[477]. Об этом он и сам говорит, используя излюбленную строку из «Энеиды» Вергилия: «Незаметный предпочитаю и скромное занятие» (malui et mutas agiiare inglorius artes). Любимая фраза из Вергилия проходит рефреном через все 17 лет его службы секретарем, открывая каждый новый регистр и превратившись вскоре в самоапологию, наполняясь горьким смыслом по мере упадка Парижского Парламента. Клеман был сторонником бургиньонов, но столь же умеренным и критичным, как Н. де Бай арманьяком. И его судьба убеждает в выгодности такой позиции: хотя при его вступлении в должность положение в Париже было критическим, он сумел удержаться на своей должности и при англо-бургиньонах. Принеся клятву позднее, чем основной состав «нового Парламента» (17 августа 1418 г.), он преодолел сгустившиеся над ним тучи не без помощи корпоративной солидарности.
Его дисциплинированность, пунктуальность и ловкость в кризисных ситуациях были залогом успеха в службе, но разочарование и страх нарастали в настроениях Клемана с каждым годом: сообщая о закрытии сессии Парламента, он все чаше благодарит Бога за благополучный исход (et hie finis hujus Parlamenti, gratia Dei) (16 сентября 1430 г., 18 сентября 1434 г.). Когда же вступление в Париж войск Карла VII стало вопросом времени, Клеман вновь предпочитает благоразумно отойти в тень и тайно покидает город осенью 1435 г.: не поставив в известность Парламент, он доверяет свое решение протоколу (еще один важный штрих отношения парламентариев к «памяти» учреждения), используя в вольной интерпретации цитату из «Энеиды»: «Плыл я оттуда, когда меня к вам Боги пригнали» (17 сентября 1435 г.). Как бы ни было кратковременно его отсутствие, оно произошло в переломный для Парламента момент и не может быть понято вне этого контекста. Хотя Парламент предпочел выразить недоумение по поводу «странного» отъезда своего секретаря, перебравшегося в Камбре, под власть Карла VII, что вполне согласуется с его трезвой позицией по отношению к «своему» претенденту на французский трон, корпорация оценила прозорливость Клемана, так что его отъезд знаменовал не конец карьеры в Парламенте, а ее блестящее продолжение: на открытии первой сессии нового Парламента 1436 г. пол властью Карла VII Клеман вновь занял место среди советников Следственной палаты.
В течение последних двух лет жизни он оставался усердным и аккуратным чиновником, и даже накануне смерти, 17 июня 1438 г., присутствовал на заседании. Смерть его, по-видимому, была внезапной; похоронен он в соборе Нотр-Дам в Париже, где сохранилась надпись: «Почтенный и скромный человек, лиценциат гражданского и канонического права (venerable et discrette personne, licencie en loix et en decret)» — образцовая эпитафия для парламентария, венчающая примерную карьеру.
Оба гражданских секретаря были прежде всего и главным образом людьми Парламента: в их карьерах, взглядах и позициях нашел воплощение парламентский идеал службы королевской власти, противостоящей анархии, беззаконию, жестокости. В прямой связи с парламентской карьерой находится и их вклад в дело церкви, поскольку не знавшая исключений парламентская традиция назначать на должность гражданского секретаря только людей духовного звания объяснялась необходимостью исполнять немало миссий в делах церковных. Показателен в этом смысле отказ двух помощников Клемана продолжать службу после того, как его преемником англичане сделали уголовного секретаря Жана де л'Эпина, мирянина (29 декабря 1435 г.). Никола де Бай ценим был выдающимися теологами своего времени — Жаном Жерсоном и Никола де Кламанжем. В свою очередь Клеман оказывал множество услуг капитулу церкви Нотр-Дам в Париже и даже в своем недолгом пребывании в Камбре осенью 1435 г. — осенью 1436 г. исполнял поручения церкви в Пикардии и Вермандуа. Оба были сторонниками национальной церкви Франции, соборного движения и «нового благочестия», в духе Жерсона.
Черты, присущие ранней гуманистической культуре рубежа XIV–ХV вв., прослеживаются у обоих гражданских секретарей, но лишь те, что отвечали парламентской этике и культуре. Оба они, как люди верховного суда и новой ученой культуры, отличаются от образованных людей прежних эпох, ставя в центр забот и размышлений человека, его страдания, радости и горести. При этом сострадание и уважение не делится ими по сословиям. Не менее существенно отличает их преимущественный интерес к современности, превративший записи секретарей в хронику своего времени, написанную с позиций парламентариев и гуманистов, где нет места живописанию жестокостей, насилий и чудес, нет даже бывших тогда в ходу астрологических предсказаний, зато есть трезвый взгляд на события и действия людей, неверие в слухи и попытка осмысления хода истории.
Мышление гражданских секретарей пронизано идеями христианского милосердия, упованием на Божественное вмешательство, но в основе этих упований лежит забота о спасении человека, жажда счастья, процветания королевства и каждого его подданного. «Новое благочестие», ставшее особенностью ранней гуманистической культуры во Франции, было близко обоим секретарям[478]. Они были также активными поборниками галликанизма и соборного движения. Так, Н. де Бай не допускал и тени сомнения в законности провозглашенных в 1407 г. «старых свобод церкви Франции», заявляя, что они «вошли в обычай с древнейших времен и являются правильными». Клеман же, отмечая традиционную смену года в день Пасхи, в 1427 г. уже утверждает, что это делается «согласно законам галликанской церкви (secundum morem ecclesic Gallicane)» (20 апреля 1427 г.), явно в пику попыткам англо-бургиньонских властей отменить эти ордонансы.
Особое внимание оба секретаря уделяли также вопросам языка, делая упор на развитие именно французского языка, что стало впоследствии одной из важнейших тем французского Ренессанса[479]. Им была ближе латынь и как клирикам, и как людям университета, поэтому многие собственные записи на полях они пишут на латыни. А Никола де Бай на латыни составил также «Дневник» (Memorial). Однако их усилия направлены на развитие родного языка, на котором ведутся протоколы, и они обращают внимание всякий раз на этот вопрос (27 мая 1406 г., 14 июня 1414 г.). Глубокая образованность и увлечение античными образцами эпистолярного жанра Н. де Бая были использованы в важной для Парламента деятельности — редактировании и написании писем к Папе, кардиналам, городам, отданных в руки гражданскому секретарю.
Наконец, любопытной особенностью записей обоих секретарей стало использование ими рисунков на полях протоколов, в которых зачастую они выражали свое отношение к существу записи. Изучение этих рисунков достойно отдельного исследования, но можно утверждать, что они отражали взгляд обоих секретарей на трагические события эпохи[480]. Так, Н. де Бай, записывая речи об оправдании и политической целесообразности творимых насилий и жестокостей, всякий раз на полях изображал жертву, виселицу и плаху, выражая тем неприятие силы. Самый знаменитый, упомянутый выше рисунок Клемана — изображение Жанны д'Арк, лишь подтверждает его скептическое отношение к обвинению ее в ереси и показывает неравнодушие «английской Франции» к подвигу Орлеанской Девы[481].
И последнее. Библиотеки обоих секретарей были еще одним проявлением широты их образованности и приверженности к новой культуре[482]. Библиотека Никола де Бая — лучшая из известных до сих пор частных библиотек — была оценена в описи имущества в 849 турских ливров 6 су 6 денье, равную 50% всего наследства, и насчитывала 198 наименований книг[483]. Прежде всего она отражала профессиональные интересы чиновника: книги по праву, юридические трактаты, собрания законов, произведений Гийома Парижского, Гийома Дюрана, комментарии к законам, собрания кутюмов Шалона, Парижа, Суассона, Нормандии и т. п. — всего 32 книги (16%). Наличие обширной духовной литературы не нуждается в пояснениях, однако и здесь обращает на себя внимание интерес секретаря к произведениям недавнего прошлого, отмеченным печатью новых тенденций в литературе, развитых при целенаправленной политике Карла V Мудрого, с его обширной программой переводов античных произведений на французский язык и приспособлением античного наследия к потребностям формирующегося государства[484]. Поэтому рядом с многочисленными экземплярами Библии, произведений Августина, Фомы Аквинского, Бодуэна, Петра Ломбардского, Абеляра, Ансельма, Иоанна Солсберрийского и других мы находим Уильяма Оккама, Никола Орезма, в том числе его знаменитые переводы «Политики» и «Этики» Аристотеля. Немалое место занимают среди книг этой библиотеки исторические сочинения и различные трактаты, касающиеся античной и средневековой истории, а также трактаты по географии, астрономии и другим наукам. Здесь и произведения Кассиодора, Псевдо-Дионисия и Макробия, и «Схоластическая история» Пьера Ле Манжера, «Церковная история» Евсевия, «Образ мира» Гонтье де Меца; самый старый трактат по хирургии Анри де Амондевиля, хирурга Филиппа IV Красивого, «О состоянии мира» Рютбефа, история крестовых походов и т. д.[485]
И наконец, состав библиотеки свидетельствует об интересе де Бая к античному наследию и новой гуманистической литературе: здесь мы находим произведения Бокаччо и Петрарки, богатейшее собрание античных авторов — Лукреция Карра «О природе вешей», сочинений Овидия, Аристотеля, Юлия Цезаря, Теренция, Тита Ливия, Сенеки, Цицерона, Саллюстия и конечно же Вергилия[486]