил просьбой: не может ли он помочь мне добраться до Новороссийска?
– Единственный путь вам лежит через Констанцу, откуда нерегулярно ходят пароходы в Константинополь. Из последнего, также нерегулярно, французские транспортные суда ходят в Новороссийск. Я распоряжусь, чтобы вам дали место и отвели купе в поезде, идущем несколько раз в неделю в Констанцу, т. к. поезда переполнены и вагоны в ужасном виде. Затем дам вам письмо в штаб верховного французского представителя в Константинополь, для устройства вас на ближайший пароход, идущий в Новороссийск.
Я поблагодарил, и мы дружески простились. Но все же, узнав о дне моего отъезда из Бухареста, Бертелло лично заехал на французском автомобиле за мной в гостиницу и повез с моим багажом на станцию, объяснив:
– Не особенно доверяю румынам, что они выполнят мою просьбу по устройству вас в поезд, а потому хочу вас проводить.
На вокзале его встретил начальник станции, и все было устроено. Все вагоны поезда были в ужасном виде, не было почти ни одного целого стекла в окнах, места брались, что называется, с бою. Я был рад, что благодаря любезности Бертелло был избавлен от этой неприятности.
В Констанце пришлось прождать более суток отходящего парохода в Константинополь. В последнем благодаря письму Бертелло я был устроен на большой французский пароход, уходивший со снаряжением для Добровольческой армии в Новороссийск. Моя заграничная командировка была закончена.
Вернувшись в Новочеркасск, я застал свою семью в тревоге, не имея никаких сведений обо мне. За время моей поездки моя жена перенесла в тяжелой форме сыпной тиф, который свирепствовал во время Гражданской войны на Юге России. Лечивший жену доктор, горничная жены, ухаживавшая сестра милосердия скончались от этой ужасной болезни.
На Дону, где в это время шли тяжелые бои с красными, я не застал Краснова. Он сдал должность вновь избранному Донским атаманом генералу А.П. Богаевскому, с которым, до мировой войны, я служил по Генеральному штабу в Петербургском военном округе.
Сделав подробный доклад о своей командировке, как лично атаману Богаевскому, так и Донскому правительству, я вновь включился в число участников белой борьбы с красными.
Положение в нашем Отечестве, после Октябрьской революции, понудило сотни тысяч людей всякими способами покинуть Родину и бежать за границу. Неудачи же белых фронтов, ставших на защиту Отечества от захватчиков власти, вынудили эвакуацию Белой армии после трех лет неравной борьбы. Находясь на Южном фронте, пришлось и мне с женой и малолетним сыном 20 февраля 1920 года выехать из Новороссийска на пароходе «Константин». После всяческих мытарств – стоянки на рейде в Босфорском проливе, вынужденного принятия душа на островах Принкипо – мы прибыли в Салоники, откуда были доставлены в Белград.
Увы, обстановка, которая нас приняла за границей, была безотрадной. В то время еще отсутствовала какая-либо организация по защите прав и интересов беженцев, как и не существовало домов для престарелых. Кто смог захватить с собой какие-либо ценности, распродавали их за бесценок. Более молодые, сохранившие свое здоровье, поступали на какую-либо работу, главным образом рабочих. В лучшем положении были специалисты и техники.
Старики и инвалиды были в особо отчаянном положении.
Отсутствие Отечества и его консульской защиты делало беженцев бесправными. «Права человека» их не касались. Победители эгоистически замкнулись в своих интересах, забыв о России, которая кровавыми боями шла за общее дело, спасая и выручая их в критические дни войны.
Большинство стран отказывали в выдаче въездных виз. Получить их можно было исключительно по протекции влиятельных лиц.
Пробыв около трех лет в Югославии, мне удалось с семьей довольно неудачно перебраться в Германию, где началось «спартаковское движение», появились пропагандисты большевизма; все показывало о возможной перспективе после тяжелого поражения последовать примеру несчастной нашей России. Приходилось выбираться отсюда. А судьба мне в этом посодействовала.
Невыполнение немцами каких-то обязательств по Версальскому мирному договору повлекло французское правительство Пуанкарэ оккупировать пограничный Рурский район французскими и бельгийскими войсками. В противодействие этому, немцы сняли персонал с железных дорог этого района. Получился паралич транспорта и передвижения. Но немедленно командированная часть служащих с французских и бельгийских железных дорог, хотя и не полностью, все же справились с этим саботажем в оккупированном Рурском районе.
На работу железных дорог были приняты и добровольцы, а также, со значительными урезанными условиями, были приняты до сотни русских.
Около полутора лет (в 1923—1924 годах) мне удалось проработать здесь, а сын начал свое учение во французском лицее, который заботливо был открыт в Висбадене на время оккупации.
Но к осени 1924 года в Париже правительство Пуанкарэ было заменено правительством Эрио, с решением которого кончилась оккупация Рурского района и возвращение служащих. Нам, временно принятым на работу, уплачивали лишний месяц и предоставляли даровой проезд с семьей и багажом до любого места во Франции.
Здесь же произошел комический эпизод беженского существования. Среди русских, поступивших на работу, большинство были из лиц, не имевших ранее своего пребывания во Франции, когда они обратились к здешнему французскому консулу с просьбой о визе, то последний в этом категорически отказал.
Получилась неувязка у властей одного государства: французские власти по железнодорожному ведомству дают даровой проезд в любой пункт во Франции, а те же власти по дипломатическому ведомству не дают права въезда в их страну!..
Понадобились бесконечные хлопоты для урегулирования этого, так сказать, государственного разнобоя.
Перебравшись в Париж, я поступил на службу в банк «Националь де креди», а сын продолжал свои занятия в лицее. Науки ему давались легко, и он преуспевал и при переходе из класса в следующий получал призы в palmares, но здоровье его оказалось, после перенесенной скарлатины, в опасном положении. По требованию докторов летом 1926 года я с семьей перебрался в Ниццу, куда я перевелся в отделение того же банка.
Здесь, на французской Ривьере, мне пришлось надолго обосноваться; кроме моей службы в банке – для заработка, мне пришлось заняться и общественной работой – для помощи ближнему, ибо полное отсутствие в то время каких-либо органов помощи беженцам требовало за них бесконечных хлопот и, главное, сбора благотворительных средств на вопиющую нужду, испытываемую многими русскими беженцами.
Мне пришлось принять на себя председательство здесь по Общевоинскому союзу и Союзу бывших офицеров – участников войны 1914—1920 годов. А в 1930 году генерал Хабаев[455], председатель Союза инвалидов во Франции, предложил мне организовать в Ницце отдел инвалидного Союза и оборудовать дом на 25 человек, где лишенным по состоянию здоровья работы инвалидам было бы предоставлено полное содержание – кров, довольствие и по возможности одежда. На первоначальное обзаведение небольшую сумму выхлопотала Е.В. Половцова от монакской принцессы Шарлотты, но дальнейшее обеспечение средствами на содержание дома от благотворительности ложилось на меня.
Задача была не из легких, но судьбе угодно было помочь мне.
Понимая, что добыть средства из своей же беженской среды далеко не достаточно, мне пришлось проделать тяжелую и хлопотливую работу и привлечь, как почетных гостей, на устраиваемые мною в фешенебельных отелях благотворительные вечера высших военных и гражданских властей, начиная с префекта, мэра, начальника гарнизона, а также иностранных консулов. Как ни странно, не так вокальная сторона вечера, а эта почетная элита привлекала как высшую, так и денежную, да и просто любопытную, а быть может, и тщеславную и зараженную снобизмом публику. Мне помогала жена, хорошо владевшая языками, чтобы занимать на почетном столе весь интернационал собравшихся.
В течение 16 лет я находился во главе этого дела, проделал нелегкую работу по сбору средств на содержание 25 инвалидов в доме и на выдачу нуждающимся членам подведомственных мне организаций пособий.
В 1945 году французское правительство организовало старческие дома для малоимущих стариков, в том числе и наши инвалиды, призреваемые в нашем инвалидном доме, сперва получили средства на содержание, а затем были переселены в город Грасс в старческий дом.