арманьяков в Париже летом 1418 г. Более того, он не прятался, как большинство арманьяков, а смело пошел к герцогу Бургундскому, с которым был хорошо знаком, и требовал от него охранить храмы Парижа от чинимых его воинами беспорядков. И в начале июля 1418 г., когда Парижский университет организовал процессии для успокоения города, Никола де Бай принял в них участие и следил за порядком. Он не был включен в состав нового Парламента после установления бургиньонского режима, но он остался жив и на свободе. Опись его имущества доказывает, что он избежал «репрессий против арманьяков». Никола де Бай умер внезапно 9 мая 1419 г. вследствие эпидемии. Похоронен он был в церкви Сен- Дени-дю-Па[470].
Но на этом не заканчивается история Н. де Бая в Парижском Парламенте. Опись его имущества свидетельствует: он был очень богатым человеком, его огромный дом, обстановка, мебель и утварь, не говоря уже о библиотеке, — все было закономерным итогом образцовой службы в Парламенте[471]. Прежде всего обратим внимание: Никола де Бай был не только чиновником Парламента, но и человеком церкви. Он был архидиаконом церкви Шалона, каноником церкви Камбре, Суассона, Турнэ, кюре церкви Сен-Жак-де-ла-Бушери, наконец, в 1414 г. он получил одно из самых заметных мест в церкви Парижа — стал каноником Нотр-Дам. Все эти бенефиции не только раздавались королем своим чиновникам, но и получались при прямом давлении самого Парламента. И Никола де Бай в полной мере использовал эту поддержку корпорации для получения бенефициев (26 июня 1411 г.).
Еще одним источником дополнительных доходов было исполнение чиновниками завещаний, и участие секретаря в этом также небескорыстно. Н. де Бай был нередко назван душеприказчиком, причем у весьма высокопоставленных лиц, например у первого президента Робера Може. В качестве душеприказчика он получал и внушительные вознаграждения, например, по завещанию епископа Арраса в 1405 г. — серебряные крест и монеты[472]. Наконец, его великолепная библиотека тоже может считаться неким корпоративным достоянием. Не говоря здесь о содержании этой библиотеки, отражавшем широту интересов образованного человека и его профессию, следует иметь в виду, что значительная часть книг была получена Н. де Баем по завещаниям чиновников, рассматривавших книгу как рабочий инструмент парламентария[473]. Да и сам ее владелец в бытность свою секретарем проявлял особый интерес к книгам, пытаясь всеми силами удержать их в Парламенте. Так, он всячески препятствовал тому, чтобы 12 книг по каноническому праву, оспариваемых наследниками в числе прочего имущества покойного патриарха Антиохии, были бы отданы одной из сторон до завершения спора. Самоуправство секретаря возмутило президента Парламента Пьера Боше, который прислал к нему в дом своего родственника, поведавшего тому об угрозах Боше пожаловаться Парламенту на чинимые секретарем сложности. Оправдываясь, тот ссылается на мнение оспаривающей стороны, «вовсе не согласной, чтобы эти книги ушли из рук Палаты»; но ясно, что книги нужны самому секретарю, который только «учитывая власть Пьера Боше согласился отдать эти книги» (4 августа 1403 г.). Н. де Бай, как все парламентарии, придавал книгам особое значение, всегда упоминая об их судьбе по разным соглашениям и завещаниям (например, 2 октября 1403 г.). Об этом пристрастии чиновников Парламента к книгам знали все и, например, в завещании некоей Изабеллы де Журменкур в распоряжение Парламента передавалась сумма в 60 золотых экю «для употребления на книги или другие нужды (usages) в удовольствие Палаты» (23 февраля 1406 г.). В своем нежелании выпускать из рук книги, попавшие так или иначе в распоряжение Парламента, Н. де Бай доходил до опасного упрямства. Так, он наотрез отказывался отдать епископу Парижа шесть трактатов Джона Уиклифа, хотя и знал, что они осуждены церковью как еретические. Книги пролежали целых три года, и епископ Парижа был вынужден прибегнуть к угрозам и напомнить секретарю постановление церкви. Нехотя отдав книги, Н. де Бай остался убежден, что такая настойчивость епископа Парижа несправедлива, поскольку книги были отданы именно Парламенту советником д'Акиньи по завещанию и, следовательно, должны оставаться в его руках (8 июня 1401 г.)[474].
Никола де Бай владел большой собственностью в приходе Сен-Жермен-л'Оксеруа, купленной у Жанны де Пайяр, дамы де Дорман, стоимостью 2.000 экю (дом, двор, сад), а также имел три дома в Ванве, заплатив за них 720 экю короне. Кроме того, он имел виноградники в Ванве и Медоне, приносившие по 30 бочек вина по 400 литров каждая, несколько рент и домов в Париже, землю в Эпинеле.
Кому же досталось все это богатство?
С ним связана долгая тяжба и довольно темная история. Дело в том, что чиновники Казны попытались оспорить завещание Н. де Бая и подвергнуть его имущество секвестру по «праву мертвой руки» на том основании, что он был крепостным. Его душеприказчики (один из них — Жан Утен, его помощник все годы службы на должности секретаря) возмутились и подали иск в Парламент. И тот встал на защиту интересов своего бывшего чиновника Прежде всего были представлены письма об освобождении его от крепостной зависимости и свидетельства о том, что «при жизни покойный был свободным человеком, клириком и священником, и получал многие крупные и почетные должности… и пользовался полной свободой в течение 40 лет и более, публично, открыто и спокойно без препятствий или протестов»
Однако чиновники Казны боролись за это имущество упорно и долго: за три года тяжбы душеприказчики добились в свою поддержку королевских писем, однако вынуждены были уплатить в Казну 400 ливров, а затем по соглашению с ней еще 250 золотых экю. Однако Парламент отказался утвердить это соглашение от 3 августа 1419 г. (26 августа 1419 г.).
Причину такого странного упрямства чиновников Казны могли бы прояснить личности наследников. Однако завещания Никола де Бая не найдено, а опись его имущества не упоминает никаких родственников, даже дальних. А ведь они были.
Сестра его, Маргарита, видимо, рано умерла. Но была другая родственница — племянница и ее дочь Марион, которой он помог дважды получить освобождение от крепостной зависимости сначала у Жана де Бетюна, сеньора де Бая, за 50 золотых франков, затем у Шарля де Пуатье, епископа Шалона (15 апреля 1410 г.). Она вышла замуж за адвоката Парламента Жана Ле Кузена 8 сентября 1401 г., получив от Н. де Бая помимо оплаты грамоты об освобождении от крепостной зависимости еще и 600 золотых экю приданого, но она и ее муж вряд ли были наследниками, поскольку Жан Ле Кузен был вторым душеприказчиком по завещанию.
Как бы то ни было, Парламент сумел отстоять интересы своего ученого секретаря и известного чиновника: решением от 9 января 1422 г. он хотя и утвердил соглашение от 3 августа 1419 г., но объявил претензии фиска необоснованными[475]. Даже «очищенный», бургиньонский Парламент встал на защиту чести чиновника парламентской корпорации, хотя и ушедшего оттуда по политическим мотивам. Однако так и осталось неизвестно, кому же досталось его имущество, особенно его библиотека, которой одной было бы достаточно, по справедливому замечанию А. Тюэте, чтобы имя Никола де Бая осталось в истории Франции[476].
Жизнь Клемана де Фокамберга также была в значительной степени связана со службой Парламенту. При этом мы знаем о нем так же мало, как и о большинстве парламентариев, что было одной из особенностей именно этого учреждения, где человек был «растворен» в коллективе. Нам точно неизвестно даже его имя, поскольку он подписывался просто «Клеман», Фокамберг же — это название главной местности в области Па-де-Кале. О его семье также ничего неизвестно; знаем мы только из его слов, что он выходец из Пикардии. Вопреки утверждению таких авторитетных изданий, как «Генеалогия советников Парламента» Бланшара и «Gallia Christiana», о дворянском происхождении Клемана, оно вызывает серьезные сомнения, самым неотразимым аргументом для которых является упоминавшийся конфликт, возникший в Парламенте из-за выборов пяти новых советников, среди которых был и Клеман: обиженная сторона пыталась оспорить результаты выборов на том основании, что среди выбранных нет ни одного дворянина, а согласно ордонансам преимущество должны иметь, при прочих равных условиях, именно дворяне (13 декабря 1410 г.).
Как и его предшественник, Клеман был человеком церкви — каноником и деканом церквей Амьена, Арраса, Камбре, приором в Шалоне и Шартре, каноником церквей Сен-Мери и Нотр-Дам в Париже — и лиценциатом обоих прав (in utroque jure licentiatum) (27 января 1416 г.). До вступления в Парламент он занимал важную должность в Канцелярии, от которой Парламент приказал ему отказаться, боясь совмещения двух должностей (13 декабря 1410 г.). С 1410 до 1416 г. он не слишком заметный, но добросовестный советник Следственной палаты. И вдруг после отказа Н. де Бая от должности гражданского секретаря Клеман выставляет свою кандидатуру.
Почему Клеман решает покинуть должность советника, к которой стремился всего несколько лет назад, и стать всего лишь секретарем? Ведь если переход Н. де Бая согласуется с принципами парламентского «возвышения», то перемещение Клемана «вниз» было первым подобным случаем, предвестником слома парламентской иерархии в годы англо-бургиньонов. Разумеется, должность секретаря считалась более прибыльной, поскольку жалованье было стабильно, как и дополнительные привилегии, относящиеся к ней. Но не только материальный интерес был важен для Клемана, и это подтверждает весьма скромное его «наследство», отраженное в описи имущества, разительно контрастирующей с описью его предшественника. По-моему, политическая предусмотрительность и нежелание вмешиваться в борьбу партий лежат в основе «смиренного шага» Клемана