Серхио вышел в ночь, думая о последних словах в фильме, очень точных: он выходит в мир без войны, далеко от Вьетнама, где легко забыть, что такая реальность существует. Эти краткие слова, их меланхолия, их кажущееся смирение, их упрек обществу, чуждому солидарности, стали для Серхио самым красноречивым протестом, что он видел в жизни, включая марши, в которых сам участвовал учеником школы Чунвэнь. И, по всей видимости, самым эффективным, если оценивать эффективность протеста по уровню вызываемого насилия. Придя на фильм во второй раз, Серхио почувствовал что-то странное, когда сел. Он осмотрелся и увидел, что все кресла вокруг искромсаны ножами. Позже он узнал, что это дело рук «Запада», ультраправой молодежной группировки, которая ввязывалась в стычки с манифестантами по всему Парижу, а также практиковала «хэппенинги» подобного рода: проникнуть в кинотеатр, где показывали «Далеко от Вьетнама», и изрезать обивку кресел.
Это не помешало Серхио насладиться фильмом, и, очевидно, он был не одинок в своих симпатиях: улицы Латинского квартала тем холодным январем полнились протестующими против войны, которые, казалось, только что вышли из кинотеатра. Их возмущенное скандирование разносилось по всему городу. Большинство из них были студенты, чаще всего из Сорбонны, так что Серхио не удивился, когда вместе с Лейвой увидел в толпе манифестантов у «Мютюалите»[24] множество знакомых лиц. Это были те самые французские друзья, что расспрашивали его про Культурную революцию. Они размахивали плакатами, которые Серхио не мог разобрать. Все это казалось ему знакомым. Он видел подобные картины в Пекине: гневные молодые люди протестуют против старых властей. Он задался вопросом, может ли в Париже свершиться что-то похожее на Культурную революцию. Несколько месяцев спустя, когда до него дошли первые новости о майских событиях, он испытал смутную гордость оттого, что предугадал будущее благодаря своему китайскому опыту.
Вскоре поэт Лейва позвал его еще на одну манифестацию. Она ничем не отличалась от первой: в том же месте те же студенты выкрикивали те же лозунги, и те же полицейские, не мигая, смотрели на них из-за щитов. Только что прошел дождь, было пасмурно, и на мостовой блестели лужи, похожие на ртуть, пока на них не наступал чей-нибудь сапог. Манифестанты держали картонные или сделанные из простыней плакаты: Paix au Vietnam heroïque, Johnson assassin[25]. Полиция, сгруппированная у аптеки «Мобер», словно дожидалась, что противники начнут первыми. И они начали: один камень ударился о щит, потом второй, и вскоре грохот битвы оглушил Серхио. Полиция пошла в атаку, толпа взметнулась, как кнут, и человек, стоявший рядом с Серхио, упал – возможно, раненный своими же. Серхио и поэту Лейве повезло, что они пришли поздно: ранили в основном людей в центре толпы. Они бросились наутек, прикрывая головы, и в суматохе потеряли друг друга. Встретились в мансарде на улице де Лилль. У Лейвы, заметил Серхио, блестели глаза.
Примерно в те же дни, когда из Колумбии наконец пришли документы со множеством печатей, заверений и даже подписью министра иностранных дел, Лейва показал Серхио новое стихотворение:
Великий военачальник Сунь-цзы
повел в бой малодушных
Грозно разила его сабля
Однажды
он столкнул в битве наложниц князя,
и те воевали, пока не изнемогли
Велика была его доблесть
Когда его пронзило толстое копье
он приподнялся и сказал:
«Пусть во мне пустит корни»
И вот
из его нутра родилось дерево
и воин теперь
дает тень путнику.
– Не знаю, как назвать, – сказал он. – Но начало вроде неплохое, как тебе кажется?
Серхио вернулся в Пекин в середине февраля. Он не мог поверить, что все получилось, но в кармане пальто у него действительно лежал паспорт, и, что еще удивительней, консул выдала ему и паспорт Марианеллы. С собой Серхио вез два литра кока-колы – хотел поделиться с сестрой тем, что было не достать даже в магазине «Дружба» (кока-кола считалась вражеским напитком). Прилетев, он отправился не прямиком на фабрику будильников, где бутылочки произвели бы фурор, а в отель «Дружба», намереваясь положить их в холодильник в номере. По дороге думал о Марианелле, которая плохо перенесла арест Дэвида Крука: как-то она сейчас? Наверняка ей было нелегко вместе с Карлом пережить всю эту историю с непонятными обвинениями. Тем удивительнее оказалось, что все стены его номера увешаны нарисованными ею плакатами: «Да здравствует военный курс Коммунистической партии!», «Да здравствует революция в Латинской Америке!»
Серхио прилег вздремнуть перед тем, как зайти за сестрой на фабрику. В последние месяцы он столько времени проводил лежа, что решил использовать потолок, как другие люди используют стены: повесил туда карту Колумбии, карту Китая и карту мира, чтобы в минуты досуга постигать географию и отмечать цветными кнопками места, где он бывал, пусть даже проездом. Он нашел взглядом Пекин, потом Боготу и попытался провести невидимую линию маршрута, который им предстояло проделать для встречи с родителями – не через восток, что на карте выглядело логичнее, а через Москву и Европу. Но теперь плакаты, нарисованные Марианеллой, отвлекали внимание, и спустя пару дней Серхио вспомнил их, когда узнал, каким нелестным прозвищем приятели по отелю «Дружба» наградили сестру в его отсутствие: Монашка революции.
Из дневника Марианеллы:
11 января 1968 года
Сегодня мне сказали, что «Жэньминь жибао» хочет переговорить со мной насчет участия в съемках фильма с другими иностранцами. Я чувствую, что не должна соглашаться, ведь мой отец в Колумбии занимается подпольной работой, а моя задача в Китае – постигать учение Мао Цзэдуна, чтобы по возвращении разделить труд отца и его товарищей; в Китае я должна изучать великий китайский народ, оставаться верной учению Мао Цзэдуна и донести учение Мао Цзэдуна до Колумбии. Отец сейчас в очень опасном положении, меня с братом разыскивают американцы, поэтому я не должна участвовать в съемках. Возможно, его снимают ради пропаганды, но я, мне кажется, еще не достаточно изучила труды председателя Мао. Думаю, у меня такие хорошие отношения с рабочими как раз благодаря тому, чему я выучилась у председателя Мао, но этого недостаточно. Весь прогресс, которого я достигла, – результат помощи со стороны товарищей. Я должна быть честной и не слишком гордиться этим маленьким прогрессом. Я всегда буду смиренно учиться у масс, всегда буду их маленькой ученицей и буду стараться прийти к большему прогрессу!
28 января 1968 года
Сегодня свободный день, все ушли на праздник весны, но я осталась и проведу выходные на фабрике. Думаю, лучшее, что я могу сделать, – чем-то услужить людям. Я вижу, что в уборных грязно, так что я решила убрать их после обеда. Товарищи смеются надо мной и говорят, что я, должно быть, «капиталистка». Но я не думаю, что это работа только для капиталистов, мы должны служить людям, заботиться о людях, поэтому такие работы тоже важны. Я сказала товарищам, что они ошибаются. Разве не все, что мы делаем, должно приносить людям пользу? В будущем мы должны уделять этому больше внимания. Больше маленьких дел, повседневной работы и меньше цветистых фраз.
Эти выходные я проведу здесь, в Китае, все равно – где именно, тут повсюду мой дом. Я живу в большом социалистическом обществе, в большой революционной семье, в эпоху великого председателя Мао! Какое счастье! В будущем я высоко буду нести красное знамя учения Мао Цзэдуна, служить людям сердцем и душой, добиваться все больших успехов.
14 февраля 1968 года
Я только что вернулась от моего друга Карла. Мне очень грустно, что он в таком состоянии. Я спрашиваю себя: это он изменился или я? Думая об этом, я пришла домой и спросила совета у товарища Мао. Скорее всего, изменилась я. Я бесконечно благодарна моим товарищам, рабочим с фабрики. Благодарна, что они помогли мне сменить идеологию на пролетарскую, благодаря которой я всегда смогу служить нашей партии и народу моей страны. С величайшим почтением я благодарю китайский народ, который принял меня в боевые товарищи в нашей общей борьбе за коммунизм.
О великий председатель Мао! Твоя идеология пролила яркий свет мне в сердце! О любимый председатель Мао! Ты воистину самое красное из всех красных солнц моего сердца!!! Я готова всегда слушаться твоих слов! Чтобы принести твою великую идеологию в Колумбию. Чтобы распространять ее, ведь лучше ее нет, и наш колумбийский народ никогда от нее не отпадет!!! Председатель Мао, я люблю тебя! Я могу обойтись без матери и отца, но не могу обойтись без твоей великой идеологии!
16 февраля 1968 года
Вчера вечером мой брат вернулся в Пекин, и я так рада была его видеть… Он привез письма от мамы и папы. Слезы радости текли по моему лицу, когда я читала их. Особенно письмо от мамы. Мама – из буржуазии, но она не захотела, чтобы мы шли по ее стопам, поэтому родители оставили нас в Китае, чтобы мы лучше узнали учение Мао Цзэдуна, прониклись пролетарской идеологией и могли служить пролетариату в нашей стране. Она хотела, чтобы мы совершали революцию, но сама на это не решилась. Она верит в социализм, верит, что Колумбия сможет однажды стать такой же великой, как Китай, но всегда говорила, что не хочет идти по этому трудному, извилистому пути. Но в письме, которое привез мой брат, она пишет:
«Единственная помощь, которую я могу тебе предложить, – это известие о том, что я решила последовать за тобой и твоим братом по трудному, извилистому пути, по которому раньше идти не хотела. Теперь я вижу, что нам нужна вооруженная борьба! Теперь я решительно настроена и счастлива! Я верю в себя и буду сражаться до конца! Мне трудно это говорить, но я думаю, ты меня поймешь. Я приняла решение, но мне все еще нужна помощь, нужна любовь и забота. Я все еще должна бороться против собственного эгоизма и исправлять свои недостатки. Непрестанно бороться против самолюбия, чтобы служить пролетариату. Все вы можете помочь: критикуйте меня, пожалуйста! Это будет лучшая помощь. Мы получили книги с цитатами председателя Мао, которые ты отправила. Ты даже не представляешь себе, как кстати они пришлись! Мы с твоим отцом ежедневно их изучаем. Кое-что я не понимаю, но он терпеливо мне разъясняет. Мы понемногу продвигаемся вперед. Я прекрасно понимаю, что путь будет длинный и трудный, но иду вперед и не оглядываюсь. Чем дальше иду, чем сильнее становлюсь. Я чувствую, что мои силы никогда не иссякнут!»