— Нашла время болеть, — ворчал бывший партнер, явившись к Ирине домой с букетиком чахлых астр, бутылкой вина и коробкой конфет. — Ты того, выздоравливай, и мы еще эге-гей!
— Конечно, — улыбалась она бледными губами. — И станет нам счастье, верно?
Коллега бубнил и отворачивался. Правду знали все и, прекрасно осознавая тяжесть заболевания, предрекали Ирине досрочный выход на пенсию по инвалидности.
Она и сама это знала, оттого, как бешеная, билась за собственное здоровье, не позволяя расслабляться и мириться с собственной беспомощностью. В бесконечных массажах, хождениях по кабинетам физиотерапевтов семья отошла на второй план. Да и какая семья, если она полгода спала одна, затянутая в корсет, передвигалась по комнате словно вся состояла из хрусталя, готового разлететься на тысячу осколков. Но самым страшным было другое. Пугаясь непрерывной, выматывающей боли, она постоянно глотала таблетки, пристрастившись к ним как наркоманка.
— Это что? — спросил как-то Сергей, потрясая перед ней охапкой красных коробочек. Валявшаяся в дреме Ирина с трудом разлепила глаза, сфокусировала их на его руке и равнодушно пожала плечами.
— Коробки.
— Я вижу, что коробки. Почему пустые?
— Господи, — раздраженно выпалила она, мгновенно ощетинившись. — Ты что, дурак? Кончились, я и выкинула. Это что, преступление?
— Ты выкинула вечером пачку при мне, — ответил он, словно не слыша. — И вот еще одна. А сейчас три часа дня. Ты что, за полдня схомячила целую пачку?
— Да! — заорала она так, что под потолком тревожно дзынькнула люстра, а в позвоночнике у самого тазобедренного сустава что-то треснуло. — Да! Схомячила! И еще одну схомячу! Потому что спина болит, сил никаких нет!
— Не выдумывай, — сурово сказал Сергей. — Ничего у тебя не болит.
От возмущения она захлопала ресницами и даже рот открыла, чтобы выкрикнуть что-нибудь хлесткое, яростное, но вместо того глупо спросила:
— Почему это — не болит? Болит.
— Нет.
— Да!
— Нет!
— Как же нет, когда да! — воскликнула она и ойкнула. Сергей фыркнул.
— Ты дурью маешься просто. Нет, я допускаю, что ты в самом деле испытываешь неприятные ощущения, но не до такой же степени, чтоб обезболивающие глотать упаковками. Этак ты скоро морфий потребуешь.
— Почему ты думаешь, что мне не настолько больно? — спросила Ирина. Вместо ответа он подал ей зеркало.
— Потому что, когда тебе больно, ты белая ходишь как смерть, и губы синие, и еще вот тут аж с голуба, — сказал он и постукал ее пальцем по виску. — А сейчас просто зеленая от недостатка воздуха. Сидишь в четырех стенах и культивируешь болезнь от безделья.
— Глупости говоришь, — возмутилась она и повернулась на бок, чтобы не видеть лоснящегося от самодовольства лица супруга. Он тронул ее за плечо и снова перевернул на спину.
— Я с твоим врачом говорил, — просто сказал Сергей. — Он считает, что тебе надо отвлечься. Двигаться, разрабатывать спину — это одно, но ты же сама себя изводишь.
— Ничего подобного.
— Ну конечно… А то не видно. Ты не думай, я же все понимаю…
— Что ты понимаешь? — горько всхлипнула она.
Сергей улегся рядом и стал медленно гладить ее по животу, мягкими, ласкательными движениями поднимаясь выше, к груди. От его прикосновений внутри слегка потеплело, а давящий ком в груди отступил, дав крохотную передышку.
— Я все понимаю. Ты поставила себе цель, как прыгунья в высоту, задрала планку к небесам и случайно упала на низкой высоте. Это бывает, и очень часто, только с тобой такого не случалось. И вот ты лежишь на траве, смотришь на эту планку и занимаешься самоедством, мол, могла ведь, могла…
Ирина молчала. Рука Сергея теперь опускалась ниже, а пальцы, требовательные и шаловливые, уже лезли в запретную зону, без труда преодолевая слабые попытки остановить их.
— А ведь, по большому счету, что такого произошло? — вкрадчиво шептал он. — Ну, оступилась, ну, не взяла высоту… Далось тебе это «Лебединое озеро»? Ты же сама говорила, что второй Плисецкой тебе не стать. Так зачем себя мучить, зачем здоровье гробить? Только ведь ты как скорпион: знаешь, что жалить нельзя, и все равно жалишь, причем себя, в самое незащищенное место. Оттого и не выздоравливаешь. А ты мысли перекинь на что-то другое.
— На что? — только и успела сказать она, но он не дал ей опомниться, начав целовать. В тот раз у них все получилось, пусть без излишней страсти и достаточно осторожно, но вполне по-семейному, привычно, с отлаженной за много лет техникой и знанием пресловутых точек сладострастия.
Ирина переключилась, воспользовавшись помощью мужа. Преодолев незначительные бюрократические препоны, открыла детскую студию танца. К ее удивлению, занимаясь с маленькими девочками, она почувствовала, как уходит боль, а онемевшая спина мало-помалу возвращается в норму, далекую от прежнего идеала, конечно, но позволяющую работать.
Спустя год она снова вышла на сцену в «Жизели» в небольшой, весьма статичной роли Батильды, не требующей особого напряжения, а также королевы виллис Мирты. Труппа уже поставила «Лебединое озеро», в котором заглавную роль отдали приглашенной балерине. Машка, утиравшая горючие слезы, до Одетты недотянула, переместившись к танцующим «у воды». Обе — она и Ирина — стояли в первом лебедином ряду, оставшись незамеченными в общей массе.
Квартира была сказочной. Все-таки в старых сталинках был особый шик. Коридоры длинные, потолки высоченные, комнаты громадные, как в лучших домах Лондона. Стены, увешанные громадными, в пол, зеркалами, уходили в бесконечность. Светильники, вполне античного или средневекового вида — тут он не разбирался, — отбрасывали желтоватый свет, придавая коридору таинственный вид. На полу лежала ковровая дорожка с длинным ворсом немыслимого персикового цвета, словно по ней никто никогда не ходил. Антипкина эта деталь поразила, и он еще подумал, что ковер, скорее всего, новый.
Посредине ковра стояла королева, с тонкой талией, длинными ногами, и смотрела на него свысока. Одета была не совсем по-монаршьи: длинная юбка, майка, а на ногах соломенные тапки с открытыми носами. Королева молча сделала пригласительный жест. Мужчина потоптался на месте и стал разуваться, чтобы не нарушить этой сказочной красоты.
С грязных ботинок тут же натекла крохотная лужица, и он смутился, как напроказивший щенок. Королева сделала вид, что ничего не заметила. Гость пристроил ботинки на коврик, растоптал ногой лужицу, испугавшись, что сейчас везде будет оставлять следы, как шпион на приграничной полосе. Однако делать было нечего. Тяжело вздохнув, он поплелся за хозяйкой, подавив желание оглянуться и проверить: топчет или нет?
В гостиной было еще шикарнее. Хозяйка уселась в кресло, забросила ногу на ногу и потянулась к сигаретам. Прикурив, она выдохнула дым и уставилась на полицейского без особого почтения. Ему моментально стало стыдно за свой неухоженный вид. Форменные брюки в темных брызгах. Носок этот грязный, а еще на пятке дырка, отчего пришлось ставить ногу на ковер и лишний раз не отрывать от земли. Увидит эта аристократка — засмеет!
По идее, ему было нечего делать в этой шикарной квартире. Тоже мне, преступление века, бабка с лестницы упала! Незачем участкового дергать, могли бы и сами прийти. Хотя и приходить даже не стоило. Упала и упала, жива ведь. Что же теперь, по каждому падению дело заводить?
Он так и хотел донести до начальства, которое вдруг ни с того ни с сего вызвало к себе и велело «проверить сигнал» и вообще… посодействовать. А придя в этот пафосный дом, Антипкин сразу перестал сомневаться, что дернули его просто так. Судя по уровню — жили тут люди непростые, а они любят, чтобы по их щелчку вокруг плясали простые смертные, как марионетки у взбесившегося кукольника.
Горе горькое! Делать вот ему больше нечего!
Примостившись на краю кожаного дивана, на котором валялся скомканный плед под коровью шкуру, Антипкин открыл кожаную папку и строгим голосом спросил:
— Фамилия, имя отчество.
— Чернова Ирина Николаевна, — холодным голосом представилась королева. Глазищи под высокими, изогнутыми четкой дугой бровями были в пол-лица, серые, как толстый речной лед, с вкраплениями черной угольной крошки.
— Чем занимаетесь?
— Балерина.
Она выговаривала слова четко, словно выстреливая, при этом на ее лице не отражалось никаких чувств.
— Морева Алла Сергеевна вам кем приходится?
— Это моя мама.
— Когда вы встречались в последний раз? — строго спросил он, придав голосу суровости, но Ирина и ухом не повела. Знала, наверное, что его к ней по звонку дернули, вот и не волновалась, стерва.
— Как раз перед тем, как ее нашли. Она приходила вечером в гости.
— И что?
— И все. Поговорили, в одиннадцатом часу она уехала… Точнее, я думала, что уехала.
Антипкин старательно записал эти слова и поинтересовался:
— А почему вы так подумали?
— Я вызвала ей такси. А потом сидела на подоконнике и курила. Из окна было видно, что машина уехала. Я не стала перезванивать и спрашивать, как она добралась до дома. Кто же мог подумать, что она… того… там лежит.
Ее голос дрогнул в первый раз, но Ирина быстро справилась с волнением. Антипкин посмотрел на нее с интересом, отметив нездоровую бледность, с синевой на висках, и яркий, пульсирующий румянец на скулах.
Чахоточная красота. Смертельная.
— Вы выпивали? — быстро спросил он. — С мамой, я имею в виду.
— Нет.
— Ссорились?
— Нет.
— О чем говорили?
— Я поругалась с мужем и выгнала его из дома. Мама приехала для моральной поддержки. Мы это обсудили, а потом она собралась домой.
Антипкин вздохнул, а потом, отложив ручку в сторону, вкрадчиво произнес:
— Ирина Николаевна, а почему вы решили, что на вашу мать напали?
Она посмотрела на него непонимающим взглядом. Оперуполномоченный решил прояснить.
— Ну, сами посудите, травмы не слишком серьезны. Бабушка вполне могла их получить, упав с высоты собственного роста. Споткнулась на лестнице, полетела вниз, тюкнулась темечком о ступеньку… Дело-то житейское.