– И мы приняли решение, – подхватил товарищ Чоу. – Точнее, комитет принял решение.
– Вам лучше не оставаться здесь. Вы возвращаетесь в отель «Дружба».
До Серхио суть произошедшего доходила довольно долго: он выиграл с помощью голодовки, даже не осознавая, что ее устраивал. Но потом ему пришла в голову та же мысль, что и сестре: что подумают родители о возвращении в отель «Дружба», очаг дурного влияния?
– Ассоциация несет за вас ответственность, и вашим родителям это известно, – сказала наставница Ли. – Ассоциация не может рисковать.
– Это вопрос безопасности, – подытожил Чоу.
Вот так Серхио и Марианелла вернулись в отель «Дружба». Работники «Мира», для которых они без малого четыре месяца были единственными клиентами, устроили трогательное прощание, и только тогда Серхио с удивлением понял, как сильно их успели полюбить. Товарищ Лю, директор, пообещал, что их номера навсегда останутся за ними. «Будут в вашем распоряжении, как только захотите вернуться, – сказал он. – Надеюсь, это случится очень скоро». Но через несколько дней он сам пришел к ним в отель «Дружба». Принес коробку книг, забытых Серхио (в том числе избранные произведения Горького, виновные во всем этом недоразумении), а также новость: хунвейбины захватили отель «Мир», так что номера Серхио и Марианеллы больше не свободны.
– Но захват был мирным, что правда, то правда, – заметил он. – Пусть никто не обольщается.
Что касается отеля «Дружба», то его следует избегать любыми способами. Если идете – то только по крайней необходимости и с конкретной целью. Ни в коем случае нельзя контактировать с живущими там людьми и заводить среди них друзей. Исключение могут составлять элементы, про которых точно известно, что они позитивные, да и в этом случае встречаться с ними следует в других местах. Если вы на деле докажете, что не заражаетесь нездоровой обстановкой отеля, то можете посещать определенные выступления или ходить в бассейн летом, но не на повседневной основе.
В конце декабря Серхио во второй раз поговорил со Смилкой – по телефону и совсем не случайно. Он помнил, что в июне, когда они встретились на Дне детей, Смилка перекинулась парой слов с Иваном Ченом, французом по матери, жившим в отеле «Дружба», и через Ивана он легко раздобыл ее номер. Голос у него дрожал: он не ожидал, что Смилка ответит так радостно и уж тем более пригласит его в гости. Но одно дело было сблизиться со Смилкой и совсем другое – войти в дом, где жил ее отец, дипломат из страны, предавшей социализм. Серхио придумывал отговорки и оправдания, пока Смилка не предложила кое-что другое. В следующую субботу она собиралась встретиться с друзьями в Международном клубе. «Приходи тоже!» – сказала она. Серхио не мог поверить своему невезению. В Международный клуб ходили только самые обеспеченные китайцы и дипломаты, и в связи с этим возникало две проблемы: во-первых, Серхио не числился членом клуба, а во-вторых, это было очень скверное место, рассадник буржуазных ценностей, где иностранцы беззастенчиво вели себя так, будто находились в Лондоне или Париже. Фаусто, к примеру, всегда отзывался о клубе еще пренебрежительнее и резче, чем об отеле «Дружба». Словом, клуб, куда Серхио пригласила Смилка, представлял собой все, что он научился ненавидеть.
Но он все равно принял приглашение.
В назначенный день он страшно долго выбирал, во что одеться. Не то чтобы он располагал обширным гардеробом, но кое-какие привезенные еще из Колумбии вещи оставались, так что он принарядился и отправился в Международный клуб. Сгорая от любопытства, увидел свое имя в списке приглашенных и чувствовал себя вдвойне чудно́ оттого, что попал в запретное место – все равно что оказаться в опиумном притоне. Но все опасения – из-за одежды, из-за идеологии, из-за социалистической правильности – отправились к черту, когда он увидел Смилку, сногсшибательно красивую. У нее была прозрачная улыбка и гладкое средиземноморское лицо; с ней рядом он чувствовал себя легко, и одновременно эта близость будоражила, и Серхио счел, что они окончательно подружились – необоримая застенчивость не допускала других, далеко идущих мыслей. Смилка пришла с сестрой, Миленой, и англичанкой по имени Эллен, которая неплохо говорила по-испански, поскольку ее отец раньше служил в Аргентине. Серхио поинтересовался, что она делает в Китае. Ее отец – посол Великобритании, непринужденно ответила Эллен. Даже бровью не повела.
Разговор за обедом крутился вокруг «Битлз». Серхио мало что понимал и почти ничего не мог сказать – остальные вскоре это заметили. «Нет, я знаю, что такая группа есть, – оправдывался он. – Просто я их никогда не слышал». За столом воцарилась тишина. Серхио подумал о Марианелле, ее друзьях-англичанах и пластинках, которые они ей дарили: из ее номера часто долетали песни «Битлз», и теперь он раскаивался, что не обращал на них внимания. Родители оставили им с Марианеллой пластинки тех музыкантов, которые им самим нравились – Чавелы Варгас, Атауальпы Юпанки, Мерседес Сосы, – но никто из сидевших за столом такое не любил. Смилка не верила, что человек может идти по жизни, не прослушав хоть раз какой-то из альбомов «Битлз». Она посмотрела на часы и пригласила всю компанию к себе в гости, чтобы Серхио смог заполнить пробелы в своем культурном образовании.
Смилка жила недалеко, дошли пешком. К этому времени все уже знали, что выходец с Запада не может просто так разгуливать по запруженным хунвейбинами улицам, а если выбора не остается, нужно следовать определенным правилам. Два самых важных: шагать быстро и не привлекать внимания. Серхио пожалел, что нарукавная повязка не при нем; в то же время мысль о форме вызвала стыд. Но он уже смирился: после Международного клуба дом югославского дипломата представлялся просто очередным кругом ада. Так он познакомился с жилищем Смилки, с ее отцом и с ее матерью, с «Битлз» – Please Please Me и A Hard Day’s Night– и «Роллинг Стоунз», все песни которых Эллен знала наизусть и упоенно распевала. И только когда Смилка торжественно водрузила на проигрыватель новую пластинку и все замолчали и прислушались к этой угловатой жесткой музыке, Серхио узнал, что главная цель встречи, начавшейся в Международном клубе, состояла в том, чтобы отправиться в британское посольство и посмотреть фильм, поставленный по этому новому альбому.
– Давай с нами, – сказала Эллен. – Это у меня дома. Пойдешь?
Более компрометирующего положения и представить себе было нельзя: каждый день китайская пресса писала про агрессию английской полиции в Гонконге. У посольства часто проходили шумные манифестации хунвейбинов. Как Серхио мог ступить под своды этого оплота поработителей и капиталистов, да еще и по приглашению дочери посла? Можно ли пасть ниже? С другой стороны, нельзя ли принять приглашение, не теряя сознательности, просто чтобы провести еще несколько часов со Смилкой?
Серхио принял приглашение.
За ними приехал шофер из британского посольства. Вскоре Серхио с облегчением понял, что показ состоится не в самом здание посольства, а в резиденции посла, так что хотя бы манифестаций можно было не опасаться. Они приехали в большой дом, полный такой роскоши, какой Серхио никогда не видел. Кинозал, снабженный 35-миллиметровым проектором и удобными стульями человек на тридцать, был ничем не хуже зала в отеле «Дружба». Серхио попал на самый настоящий светский раут. Все мужчины были в смокингах, все женщины в шляпах и жемчужных колье, посол с супругой по очереди приветствовали гостей, которые пожимали руку ему и целовали ей. В эту минуту Серхио понял, что заключил сделку с дьяволом. Но все равно прошел в зал, стараясь занять место поближе к Смилке, и посмотрел фильм с таким чувством, будто делает нечто глубоко тайное, а оно вот-вот станет явным. Позже он осознал, что фильм с «битлами» ему понравился – понравились цвета и смех, столь непохожие на французское кино, и работа Ричарда Лестера, хотя он еще не знал, кто такой Ричард Лестер. Только вот присутствие Смилки и неуемное желание взять ее за руку отвлекало.
Он не решился. А потом, во дворике, когда остальные выпивали, Серхио согласился на предложенную сигаретку китайской марки «555» и признался Смилке в своей нерешительности.
– Ну и дурачок, – сказала она. – Тогда я сама возьму тебя за руку.
И у них начался невинный роман, состоящий исключительно из поцелуев украдкой и соприкосновения рук, когда никто не видит. Встречались они всегда в больших компаниях, куда входили и Милена с Марианеллой, или в магазине «Дружба», самом близком подобии нейтральной территории из всех имевшихся у них вариантов. Смилка, как и все дети дипломатов, сгорала от любопытства при упоминании отеля «Дружба», легендарного заповедного места, где жили только иностранцы, а для входа требовалась заключенное в пластмассовые корочки удостоверение. Серхио стоило заговорить о предстоящем когда-нибудь визите – например, чтобы поиграть в пинг-понг, или посмотреть кино, или просто постричься в модной парикмахерской, – и лицо Смилки тут же озарялось, как будто ее пригласили в парк аттракционов. Свидания случались только по выходным – во-первых, Смилке было всего пятнадцать и ее блюли родители, а во-вторых, после долгих ходатайств Серхио наконец получил настоящую пролетарскую социалистическую работу – на Инструментальном заводе № 2 города Пекина.
Проработал он там недолго, чуть больше месяца, но научиться успел очень и очень многому. Заводы и фабрики представляли собой жизненные университеты, утверждал Горький, и Серхио повезло оказаться в таком университете. Он освоил фрезерный станок, а потом и токарный, и обнаружил, что токарный дается ему лучше: это был монстр глубокого зеленого цвета, словно у бортов потерпевшего крушение и долго пролежавшего на дне корабля, и Серхио так хорошо изучил все его уголки, и рукоятки, и резцы, и рычажки (все его подвижные части и все скрытые опасности), что мог бы работать на нем с закрытыми глазами. Он поладил с рабочими, как до этого с коммунарами. В отличие от коммуны, здесь руки не заледеневали на рассвете, а еда не оставляла желать лучшего – обеды и ужины готовились прямо на заводе № 2, из лучших ингредиентов. Стояли последние дни зимы, и у станка было довольно холодно; Серхио работал в шапке, а если отключали отопление – в дни Культурной революции все время что-то отключали, – приходилось спать в пе