Садчиков не успел ответить: он ощутил сильный удар в шею и полетел под колеса электрички. Он услышал пронзительный скрип тормозов, потом услышал свой крик, и потом все кончилось тишиной.
4
Костенко никак не мог надеть туфли: его трясло, как в детстве, когда он болел малярией.
Его продолжало трясти и когда он приехал на Быковский аэродром. Инспектора уголовного розыска, допросившие кассиршу, сообщили, что «рыбак», как ей помнится, брал билет до Быкова.
Работники аэродрома, вместе с которыми Костенко просматривал рейсовые ведомости с заполненными фамилиями, сидели тихие и удивленно переглядывались. Землистое лицо полковника плясало и дергалось, а кончики пальцев были неестественно белыми.
- Палетов, - с трудом сказал он, ткнув пальцем в фамилию, - который в Пермь улетел… Кто оформлял ему билет?
- Я, - испуганно ответила молоденькая девушка.
- Старик с усами?
- Я не помню. Нет, погодите. Это военный. Он еще конфетами меня угостил.
- Старый?
- Молодой, - еще более испуганно ответила девушка.
Костенко долго доставал из кармана фотографию Пименова. Он разложил на столе портреты Пименова - с пририсованными усами; бритого наголо; без усов.
- Т-такой человек у вас был? - спросил Костенко. - Смотрите внимательно.
- У меня вот этот купил билет до Свердловска, - сказала пожилая кассирша с высокой белой прической и тронула мизинцем портрет, на котором Пименов был с усами. - Тушеров по фамилии.
- Когда ушел самолет?
- Два часа назад.
- Когда он прибудет в Свердловск?
- Через полтора часа.
Костенко вдруг испуганно поднялся.
- Самолет нигде посадки не делает?
- Нет, это прямой рейс.
Когда в пять утра пришло сообщение, что бригада свердловского угрозыска задержала Пименова в аэропорту, Костенко, по-прежнему чувствуя сильный озноб, вышел из министерства на улицу Огарева. Он остановил такси и сказал:
- Продай бутылку, шеф…
Таксист испуганно посмотрел на большое здание МВД, казавшееся в рассветных сумерках серым и тяжелым.
- Откуда у меня? Нету у меня бутылки.
- Поехали на вокзалы.
Около Казанского, на стоянке, Костенко купил четвертинку, выпил из горлышка и почувствовал, как проходит противная дрожь. Его охватила вдруг ватная усталость, словно бы он сбросил со спины громадную, тяжелую поклажу, которую долго-долго нес. Он вошел в большое, просыпающееся помещение вокзала и сел на скамейку возле женщины, укачивающей мальчика.
Костенко вдруг вспомнил маслята, которые валялись на платформе, и большую плетеную корзину, и бесформенное кровавое месиво, укрытое брезентом, а потом перед ним возникло лицо Садчикова, и он заплакал, раскачиваясь из стороны в сторону.
- Тише ты, - зло сказала женщина, - ребенка разбудишь…
Апрель 1972 г.