- Слушай, - сказал комиссар, - ты думаешь, что с Сударем все?
- Д-думаю, нет.
- Почему?
- Потому что вы м-меня про это спрашиваете.
- Умный, черт.
- А к-как же иначе?
- Иначе нельзя.
- В том-то и дело.
- Ну шутки побоку. Парень к нам позвонил, футболист. Александр Пашков, с покойным Ганкиным в одном доме живет. Так он за полчаса перед убийством шофера там старичка видел какого-то. Старичок его заметил и отпрянул от окошка, а это значит - умный старичок. В электричке он ехал с футболистом, до Тарасовки, понимаешь, ехал… Вот штука какая… Проездной билет контролеру предъявлял. Как тебе это понравится?
- Очень м-мне это не нравится.
- Мне тоже.
- М-может, вызвать Читу? П-побеседуем с ним…
- Неудобно. Поздно уже… Как у вас с ним дела?
- Р-работаем…
- Ясно, что не танцуете… В группе у тебя все в порядке?
- Один мой сотрудник с-скоро с женой разведется.
- Кто?
- Костенко.
- Дама - сволочь?
- Н-нет, райжилотдел.
- Испугал. Я с райжилотделом ни черта поделать не могу, это, мил душа, выше моих сил.
- К-костенко с женой в разных квартирах ж-живет уже второй год…
- Любить будет крепче.
- Х-хорошо шутить.
- Ты меня еще постыди, Садчиков.
- Оп-пасно.
- Опасно блох ловить, шума много будет и с кровати можно упасть… Звонил я уже в исполком. Обещают к зиме дать ему жилье.
- Третью з-зиму обещают.
- Хорошо, что не четвертую. Мне важней, чтоб сначала рабочему квартиру дали. Потерпит твой Костенко, потерпит.
- К-костенко потерпит, товарищ комиссар, а дочка у него, Аришка, - ей про терпение не объяснишь.
- А Чуковский зачем с Михалковым? Пусть они ей растолкуют. «Муха, Муха-цокотуха, сейчас с квартирой заваруха». Ничего стихи?
- Г-гаврилиада.
- Дерзкий ты стал, Садчиков, не иначе как меня подсиживаешь.
- Товарищ ком-миссар…
- Знаю я вас, молодых…
- Да я уж с-седой…
- Велика важность. Седой - не лысый. Зови Читу, черт с ним, пускай потом прокуроры стружку снимают за неурочный допрос - одной стружкой больше, одной меньше, все одно плохо. Да, кстати, Самсонова взяли?
- Нет.
- Почему?
- Дома никого нет.
- Где они?
- Н-неизвестно.
- Эмигрировали, что ль?
- Вряд ли.
- Сам ездил?
- Костенко.
- Завтра забери. Сам.
- Завтра выходной день, товарищ комиссар…
- Смотри, Садчиков…
- Т-только этим и занимаюсь, товарищ комиссар. Вы в понедельник обещали быть у прокурора.
- А если откажет?
- Федерация есть.
- Ну а и она?
- Генеральный!
- Он тоже?
- Н-не может быть.
- А если?
- Н-не может быть, товарищ комиссар.
- А не фетишист ли ты, майор?
- Г-где уж нам уж выйти з-замуж!
- Смотри, в понедельник изволь мой приказ выполнить - парня забери.
- Ясно, будет сделано.
- Шутник ты, Садчиков.
- С-стараюсь.
Комиссар поднял трубку, нажал белую кнопку селектора и попросил:
- Из шестнадцатой ко мне Назаренко приведите.
Ночной разговор
Заспанный Чита вошел в кабинет боком и остановился у двери.
- Проходи, проходи, - сказал комиссар, - садись…
- Не беспокойтесь…
- Это ты беспокойся, хороший мой, мне беспокоиться нечего. - Комиссар неторопливо закурил, долго и лениво тушил спичку, а потом неожиданно спросил: - Где ваш дед, кстати, живет?
- Какой дед?
- Не играй, Чита, - сразу же включился Садчиков, - актер из тебя п-плохой, просвечиваешься сразу. Где старик?
- Какой старик?
- Который машину вам доставал…
- Прохор?
- Да.
- Я его адреса не знаю.
- Что ж ты, неполноправный какой?
- Да нет. Сударь тоже не знает.
- Уж и так…
- Точно.
- На, пей чай. С сахаром, - предложил комиссар. - В камере небось так густо не кладут?
- Что вы…
- Вон печенье. У меня от ужина осталось. Домашнее, на сливочном масле. Бери парочку.
- Благодарю вас.
- Воспитанный ты, парень, - усмехнулся комиссар, - дипломат просто-напросто… Ну а как ты думаешь, где он может жить?
- Он вообще-то за городом, мне кажется. А можно еще печеньице?
- Что, оголодал?
- Да, несколько…
Комиссар снова хмыкнул и покачал головой.
- Прямо дивлюсь на такого деликатного вора. Приятно говорить - видно воспитанного человека.
- Я не вор.
- А кто ты? Священник? Или, может, врач-общественник?
- Я советский гражданин, товарищ комиссар, я глубоко ошибся и за это несу сейчас раскаяние.
- Нести куль можно, раскаяние - не уцепишь, это тебе не мешок с опилками.
- Нет, товарищи, - вздохнул Чита, - я ощутимо чувствую, как тяжело раскаяние.
Комиссар поморщился и сказал:
- Знаешь что, Чита? Иди-ка ты напрочь со своим раскаянием. Я вашего брата тридцать пять лет ловлю, и все одну пластинку крутят, когда ко мне попадают. Брось. Скучно, и не верю. В тюрьме посидишь, баланду пожрешь - вот тогда раскаяние к тебе придет. Вот тогда ты головой о нары биться начнешь. Выть воем будешь: «Чего мне, дураку, не хватало? Квартира была, костюм был, заработок был. Девки любили!» Ан нет, все побольше грабануть хочется. Вот тебе и отольется. Это я так говорю, если на тебе милиционер не висит. Если Копытов на тебе - вышку получишь, не иначе.
У Читы сразу же затряслись руки.
- Я не знаю никакого Копытова, я не убивал милиционера, я вообще никого не могу убить.
- Чем ты д-докажешь свое алиби? - спросил Садчиков. - Где ты был в ночь убийства?
Чита стал ломать свои длинные пальцы, поднеся их к подбородку.
- Сейчас, сейчас я вспомню. Только погодите одну минуточку. Сейчас. Ну да, конечно, я в ту ночь был у Наденьки…
- В какую? Откуда ты з-знаешь, в какую ночь был убит Копытов?
- Я не знаю…
- Врешь. Отвечай быстро! Смотри в глаза!
- Только не бейте меня!
Садчиков засмеялся.
- Д-да кто об тебя р-руки станет марать? Наслушался глупостей о нас и пошел истерику выкручивать. Т-ты лучше мне ответь на вопрос.
- Вы не спрашивайте так строго. Я не могу, когда строго.
- Чита, тебе Сударь говорил про убийство? Отвечай правду.
- Клянусь жизнью - нет! Он мне только дал пистолет.
- А какой из себя Прохор, Чита? Опиши-ка нам его…
- Обыкновенный. Старичок. С палкой ходит и говорит вроде как блаженненький. Он мне и дал…
Чита осекся, потому что понял: скажи он слово - и полетит к чертям версия о пистолете, купленном на вокзале. Садчиков, как показалось Чите, ничего не заметил, а комиссар что-то писал на листке бумаги и, казалось, вообще в разговоре не участвовал.
- Ч-чита, скажи-ка мне вот что… Старик Прохор с какого вокзала приезжал?
- Вроде бы, с Курского. Он там нам встречу назначил.
- Это-то за день перед задуманным грабежом профессора и скрипача?
- Да.
Комиссар оторвался от своих бумаг и спросил:
- Именно там, у Курского, Прохор и дал тебе пистолет?
- Какой пистолет?
- Смотри в глаза!
- Я… смотрю…
- Ну!
- Ой, не надо так смотреть на меня…
- Отвечай!
- Я не знаю…
- Да или нет?
- Нет…
- Врешь! На рукоятке есть следы пальцев Прохора!
- Этого не может быть! Он в перчатках…
- Вот это другой разговор, - улыбнулся комиссар, - а то «нет, нет»!
- Дурак! - закричал Чита и стукнул себя кулаком по голове. - Осел!
- Верно, - согласился комиссар. - Давай еще себя побей, только не до синяков, а то с меня голову снимут.
- Что мне теперь будет? Расстрел? Скажите мне правду, я умоляю вас! Только скажите мне правду! Спасите меня, я буду во всем вам помогать! Я буду все рассказывать обо всех, только защитите меня!
- Заслуженный артист, - сказал комиссар, - тебе только Смердякова в театре играть. Не кривляйся! Если на тебе нет крови милиционера, если твои доводы подтвердятся, ты будешь жить.
- Вы правду говорите?
- А какой резон мне врать, сам посуди?
Чита улыбнулся белой, вымученной улыбкой и перестал ломать пальцы.
- Да, да, - сказал он, - какой вам резон…
- Ч-чита, - спросил Садчиков, - ты сможешь узнать Прохора по фотографии?
- Конечно.
- Он по ф-фене ботает?
- Нет, он как поп изъясняется.
- Матом ругается?
- Нет, я не слыхал ни разу.
- Так. Хорошо. Ну а Сударь будет о нем говорить, как думаешь?
- Нет. Он вообще ни о чем говорить не будет. Вы его не знаете - он же зверь, железо, а не человек.
- З-заговорит, - пообещал Садчиков, - и н-никакая он не железка. Он ржа по-одзаборная. Завтра у т-тебя с ним очная ставка будет.
- Не надо.
- Б-боишься?
- Нет, не боюсь, но все-таки не надо…
- Надо, милый, надо, - сказал комиссар, - так что ты мужайся. И чтоб без штучек мне. Без фортелей. Вот ручка, бери печенье, пей чаек, сиди и пиши мне все про дедушку Прохора. Подробно пиши, бумагу не жалей. Усек, Чита?
- Усек, товарищ комиссар.
- Ну тогда молодец. И запомни - гусь свинье не товарищ, так что ты меня впредь гражданином величай.
- Простите, гражданин комиссар.
А Сударь-то наглец
Когда Читу увели в камеру, комиссар внимательно прочитал все, написанное им, а потом передал Садчикову. Покачал головой, отошел к окну, закурил. Серый рассвет делал небо бездонным и близким. Было слышно, как дворники подметали улицы.
Сударь в камере не спал и поэтому, когда его привели на допрос, глядел волком и на комиссара, и на Садчикова.
- Здравствуй, - сказал комиссар, - садись.
Сударь, подвинув к себе стул, сел.
- Благодарить надо.
- Спасибо.
- Что, не спится?
- Почему… Спится.
- Физиономия у тебя больно бодрая.
- От характера.
- Ш-шутник.
- А это от положения. В моем положении только и шутить.
- В твоем положении плакать надо, Ромин. Горючими слезами плакать.
- Москва слезам не верит.