homme lige), обязан подчиняться».
Весьма показательно, что в тот же день, когда утром было вынесено это решение против бургиньона, после обеда рассматривался иск герцога Бретонского (арманьяк), протестующего против рассмотрения в Парламенте его спора с капитулом Сен-Мало, и этот протест был квалифицирован как «ущерб королю и его сеньории». Так в один день Парламент наказывает и бургиньона, и арманьяка (17 мая 1410 г.).
Наконец, в развернутом виде положение о незаконности частной войны в королевстве было представлено 16 июля 1417 г. по поводу писем герцога Бургундского, отправленных им в разные города, чтобы «склонить их к неподчинению королю». Зная о благосклонности к этим письмам в городах, Парламент решается осудить действия герцога Бургундского и квалифицирует их как частную войну, незаконную и, следовательно, преступную. В своей речи генеральный прокурор так определяет «законную» войну: «Только король имеет право объявлять войну, и она должна быть вызвана необходимостью, а не произволом»; никто не имеет права «давать повод чиновникам и подданным своего сеньора поднимать бунт или мятеж». Исходя из этого, герцог Бургундский объявляется преступником, ибо «он хочет привлечь на свою сторону благосклонность народа королевства, давая повод народу и подданным короля оказать неподчинение королю, что является самым большим злом, какое вассал или подданный может совершить в отношении своего сеньора, и особенно сейчас, зная о состоянии королевства и о том, что враги (англичане. — С.Ц.) готовы высадиться в королевстве»[189].
Благосклонность и даже любовь к герцогу Бургундскому, которых он добился в стране, объясняются во многом его демагогией и популизмом, ибо он играл на самых чувствительных струнах: прежде всего выступал против налогов и обещал их отменить[190]. Желая изобличить лживость подобных обещаний. Парламент особо подчеркивает законность налогов: «В отношении же того, 122 что в письмах говорится о тальях, каждый знает, что во время войны в случае — необходимости позволительно (loisible) собирать талью и поборы, и всем известно, что герцог Бургундский, находясь в Париже, объявлял и собирал много талий и поборов».
Можно объяснить смелость Парламента тем, что в этот момент он действует по указке арманьяков, чье правление установилось в Париже в этот период. Так и поступали практически все исследователи. Отдельно взятые, действия Парламента вполне могут быть объяснены политической конъюнктурой, и только рассмотренные в комплексе на всем протяжении этой войны, они приобретают черты самостоятельные и вполне независимые от конкретной ситуации. В самом деле, даже если принять высказывания Парламента в 1417 г. как выполнение воли арманьяков, нельзя не услышать в них обвинений против гражданской войны, независимо от того, кто ее ведет. Парламент обвиняет нарушителей мира и законов, ущемляющих власть короля и его администрации, и те же самые слова могут быть обращены и обращались (как мы видели) и в адрес арманьяков[191].
Парламентские чиновники видели в войне ущерб своей власти, положению и материальному благополучию, поэтому однозначно выступали против гражданской войны и, как следствие, против обеих партий и были единственными, кто соглашался на любой мир, если он не посягает на основы власти[192]. Думаю, что нет нужды в восхвалении Парламента: он следовал своему пониманию общественного назначения суда — быть прибежищем закона и справедливости. Суть института — в монопольном праве вершить суд и устанавливать «справедливость для всех», и поэтому сведение личных счетов индивидуально и вне суда расценивалось им как посягательство на его монопольную власть. Парламент может функционировать в полном объеме своих функций только в мирное время. Отстаивая власть короля, в том числе утверждая власть короля объявлять войну и, следовательно, ставя вне закона войну частную, парламентские чиновники развивали идейные основы королевской власти, публично-правовые принципы деятельности его институтов и лишали правовых санкций политические расправы и произвол.
§ 4. «И те, кто были французами, стали англичанами»[193]
В истории Парижского Парламента едва ли не самым драматичным и сложным является именно этот период раскола и существование в течение 18 лет двух параллельных Парламентов с одинаковыми функциями и компетенцией: в Париже — под властью англо-бургиньонов и в Пуатье — под властью Карла Валуа[194]. Зная о приверженности парламентских чиновников идеям сильной централизованной власти и корпоративным принципам, можно оценить, насколько этот раскол стал «проверкой на прочность» и этих идей, и этих принципов. Внешняя сторона событий вполне позволяет считать традиционно сильную пробургиньонскую часть Парламента виновной в этом расколе и, следовательно, в связи с крахом «двойной монархии», проигравшей стороной. Допустимо также причислять парламентских чиновников, работавших в Париже в 1418–1436 гг., к предателям интересов Франции, как их называли сторонники Карла Валуа[195]. Однако у чиновников Парламента в Париже была своя логика поведения, свидетельствующая о четкой позиции, понять которую можно, проследив, как и почему это произошло.
Состояние войны с Англией определяло все сферы жизни общества, и угроза английского вторжения учитывалась Парламентом задолго до 1415 г., определяя его жесткую политику по поиску мира в стране перед лицом «традиционных врагов королевства». Еще в 1409 г. (31 декабря) мелькает в протоколах информация об отслеживании французами подготовки Англии к высадке во Франции.
Эта угроза постоянно отмечается Парламентом в качестве главного стимула для примирения враждующих группировок в стране: 31 августа 1413 г. Парламент настаивает на неотложных мерах ввиду «неминуемой угрозы от англичан»; 31 июня 1417 г. в ходе обсуждения новых налогов в королевстве говорится о необходимости «сопротивляться англичанам и другим противникам королевства»; 2 июня 1418 г. в переговорах Парламента с Дофином Карлом звучит требование «держать и укреплять королевство в мире, любви и добром единстве, чтобы лучше сопротивляться англичанам, старым врагам королевства». Отношение к англичанам в Парламенте не изменилось и после перехода Парижа под власть герцога Бургундского, и это стоит отметить, поскольку принято считать Парижский Парламент «предательским» с 1418 г. Между тем после лета 1418 г. Парламент не прекращает действии против англичан — врагов страны. Так, 12 ноября 1418 г. говорится о необходимости защитить Руан от англичан; 29 декабря того же года Парламент отправил посольство к королю с целью уговорить его «сильнее нападать на англичан, которые осаждают Руан».
Парламент поддерживал герцога Бургундского и продолжал работать после расправы «над арманьяками», но было ли это национальным предательством? Парламентские чиновники приносят клятвы (возобновление работы «обновленного» Парламента) 30 августа 1418 г. «в присутствии герцога Бургундского», но клятвы их — «королю и его суду, служить и подчиняться им законно». В клятве есть и слова поддержки герцога Бургундского, но в чем? «Участвовать… с герцогом Бургундским, чтобы поддержать, охранять и укреплять суд короля, мир и спокойствие королевства и Парижа». И самое важное: одновременно герцог Бургундский приносит «клятву» Парламенту: «Служить законно королю и подчиняться ему, помогать и способствовать его суду». И только в этом позиция парламентских чиновников «пробургиньонская»[196].
Итак, в действиях парламентских чиновников в период от вторжения англичан в 1415 г. до заключения договора в Труа в 1420 г. видна позиция Парламента по отношению к войне с Англией: никакого предательства национальных интересов, никакого пособничества «старым врагам». При этом чиновники проводят грань между войной гражданской и войной внешней, считая последнюю самым важным делом, ради которого обязано сплотиться все общество. Именно под этим углом зрения оценивают они и гражданскую войну после 1415 г., квалифицируя сговор с англичанами как национальное предательство[197]. Уже в 1416 г. (22 января) Парламент судит некоего каноника за преступление против величества (lése-majesté): «Он советовал и помогал королю Англии и англичанам против общего блага королевства». Парламент квалифицирует действия и Жана Бургундского как предательство национальных интересов, поскольку «он запрещает кому бы то ни было из своих подданных вооружаться против англичан». Причина — сговор с врагами: «Он заключил перемирие и перерыв в войне с Англией на один год, хотя король объявил войну против англичан» (11 августа 1416 г.).
Стоит в полной мере оценить мужество парламентских чиновников, ведь, заключив перемирие с англичанами, герцог Бургундский развязал себе руки против арманьяков, царивших в Париже в это время, и собирался нанести им решающий удар. 13 августа 1416 г. Парламент вместо работы вынужден спешно решать, как оборонять Париж от надвигавшихся на него войск герцога Бургундского, отчего «Парламент, адвокаты и прокуроры и жители Парижа были очень взволнованы и возбуждены». Угрозы герцога Бургундского тем более реальны, поскольку «коннетабль и войска ушли (из Парижа) против англичан в Арфлёр».
На заседании 16 июля 1417 г. генеральный прокурор обвинил герцога Бургундского в преступлении против королевского величества, поскольку он подстрекал города и подданных к неповиновению королю в такое опасное время, «как сейчас, видя состояние королевства и то, что враги высадились в королевстве».