ian make (сделано по-русски), означающее примитивное, но остроумное приспособление (лестно!).
Зато обозначение жанра придумал я сам – Pilgrimage Novel, и это оказалось вдруг очень по-английски, поскольку восходило к XVII веку. Так что русский подзаголовок «Роман-странствие» оказался переводом с моего английского.
Русские издатели по-прежнему не телились, и пришлось идти своим путем: издавать книги, как я хочу, а не как они (все те же они!) хотят. Мой проект тут же поддержали: сначала Галина Гусева в Москве, потом Иван Лимбах в Петербурге. «Оглашенные» наконец вышли отдельными изданиями в моем собственном дизайне.
Амбиции книжного дизайнера всегда дремали во мне. Но из художественных способностей я обладал только вкусом, как из музыкальных только слухом (ни нарисовать, ни спеть, ни сплясать – ничего этого я не умею), зато я знаю, что мне нравится (хочется), а что нет.
Как только я увидел этого Шекспира-птицу, щиплющего себя за нос, я не мог отделаться от него. Это была дурная черно-белая репродукция неизвестного художника XVIII века в немецкой книге по шизофрении. Сделав на ксероксе копию, я таскал ее за собою вместе с рукописью «Оглашенных»: безумец этот стал моим соавтором. Копия измялась, трещинки придали ей современность подлинника, не в силах атрибутировать картину, я ее авторизовал (см. с. 152). Дальше больше. Американцы, мягко говоря, консервативны в книжном дизайне. Я был недоволен их обложками. А тут вдруг позвонили, мол, что бы я хотел… Я переслал им свою «авторизованную» копию и попросил выбрать шрифт из десятых годов XX века. Мою копию они, естественно, недооценили, но Америка есть Америка, и то, что мне не могли сделать в Германии, им удалось: они нашли подлинник! Он находится в Инсбруке в Музее народного творчества. Картина обрела цвет, хотя художник так и остался неизвестным. Зато сам мотив человека-птицы оказался более известным. Моя переводчица Розмари Титце разыскала старинную немецкую гравюру на ту же тему и явно копирующий ее русский лубок, и, разобрав родные славянские буквы, понял я наконец, чем так гипнотизировала эта картинка мое подсознание: гордыня человеческого разума. Не в этом ли пытался я разобраться всю свою жизнь?
Атрибуция перерастала в искусствоведение.
В издании Галины Гусевой я не успел этими открытиями воспользоваться: там на супере воспроизведена пачка «Беломорканала» как карта странствия. Зато в издании Ивана Лимбаха мои амбиции дизайнера были с избытком удовлетворены в высокопрофессиональном исполнении Д. и С. Плаксиных. Это уникальное издание получило даже какие-то премии не за литературу, а как книга. В ней содержится и приложение, составленное из самых разнообразных отзывов на роман: автора, героя, критика, литературоведа, переводчика, художника, алкоголика, композитора, эколога, архитектора, богослова и даже психиатра.
Вся «Империя в четырех измерениях» сложилась исподволь, без умысла, впервые на английском языке. Каким образом, каким нерусским чутьем все четыре измерения вышли именно в такой последовательности в США, мне и до сих пор непонятно. Но, поставив эти четыре тома в ряд на полку, я увидел наконец единство и целостность своей «Империи». Осталось издать ее на родине.
Издательство «Фолио» в Харькове взялось за это на тех же гуманистических основаниях: хороший проект, хороший редактор… но что-то сломалось между ним и директором, продавшимся некоему концерну. В результате редактора «ушли», меня ограбили, все четыре «Измерения» были выпущены безобразно, на отвратительной бумаге, выражаясь сталинским языком – «вредительски», но что стало для меня наиболее обидным – никто и не воспринял мою «Империю» как единство, как большую книгу: все называли ее то четырехтомником, то еще оскорбительнее – «собранием сочинений». Раздражение это подвигло меня на издание «Империи» в сталинском (красное с золотом) одном томе, что и было осуществлено издательством «Фортуна ЭЛ» к моему 65-летию.
Таким образом, на написание и издание «Империи», вместе с империей, ушла почти вся моя жизнь: 1960–2002.
Я надеялся, что в третий раз, в этом издании, в «Амфоре» (как-никак сосуд), открывая уже десятитомное собрание сочинений, «Империя в четырех измерениях» займет подобающее ей первое место. Так нет – кризис. И не только собрание, но и «Империя» не оказались должным образом завершены. Надеюсь, на эту, уже четвертую попытку, подтвердить наконец взятую мною однажды высоту.