аре; там можно было купить любую музыку.
Я подошла к прилавку, заполненному конвертами с виниловыми пластинками, за которым стоял Давиде Мэлони — для друзей просто Мэл. Его лицо заросло трехдневной щетиной, седоватые волосы, нос, как у Тото. Он играл на бас-гитаре в моей группе много лет назад, и время от времени мы встречались. Кроме прошлого нас объединяла неистребимая любовь к панкам Мне и Мэлу нравилась группа «Проклятые». Я до сих пор помню, как он злился, если кто-то видел в панках только музыкантов и их музыку.
— Панк — это стиль, образ жизни! — кричал он.
Уже тогда он ездил в Лондон покупать по дешевке подержанные диски и перепродавал их по полной цене болонским панкам, обосновавшимся перед прилавком «Золотой диск». Теперь его каталог пластинок считался самым известным среди денежных японских клиентов. Он покупал пластинки на аукционе в Интернете, и у него был свой сайт с большим списком фанатичных подписчиков, готовых тратить большие деньги за виниловый диск «Strangler» или «Sex Pistols». Он постоянно разъезжал: Лондон, Манчестер, Париж, Барселона, часто в компании с гомиком Тито, ведущим специалистом по итальянской музыке.
Я издалека увидела Давиде, который торговался с мальчишкой, одетым в стиле хип-хоп, и подошла к прилавку.
— Диджей, — произнес он, кивнув в сторону парня, уходящего с набитой виниловыми дисками сумкой. — Сейчас стало модным собираться компанией и расслабляться под музыку. Покупают все подряд.
Мы с ним не из тех, кто целуется.
— По кофе? — предложила я.
Он сделал знак Тито, чтобы тот приглядел за товаром, взял меня под руку, и мы прошли к бару.
— Я уже несколько месяцев не покупаю никакой музыки, — сказала я.
— Знаешь, сегодняшняя музыка ничем не отличается от прежней.
— То есть?
— Она или отличная, или плохая.
Он заказал кофе для меня и черногорский коктейль со льдом для себя.
— Удачный день?
Он пожал плечами и потер ладони о джинсы.
— Продал все виниловые диски «Ramones» и, честно скажу, было немного жалко.
С чувством ностальгической солидарности я кивнула головой. Он глотнул коктейль и облизал губы.
— Ты все еще слушаешь «Who»? — Он помнил о моей любви к ударнику, который играл с замедленным ритмом, приглушая звук тарелок.
Я помешала диетический сахар и натянуто улыбнулась.
— Время от времени.
— Все еще одна?
Я оторвала взгляд от чашки.
— Все еще одна.
— Ты неплохо играла на ударнике.
Я дружески толкнула его.
— До того, как… — Он остановился на половине фразы. — После того случая все изменилось.
«Тот случай» — это моя сестра Ада.
— Да, изменилось все. — Я потупила взгляд.
— Извини, не хотел об этом говорить, но стоит увидеть тебя…
— Все нормально. Не беспокойся.
— Пора за работу, — произнес он.
Я проводила его до прилавка.
— До встречи, Мэл.
На следующий день я проснулась рано и сразу поехала в агентство. Перед дверью, на потертом коврике, лежал коричневый пакет. Я взяла его.
Отправитель — Альдо Чинелли. Это давнишний друг моей сестры, он уже много лет жил в Лондоне и был писателем, насколько мне было известно. Я в недоумении повертела пакет.
Войдя в кабинет, я положила пакет на письменный стол, развернула его и увидела коробку из-под обуви, доверху заполненную конвертами. Почерк узнала сразу. В коробке еще была записка Альдо, тоже написанная от руки: «Дорогая Джорджиа, переезжая в который уже раз, я нашел в чемодане письма, которые Ада посылала мне из Рима. Я решил, что лучше, если они будут у тебя. Обнимаю, Альдо».
Мне показалось, что сердце на мгновение остановилось. Я бросилась в кабинет Спазимо в надежде застать его там. Я подозревала, что иногда по ночам он спал там, на жестком, как бетон, диване прямо в одежде.
Его взгляд остановился на коробке, которую я держала в руках.
— Купила себе кроссовки «Рибок»?
Я прикрыла глаза и прошептала:
— Мне она никогда не писала.
Спазимо глубоко вздохнул, сел верхом на стул и стал поглаживать свои волосатые руки. Он знал, что Ада была моей единственной сестрой и на два года старше меня. Она хотела стать актрисой и жила в Риме. Однажды утром Джулио, ее жених, вернувшись после выходных, проведенных у своих родителей в Брианца, открыл дверь квартиры на площади Мальва и нашел ее повешенной на потолочной балке.
Вскрытие показало высокий уровень алкоголя в крови, и полиция сдала дело о самоубийстве в архив, считая его опрометчивым поступком молодой безработной актрисы. В тот день на рассвете сосед видел, как из квартиры вышел мужчина, личность которого так и не была установлена.
Это случилось шестнадцать лет назад. В агентстве из уважения к старшему фельдфебелю и ко мне об этом никогда не говорили. Я всегда держала язык за зубами, но все равно об этой трагедии знали все.
Я показала Спазимо записку Альдо.
— Будешь их читать? — спросил он, кивая на содержимое коробки.
— Не знаю.
Он приоткрыл свой широкий и тонкий рот, чтобы что-то сказать, но в последний момент передумал. Тут-то и раздался звонок в дверь.
Сидевшую в кожаном кресле моего кабинета женщину звали Лучиа Толомелли. На вид ей было лет тридцать пять. Ее маленькую и продолговатую голову украшала цветистая косынка, купленная на дешевом рынке. На первый взгляд она казалась худой, но ее истинные габариты выдавали объемистая задница и короткие пухлые ноги, обтянутые габардиновыми брюками бежевого цвета, которые делали ее настоящей матроной.
Я все еще была вне себя от неожиданной посылки, и мне потребовалось время, чтобы сочинить подобающее моей профессии выражение. Подвинув коробку на край письменного стола, я взяла бумагу и ручку.
Лучиа Толомелли пришла, чтобы поговорить о своем муже Альфио, который, как ей казалось, завел любовную интрижку с ее двоюродной сестрой Марией Веронези.
По выпуклому лбу женщины пролегла морщина; за слоем темной крем-пудры проглядывали усталость и бессонные ночи. Ее черно-матовые волосы поредели от постоянного прилизывания, а по влажным глазам было видно, что, скорее всего она недавно плакала. Я предложила ей стакан воды, но она вежливо отказалась и начала рассказывать:
— Мария для меня как родная сестра. Позавчера я принесла ей домашнюю лапшу и по ее лицу поняла, что ее что-то беспокоит. Мой муж находил ее приятной, и я всегда чувствовала, что они симпатизировали друг другу… — Она сделала паузу. — После работы он обычно идет в бар «Улиссе» поиграть в карты, но уже много вечеров я звоню ему, а его там нет. До Марии я тоже не могу дозвониться — ее тоже нет дома. Возможно, я все это выдумываю, но если бы вы добыли доказательства…
Вот все они так: доказательства! Лучиа Толомелли — большая поклонница комиссара Коломбо? А может быть, она смотрит сериалы «Полицейский участок»? «Адвокаты Лос-Анджелеса»?
Пока она посвящала меня в творческую ложь мужа, у меня было ощущение, что я смот рю детективный фильм с заранее известным сюжетом. Первая сцена полицейский подходит к трупу. Вторая сцена отойдя в сторону, полицейский блюет. Короче, в некоторых случаях все можно определить заранее.
Несмотря на смущение и робость, Лучиа говорила возбужденным и уверенным голосом теледивы, которая по собственной инициативе сделала себя героиней романа.
Сохраняя верность отведенной мне роли, я стала задавать ей вопросы, которые она уже не раз слышала по телевизору. С чувством жалости, чтобы оправдать собственную циничность, я представила дом, где она жила вышитые с любовью занавески, бесконечное ожидание, укладывание детей спать, напряженное вслушивание в затихающий шум мотора машины и тиканье часов с кукушкой в небольшой гостиной. Возникающие с криком мести Эринии. Ревность завладела сознанием женщины, которая выписывает журнал «Кто» и сама накручивает себе волосы на бигуди. Ею владела тревога. Созерцая в зеркале свое обрюзгшее тело, она думала, насколько моложе и приятнее ее кузина Мария.
Я сделала пометку: Альфио работает на фирме Эсселунго в Казалеккио ди Рено, потом записала их домашний адрес и адрес Марии, продавщицы обувного магазина на улице Бентини.
Лучиа вынула из коричневой кожаной сумки пару фотографий.
— Никогда не думала, что придется до такого дойти, — пробормотала она, приподнимаясь с кресла и надевая бордовую синтетическую шубку.
— Не беспокоитесь, — попыталась успокоить ее я.
Она слабо улыбнулась и уставилась на меня.
— У вас конъюнктивит?
Я машинально коснулась рукой правого глаза.
— Вам надо бы пойти к окулисту.
Я поблагодарила, сказала, что скоро ей позвоню, и любезно попросила закрыть за собой дверь.
Оставшись одна, я придвинула обувную коробку.
Уже час пятнадцать, как мы сидим здесь, перед гостиницей «Олимпик», в моей заледеневшей благодаря капризному аккумулятору машине.
Тим, высокий и разболтанный парень со светлыми, беспорядочно падающими на необыкновенно белый лоб волосами, каштановыми глазами и выступающими скулами. Под его распахнутой курткой виднеется майка с надписью «УЗАКОНИМ КОНОПЛЮ ».
— Почти всю ночь гудел на дискотеке, — зевая, произнес он.
— А что, дискотеки все еще есть?
Ею худая спина откинулась на спинку сиденья, и он недоуменно посмотрел на меня:
— Что за вопросы ты задаешь?
— И тебе там нравится?
— Рев этих мощных усилителей… басы просто заползают тебе под кожу…
— Прекрасна Ты все еще под их парами?
Он курил, уставясь в потолок автомобиля.
— С тобой бессмысленно говорить, ты слишком цинична.
Сама, того не желая, я невольно вдыхала марихуану, которую он курил.
— Я бы не прочь сколотить группу.
Он выпустил клуб дыма.
— Ты же хотел снять короткометражный фильм.
— Да, на цифру! — Он разошелся. — Когда-то снимали только на пленку, а сейчас каждый может сделать свой фильм, понятно? С музыкой то же самое. Покупай компьютер и твори, сочиняй, делай диски дома. Даже если не умеешь играть. Вот это демократия!