Пока мы шли по улице Независимости, он рассказал мне, что прошлой ночью засиделся допоздна в ирландском пивном баре: выкурил десять косяков, выпил семь кружек пива, а потом играл на бас-гитаре и на гитаре у Пиккио дома…
— А что Гайа? — спросила я.
Он молниеносно повернулся в мою сторону.
— Она что-нибудь говорила тебе?
Теперь я была убеждена: они встречаются.
— Звонил Берти, — сказал Спазимо, едва я переступила порог агентства. В руке он держал картонный стакан с кофе. — Хочешь? Я еще не клал сахар.
— Нет, спасибо. — Я обессиленно свалилась на диван. — Я никогда с этим не покончу…
Спазимо снова уселся за компьютер.
— Почему ты ему не позвонишь?
— Кому?
— Ты прекрасно знаешь, о ком я говорю.
Я взъерошила волосы рукой.
— Я говорила о своей сестре.
— Вот оно что, — вздохнул он.
— Чем занимаешься? — спросила я, чтобы сменить тему.
— Делаю проверку на антивирус и обновляю программное обеспечение, чтобы выяснить производственную организацию фирмы… Да что тебе рассказывать? Тебе на все это наплевать.
Я с трудом поднялась с дивана.
— Ты прав. — Уже на пороге я повернулась и сказала: — Вот уже несколько дней у меня такое чувство, что за мной следят.
Спазимо нахмурился.
— Шутишь?
— Не знаю, это всего лишь ощущение.
— Ты говорила об этом с Бруни?
— Должно быть, это все те же призраки, Лучио. Или я схожу с ума.
Усталость и раздражение не давали мне работать. Чтобы скоротать время, я играла на компьютере, делала набеги в бар, просматривала старые папки с документацией, но в основном весь день надоедала Лучио.
В шесть часов вечера в кафе «Де Парис» меня ждал аперитив с Мэлом, который только что вернулся с Мадридской ярмарки.
Приятно встретиться с другом детства, который знает о тебе кучу вещей. Когда он впервые услышал, как я играю на ударнике, то спросил, с чего это я так обозлена на мир.
Он знал Аду, и она ему нравилась. Как-то он сказал мне: «Она из тех девушек, которые, пока ты с ними говоришь, смотрят в другую сторону».
— Она просто немного рассеянна, погружена в себя, — оправдывала я ее.
— Я знаю женщин, и, если ее взгляд направлен на то, что видит только она, мужчина чувствует себя кретином, — ответил он.
Мэл знал о моей матери, я долго рассказывала ему о ней на одной из наших посиделок до рассвета с пивом и чипсами, когда мы выходили потные из репетиционного зала, чтобы заглянуть в остерию на улице Фондацца. Его мать умерла, когда ему было десять лет. Вечером, прежде чем умереть, она стала готовить сладости.
— Она чувствовала, что эта ночь будет для нее последней, — сказал он.
Тогда я спросила себя, почему у меня не было такой матери, как у Мэла, которая готовила сладости для своих детей и которая умерла, потому что судьба уготовила ей ужасную болезнь.
Мэл похлопал меня по плечу и заказал джин с лимоном.
— Два, — уточнила я бармену с многочисленными косичками на голове и пирсингом на брови.
— Я познакомился с одной девицей из Мюнхена, сегодня мы с ней встречаемся. Ей двадцать два года, и я уже представляю сцену, когда она меня съест и только косточки выплюнет. Что еще можно ждать от девицы, которая слушает «New Radicals»? — доверительно произнес он.
— Есть люди, которые в двадцать лет намного лучше нас, — возразила я.
— Ты помнишь фильм «Двойственная природа любви»?
Я отрицательно покачала головой.
— Там герой в какой-то момент говорит нечто подобное: «Я не помню, чтобы у тех, кто родился после 1965 года, все было бы на месте. В этом виновата микроволновая печь!»
Мы рассмеялись и подняли бокалы.
— За твое новое увлечение, Мэл. Чтобы оно длилось больше месяца. — В моих словах не было и тени иронии.
Он заглотнул большую порцию джина с лимоном.
— Пусть продолжается, сколько должно продолжаться.
Полчаса спустя я ехала домой к Андреа Берти с полным пакетом китайской еды. Единственное место, где я могла припарковаться, было перед магазином «Все для собак и кошек». Я быстро, прежде чем продавщица Петти проведает о моем присутствии, прошмыгнула в подъезд.
Андреа встретил меня с голым торсом, в выцветших джинсах, на шее болтались очки для чтения.
— Ты не звонишь, ты сразу приезжаешь.
— Хочешь есть? — спросила я.
Он забрал у меня пакет и поставил на кухонный стол. Несколько секунд он стоял с опущенной головой, постукивая ногой по терракотовому полу, потом посмотрел на меня, и мне показалось, что я плыву баттерфляем в бассейне.
— После, — ответил он.
Два раза мы позанимались любовью, не обращая ни на что внимания. Горел свет, мы лежали на пуховом стеганом сине-зеленом одеяле и смотрели друг на друга: я курила, а он потягивал из горла виски.
Позже, сидя на постели и заглатывая цыпленка с соусом карри, я набралась смелости.
— У меня была сестра. Говорят, она покончила с собой.
На его скулах напряглись желваки.
— Говорят?
— Ты веришь в Бога?
Он тряхнул головой, не прекращая жевать.
— Странно, как отсутствие людей, которых ты любишь, заставляет поверить в жизнь после жизни…
Андреа встал, собрал пластиковые упаковки и выбросил в мусорный ящик.
— Джорджиа, после этой жизни другой жизни нет. Мы не знаем лишь наш конечный срок.
Я оперлась на подбитое изголовье постели.
— Прекрасная фраза, профессор, почти как в фильме «Бегущий по лезвию бритвы». Как только приеду домой, сразу запишу в свой дневник.
— Ты не останешься ночевать? — разочарованно спросил он.
— Я не привыкла с кем-то спать.
Он вставил диск Винсента Гало «When» в дисковод.
— Сколько людей ты засунула в темный угол?
Я принужденно рассмеялась:
— О чем ты говоришь?
Он вышел на кухню. Я почувствовала, как мои щеки покраснели. После нескольких спокойных дней снова воспалился правый глаз, и я принялась тереть его.
Странное совпадение
Мы сели в машину с двумя маленькими сумками, не имея ни малейшею представления, куда держать путь. Позже, в единственном открытом ресторане в Порто Гарибальди поели блюдо из рыбы, потом рассматривали в окно окутанные туманом лодки с женскими именами. Глубокой ночью мы растянулись на пухлой большой постели в гостинице «Лидо делле национи». Окна номера выходили на бассейн со множеством горок, трамплинов и усеявших дно листьями деревьев.
— Ты уже была здесь?
— Да, еще ребенком, летом.
Нахлынули воспоминания о соревнованиях по серфингу на озере; моя мать умиротворенно сидела на скамейке и улыбалась. Мы с Адой ели мороженое в маленьком баре у озера и бросали жетоны в музыкальный автомат. Нас не коснулась еще и тень печали, даже когда увидели, как мать закрылась в телефонной кабинке, чтобы кому-то позвонить.
В номере двадцать восемь мы занимались любовью, останавливались, снова начинали и говорили что-то хриплыми и сонными голосами.
На следующий день мы встали поздно и заплатили за номер.
Остановились на пляже. Воскресный день был серым и ветреным, и снова на память пришел теплоход «Дельфинус», с которого раздавалась заводная музыка филуцци. Теплоход приглашал на прогулку по устью реки. По с вином и пресноводной рыбой за двадцать тысяч лир. Мне и Аде так хотелось поехать, но мать не разрешила нам.
Внезапно снова вернулся страх, который у меня появлялся, как только я испытывала хоть каплю привязанности, симпатию к кому-либо.
— Все это доставляет только боль, — сказала я.
Андреа Берти завязал красный шарф вокруг горла, ничего не ответил, а только молча смотрел на море. Я дернула за рукав его твидовой куртки.
— Что такое?
— Ничего.
Он сжал своими холодными руками мои пальцы, но я увернулась.
— Пойдем.
Выходные кончились.
— До завтра, — с порога сказал Андреа.
Я нерешительно потянулась к его губам. На улице хлестал дождь, и я, неловко укрываясь от него, побежала к машине. Забравшись в салон, попыталась сжать дворники: дождь настойчиво стучал по крыше «Ситроена».
Оставив позади себя несколько ночных баров, я доехала до угла улицы Саффи и увидела, как трое обступили мужчину, который пытался трес нуть бутылкой толстого и волосатого типа Я замедлила скорость и высунулась в окно, не веря своим глазам: элегантно одетый Алессандро Даци, весь в крови, лежал на обочине дороги.
Я вышла из машины и подошла к нему. Даци схватил мою руку и поднялся с земли: его челюсть была вывихнута, под глазами синяки, он едва держался на ногах.
— Что это вам взбрело в голову? — крикнула я, как только мы оказались в машине.
В стельку пьяный, он едва шевелил губами. Всучив ему гигиеническую салфетку, я некоторое время наблюдала в зеркало заднего обзора за дракой, прежде чем включить двигатель. Пока я везла его домой, Даци говорил о своем втором разводе и о сети пиццерий, которые он довел до нищеты и банкротства. Винный перегар заполнил салон. Перед домом номер двенадцать по улице Гверрацци он открыл дверцу и произнес.
— Адвокат, я давно хотел вам сказать… Вы мне напоминаете одну девушку, подругу Анджелы.
Он собирался выйти, но я его удержала.
— Как ее звали?
Он молчаливо покрутил мокрый пояс пальто.
Я повысила голос и повторила:
— Как ее звали?
Он посмотрел в зеркало и жеманно осклабился.
— Здорово меня отделали, — хрипло произнес он, щупая челюсть.
Я с силой встряхнула его.
— Ада? Ее звали Ада?
— Ада? Прекрасное имя…
Я грубо вытолкнула его из машины, и он упал на мокрый асфальт.
Выйдя из машины, я спросила его угрожающим тоном:
— Вы были знакомы в Риме с Ад ой Кантини?
Даци чихнул и как припев несколько раз повторил имя моей сестры.
— Ада… Ада… Ада.
Я вытерла лицо рукавом ветровки.
— Вы подхватите воспаление легких.
Он открыл глаза и уставился на меня.
— Вы тоже.
Я оставила его стоять, а сама села в машину.
Я проснулась поздно, в двенадцатом часу, с таким чувством, словно и не ложилась сп